Жесткая проба - Дубов Николай Иванович. Страница 5
В альбоме из толстого картона были аккуратно наклеены газетные статьи и заметки. На обложке приклеена бумажка с типографским оттиском «Юрий Алов». Писатель полистал альбом, пробежал взглядом заголовки и отложил.
– Тут вам более полезны советы товарищей, редактора. Наверно, они и были... А что ещё?
Алов извлек из папки толстую рукопись. Регистрационные номера на изрядно помятой и засаленной обложке были тщательно замазаны чернилами.
– Куда-нибудь посылали?
– Нет... То есть да... Но вы же знаете, когда автор неизвестен, без всяких связей, пробиться абсолютно немыслимо.
– Этого я не знаю. Талантливой книге пробиваться не надо, она идет без всяких связей.
– Вы хотите сказать?..
– Только то, что сказал.
Он перелистал рукопись, просмотрел наугад несколько страниц. Ну конечно... Протокол о том, как варят сталь. Изредка в протоколе появлялись абзацы, начинающиеся с тире. В тех местах, где герои обучали друг друга, как её надо варить.
– Не многовато ли у вас тут сталеварения и вообще всякой индустрии? Что вам писали рецензенты?
Уши Алова порозовели. В рукописи его действительно непрерывно лилась кипящая сталь, грохотали блюминги, крутились станки. Какой-то сволочной рецензент написал, что станки прочно стоят на фундаментах, а вовсе не «крутятся», вращаются же шпиндели станков...
– А что они пишут? «Изучайте жизнь, читайте Пушкина, Гоголя...»
Рецензентов Алов ненавидел: завистники, неудавшиеся писатели и по злобе всех бракуют... А главное – рецензии он писал сам и знал, как это делается. Изредка городская газета помещала небольшие отзывы о книгах, писал их Алов. В таких случаях он в подшивках центральных газет находил ранее напечатанные рецензии и пересказывал их в своей. Это было очень легко и просто. Важно было только не повторять буквально, не переписывать, а переиначивать сочетания слов и последовательность их. Сложнее было, когда приходилось рецензировать книжку, о которой ещё не писали. В таких случаях самое опасное – перехвалить. Вдруг её потом обругают? Если автор был неизвестен, например издан в области, Алов писал, что автор молодой, начинающий и не сумел создать полнокровных образов; в книге есть достоинства, по они не компенсируют недостатков. Если же об авторе нельзя было сказать, что он молодой и «не создал», Алов осторожно хвалил, говорил, что автор «создал полнокровные образы», хотя и не без недостатков, но недостатки не могут заслонить достоинств и книга войдет в золотой фонд...
– Рецензенты! Им самим надо изучать жизнь!.. Уж что-что, а жизнь я знаю.
– Вам сколько лет? – спросил писатель.
– Двадцать пять. Какое это имеет значение?
– Имеет. В двадцать мы всё знаем. Потом будет хуже. В пятьдесят – шестьдесят всё знают только дураки и невежды.
– Во всяком случае, производство я знаю. И я свою вещь читал, между прочим, сталеварам. Очень хвалили.
– А женщинам?
– Что – женщинам?
– Женщинам – читали? Обыкновенным женщинам. Молодым, старым.
– Они же ничего не поймут!
– А вы что, пишете только сталеварам для служебного пользования? Писать надо для всех.
– Выходит, равняться на обывателей?
– Эка вы... Так недолго всё население в обыватели зачислить... Впрочем, у критиков это тоже ходовой прием: читателям книга нравится, а ему нет – значит, написана в угоду мещанским, обывательским вкусам...
– Да нет... Я, собственно говоря, не это хотел... Возможно, я немного перегнул... То есть, само собой разумеется...
Алов окончательно запутался и потянулся за папиросой. Писатель искоса наблюдал, не сунет ли он опять обгоревшую спичку в коробок, но тот бросил в пепельницу.
– Видите ли, я, собственно, хотел с вами не по этому вопросу. Эта повесть, так-скать, пройденный этап. Я с вами хотел поделиться замыслом новой вещи. Так-скать, апробировать... – Писатель внимательно смотрел на него, Алову это мешало. – Дело в том, что я задумал большую вещь, роман о династии сталеваров.
Писатель поднялся, ссутулившись, зашагал по комнате. Семь шагов туда, семь обратно.
