Повесть о Великой стене - Гурьян Ольга Марковна. Страница 5

Стражники были простые парни — их держали не за мудрые рассуждения, а за силу. Один все повторял: «Что делать? Что делать?» Второй обеими руками держался за шею и стонал от страха, будто уже чувствовал тяжесть колодки на плечах. Третий был похитрей и сказал:

— Бросим заику в пруд, и концы в воду. Где ничего нет, никто ни о чем и не спросит.

Первый стражник обрадовался и воскликнул:

— Это ты хорошо придумал! Бросим его в пруд. Золотые карпы съедят его, и следов не останется, а карпы станут толстые и вкусные.

Второй только застонал еще сильней и еще крепче схватился за шею, будто чувствовал прикосновение острого меча, которому велено будет отрубить его глупую голову.

— Глупые ваши головы! — сказал привратник. — Господии хватится заики, вас начнут пытать, и вы сами сознаетесь, что утопили его. Оставьте Цзеба в покое, а лучше бегите за учителем. Все трое бегите, да поскорей.

Как только они ушли, привратник набрал в рот воды и брызнул в лицо Цзеба. Лицо дрогнуло, и Цзеба заплакал, не открывая глаз. Тогда привратник схватил его за уши и потряс. Цзеба закричал, открыл глаза и сел.

— Где твой господин? — спросил привратник.

— В западных холмах, — ответил Цзеба.

— Он жив?

— Я не знаю, — ответил Цзеба, размазывая слезы по лицу.

— Он умер? — прошептал привратник и снова тряхнул его.

— Я не знаю, — завопил Цзеба.

Тут рысью прибежали стражники, а за ними — Ю Ши, учитель, в теплом халате и ночных туфлях.

— Пошли спать, больше вы здесь не нужны! — крикнул привратник стражникам.

И они, довольные, поспешно ушли.

Учитель, поеживаясь, потому что ночь была свежа, оглядел каморку, увидел Цзеба на полу и хмуро сказал:

— Цянь ю чэ, хоу ю чэ — впереди повозка, позади след. Где дураки и дурачество, там и господин Цзинь.

— Ах нет, почтенный Ю Ши, — возразил привратник, — боюсь, что на этот раз случилась беда.

— Скажите мне, что вы знаете, почтенный Ио Чжа, — спросил учитель.

— Боюсь, что нам придется немало потрудиться, пока мы что-нибудь узнаем, — ответил привратник.

И действительно, уже начинало светать, когда пинками, угрозами, обещаниями подарков удалось им наконец выведать у Цзеба все происшествия предыдущего дня. И если опустить заикания, и вопли, и повторения, и обращения к духам предков и соединить все по порядку, как одно за другим случилось, то получился бы такой связный рассказ.

Убежав из страшной хижины, Цзинь и Цзеба довольно долго бродили по ущельям и лощинам, пока выбрались опять к западным холмам. Солнце постепенно спускалось по их правую руку, и потому они знали, что столица Цзи находится там, где бьется их сердце и куда направлены их стремления, и могли сообразить, какого пути держаться. Господин Цзинь был очень сердит, потому что натер себе ноги кожаными сапогами. И, конечно, голод не уменьшался, а увеличивался с каждым часом. Тут, спускаясь с одного холма и надеясь, что этот холм последний, на узкой тропе встретили они мальчика, по-видимому, их сверстника, хотя потом и оказалось, что ему всего тринадцать лет и он на целый год их моложе. Мальчик был очень широк в плечах, так что казался даже ниже, чем был на самом деле. Он был в простой холщовой одежде, и ее полы были заткнуты за> пояс, чтобы не мешать движениям. Но головная повязка была красиво повязана в виде знака «И» — «стрелять стрелой», так что один ее конец спускался нарядным изгибом, оттеняя левую щеку. В руке он держал лук, а через плечо были перекинуты два диких гуся, пронзенных одной стрелой. Он так и нес их, не вынув стрелу, и, видно, собирался похвастаться удачным выстрелом.

При виде гусей Цзинь потерял самообладание.

— Продаешь гусей? — крикнул он.

— Нет, — коротко ответил мальчик и хотел пройти мимо.

— Как ты смеешь отвечать мне «нет»! Знаешь ли ты, кто я? Я Цзюй Цзинь, сын сановника Цзюя.

— А я Цинь У-ян, сын помещика Циня. Подвинься, дай пройти.

Но Цзинь протянул руку, схватил гуся и дернул его так, что стрела выскочила. Тогда У-ян крикнул:

— Я тебе покажу хватать! Я тебя научу драться!

Он сбросил гусей наземь, кинул на них свой лук, нагнулся и, поймав Цзиня за щиколотку, поднял его вверх и начал вертеть, будто палицу. А затем, перехватив другой рукой за распустившиеся волосы, снова стал вертеть и ударил его об отвесный утес. И снова перехватил его за ноги и ударил об утес головой. Затем выпустил его из рук и уже хотел уходить, но повернулся, увидал неподвижное тело на дороге и закричал:

— Увы, я убил человека, а мне всего тринадцать лет! — и, подняв, с земли лук и гусей, медленно ушел и скрылся из глаз.

Но как медленно он шел и сколько времени прошло, Цзеба не мог сказать. С первого мгновения встречи схватился он за ветку, с которой спускался паучок, а когда У-ян исчез за утесом, паучок все еще висел на тонкой нити, ни на палец не спустившись ниже. А молодой господин Цзинь, только что полный жизни, лежал неподвижно и ни разу не успел вскрикнуть, и теперь хоть целая вечность была перед ним, ему уже не закричать.

Когда Цзеба понял это, он бросился бежать. За его спиной заходящее солнце залило кровью все небо, но он бежал вперед, он бежал всю ночь и вот добежал.

— Может быть, он был еще жив, — сказал Ю Ши, учитель. — Надо было дать ему воды…

Цзеба с ужасом посмотрел на него и проговорил, заикаясь:

— Т-т-такие живые не б-бывают.

Тут вдруг кто-то тихонько зацарапал створку ворот, будто водил длинным ногтем по лаку.

— Кто там? — крикнул привратник.

— Это я, почтенный господин Ио Чжа. Я принесла древесные грибы для соусов, приправ и подливок. Откройте калитку и разрешите мне войти и показать мой товар господину повару. Я уж не раз продавала здесь мои грибы, и сушеные и соленые…

— Откройте ей, — сказал учитель. — Все равно беду не скроешь. Через час об этом узнает весь город. — И не успел привратник возразить, как он сам отодвинул засов.

Но, когда, скромно кланяясь, ступила через порог калитки пожилая толстуха в выгоревшем и вылинявшем городском платье, несшая в руках корзинку с грибами, Цзеба закричал:

— Людоедка! — и бросился бежать.

— Меня весь город знает, — обиженно заговорила женщина. — У меня нет нужды есть человечину. Мне без того хватает. Я всему городу ношу грибы. Я честная торговка. Если я кого и попугала немного, так за грубость. Нехорошо грубить старой женщине. Даже знатным господам надо быть вежливыми. Люди не обижаются, если быть повежливей.

— Ли до жэнь бу гуай — за излишек вежливости люди не обижаются, — печально повторил учитель. — Пожалуйста, добрая женщина, не сердитесь на мальчика. Он уже наказан за то, что не соблюдал вежливость.

— Приходите в другой раз, — прервал привратник. — Сегодня в этом доме едва ли кто возьмет в рот хоть кусочек. А возьмет в рот — не сможет проглотить…

Если читатель хочет знать, что случилось дальше, ему придется прочесть следующую главу.