– Вы ведь знаете, об этом пишут и в газетах, и в журналах: о рабочем классе мало произведений. Особенно о ведущих профессиях, определяющих, так-скать, лицо... Вот я и хочу показать не одного, а целую династию, во всю ширь, так-скать...
Писатель попытался распахнуть окно, но оно было заколочено. Открытая форточка духоты не умаляла. Он уже читал подобный роман. Обнаружился такой специалист по рабочим династиям. Как все полуинтеллигенты, ненавидит интеллигенцию. Интеллигенцию оплевал, а рабочих расписал патокой и мармеладом... Сказать этому балбесу? Не поймет ни черта... Как бы ему поделикатнее? И чтобы он своим рукоделием вреда поменьше принес...
– А вы знаете? Ну её к шуту, эту династию... Вы как-нибудь потом про династию. А может, и вообще не надо?.. Видите, какая штука... У королей или царей другого занятия не было, кроме как державным задом сидеть на шее у подданных. Вот это их поочередное сидение и составляет понятие «династия». Какое же это имеет отношение к нынешнему рабочему? Сегодня он рабочий, завтра – инженер, значит, интеллигент, а сын его, глядишь, стал врачом, ученым...
Человеческое древо жизни тем и лучше настоящего, что оно всюду корни пускает... Мы часто очень неосторожно обращаемся со словом. Надо сказать поторжественнее – недолго думая лезем в церковнославянский, а то и в дворянский, придворный чулан. А слово – вещь могучая, оно за собой многое тащит, не ровен час, в такую сторону утянет, что – батюшки светы!.. О современности, о современном рабочем надо бы писать иначе, по-современному, а не умеем... Пишем ему хвалы, а ему ни хвала, ни хула не нужны, ему правда нужна... Вот и вы, коли всерьез занялись литературой, вам тоже с этим придется столкнуться и искать, без конца искать...
– Конечно, творческий процесс...
– Бросьте, – поморщился писатель. – Слова эти придумали пачкуны, чтобы набить себе цену. Есть хорошее слово – работа! До пота, до одури, до зубовного скрежета иной раз... – Он замолчал, прошелся по комнате. – Для начала вам бы не роман, а что-нибудь полегче, попроще.
– Что же вы мне советуете делать?
В голосе Алова звучало ожесточение. Этого следовало ожидать. Все они, видно, одинаковы – и рецензенты и писатели. Сами дорвались и теперь всех отпихивают, боятся, что молодые затрут...
– Подумайте... Сейчас выходит много книжек, брошюр о передовиках производства. По-видимому, они приносят пользу. Такая работа, мне кажется, послужила бы вам для начала неплохой школой...
«А в самом деле? Кажется, неплохая идея... Такую книжку можно очень быстро сделать».
– Да, но будет ли такая книга иметь, так-скать, художественную ценность? Ведь для того чтобы подавать заявление в Союз писателей...
– Это уж зависит от вас, от того, как вы её сделаете. От меры вашего труда и таланта...
– А вы не разрешите... Вы не откажетесь взять надо мной, так-скать, шефство? Не в смысле... А просто, если она окажется, по-вашему, стоящей, рекомендовать её издательству или в журнал, может быть? Я, конечно, могу послать и сам, но, вы понимаете, ваш отзыв мог бы просто ускорить, так-скать...
– Что ж, присылайте мне, если хотите.
Радостно взволнованный, Алов потянулся снова за папиросой, но она лопнула по шву склейки, он долго и неумело заклеивал её.
– Возьмите другую.
– Ничего, уже... А как вы думаете, о ком следует писать?
– Вот уж не знаю! О том, что вам всего ближе, что лучше всего знаете.
– О сталеварах, пожалуй, не стоит, о них уже иного написано, есть целая серия... О доменщиках тоже... А как вы думаете, если о том фрезеровщике, помните, я вам сегодня показывал, о Гущине?
– Это губастый который, черноволосый?
– Он самый.
– Если хороший человек и работник, можно и о нём.
– Я, видно, последую вашему совету... – Как ему самому не пришло это в голову? – Большое вам спасибо!
Алов простоял ещё не менее получаса и наконец ушел. Писатель посмотрел на часы и вздохнул. Вечер пропал. Он давно заметил: ещё приходить вовремя люди иногда умеют, уйти вовремя не умеет почти никто.