Марион и косой король - Гурьян Ольга Марковна. Страница 19

При этих страшных словах Марион зарыдала и закричала отчаянным голосом, будто уже испытывая жестокие муки:

— Клянусь, я не виновата! Не надо меня пытать! Лучше сразу отрубите мне голову!

А сержант воскликнул:

— Ведь по ней видать, что она совсем дурочка и не виновата ни в чем. И это так же верно, как то, что, я надеюсь, бог не покарает меня за мои грехи, а помилует и спасет.

Но судья строго посмотрел на него и сказал:

— Как ты смеешь вмешиваться в судопроизводство! Что же, ты не знаешь, что у меня больше власти тебе повредить, чем у бога спасти тебя. Я приказываю тебе молчать.

Все замолчали, и судьи стали совещаться. Следователь заговорил первым:

Преступление подтверждается двумя свидетелями, по, принимая во внимание, что обвиняемая еще очень молода и приведена сюда в первый раз, следует всего только выставить ее у позорного столба, а затем изгнать из города.

Ай! — закричала Марион и закрыла лицо руками.

Помощник судьи, молодой человек, видно недавно еще занявший эту должность, проговорил, смущаясь:

Но ведь преступление не вполне доказано, и можно было бы признать ее невиновной и отпустить.

О добрый господин! — воскликнула Марион. — Сделайте так!

Но судья, выслушав оба мнения, объявил свое решение:

— Улики против нее недостаточно убедительны, но и основания считать ее невиновной не вижу. Поэтому, не считая возможным отпустить ее на свободу, где она снова могла бы подвергнуться соблазпу усовершенствоваться в своем презренном ремесле и тем нанести ущерб честным людям, мы приговариваем ее к заключению в женской тюрьме Шатлэ с тем, чтобы она имела время одуматься, раскаяться и исправиться.

Сержант тронул Марион за плечо и увел ее.

Глава вторая

СТАРУХА ЛАМУР

У тюремщика было изрядное брюшко, двойной подбородок и приятный румянец на носу и щеках. Приняв Марион у приведшего ее сержанта, он улыбнулся ей, сел в свое кресло и заговорил:

— Не бойся, милочка, ничего страшного не случилось. Я о своих постояльцах забочусь, и ты будешь здесь жить, как в хорошей гостинице.

Тут он окинул ее взглядом с головы до ног, от дешевенькой ленты в волосах до грубых тупоносых башмаков, и стал обстоятельно разъяснять свою мысль:

— Да, можно сказать, что у нас настоящая гостиница. Гости приходят к нам и уходят, хоть и не по своему желанию. Но тебе понятно, милочка, что в гостиницах приходится платить за постой, так сказать за крышу, за четыре стены и за свет в окошке, много ли там или мало этого света проникает через решетку. Ну, а если всадник не может оплатить по счету овес, приходится ему оставлять в залог лошадь. У тебя есть лошадь?

И он весело улыбнулся своей шутке.

— Нет, — смущенно ответила Марион. — У меня нет лошади.

Эти слова показались тюремщику очень смешными, и он разразился таким хохотом, что все его тело, и щеки, и живот, и даже ноги сотрясались и подпрыгивали.

Марион испугалась, как бы он сейчас не лопнул и не разлетелся на части.

Наконец он немного успокоился, вытер жирные слезы, выступившие на глазах, и сказал:

— Ай-ай-ай, вот это нехорошо. В моей гостинице постояльцы платят за место, за постель и за еду. Не беспокойся, кормлю я вкусно и сытно.

Он причмокнул губами, а Марион вдруг ужасно захотелось есть, и она с надеждой подняла голову и посмотрела на него.

— Жена у меня, — продолжал тюремщик, — отлично готовит всякие супы и похлебки, и я кормлю моих жильцов за собственным моим столом, хотя многим приносят еду извне. Тебе как больше нравится?

Господин, у меня нет денег, — прошептала Марион.

Что же мне с тобой делать, а? Лошади нет и денег тоже нет. Ай-ай-ай! Будь ты мужчина и откажись платить, есть у меня на первом этаже большая сводчатая зала, где они валяются все вместе, вперемежку на кучах соломы, а посреди залы каменная лохань с водой — «Большой камень», — пей сколько влезет. Но не завидуй им, милочка. Каждый день мрут они от гнилой лихорадки и других болезней. Да, а для женщин бесплатного жилья нет. У женщины всегда где-нибудь припрятаны денежки на всякий случай.

У меня не припрятаны, — прошептала Марион.

Тут улыбка сползла с губ тюремщика, будто улитка с переспелого плода, но он попытался на мгновение вернуть ее и спросил:

Может, тебе принесут?

Мне не принесут, — сказала Марион и заплакала.

Лицо тюремщика стало совсем равнодушным, и он прикрикнул:

— Перестань реветь! Я к слезам привычный, меня этим не разжалобишь.-Он вздохнул и сказал: — Что же, ничего не поделаешь. Отпустить тебя я не имею права, придется тебя куда-нибудь засунуть, тем более что места ты займешь немного. Но уж на солому и обед не рассчитывай. Эй, Гренгуар!

Но вместо слуги в дверь заглянула жена тюремщика и спросила:

— Она будет обедать?

— Нет у нее денег. Где Гренгуар?

Вошел слуга, здоровенный малый. Тюремщик вручил ему ключ и приказал:

— Отведешь ее в «Крапиву».

Слуга взял Марион за руку и увел ее. По дороге она спросила:

Что это — «Крапива»?

Женская тюрьма.

А почему «Крапива»?

А вот как станет тебя кусать всякая нечисть и все тело начнет зудеть и чесаться, тут ты сразу поймешь что да почему, перестанешь задавать глупые вопросы и только будешь кричать: «Ой!», да «Ой!», да «Ах, жжет!»

Они подошли к невысокой дверце. Гренгуар отомкнул замок и, подтолкнув Марион в спину, захлопнул за ней дверь.

В низкой сводчатой зале множество женщин сидели и лежали на полу так тесно, что и шагнуть между ними нельзя было из страха, что наступишь на кого-нибудь.

Несколько женщин обернулись и молча посмотрели на Марион, но из дальнего угла послышался голос:

Иди сюда. Здесь есть место.

Кто меня зовет? — спросила Марион.

Никто ей не ответил, и она осторожно пробралась туда, откуда послышался голос.

Действительно, здесь было место. В углу, прижавшись к стене, сидела старуха, такая тощая, хрупкая и серая, что казалась сотканной из паутины, и, будто наслоилась на ней многолетняя пыль, облекало ее ветхое серое платье, нагрудник, закрывавший шею и подбородок, и головной платок, из-под которого выбилась серая прядь волос. Но вокруг старухи пол был свободен, как будто все отодвинулись от нее как только могли подальше.

— Садись, — таким тонким, что, казалось, сейчас оборвется, голосом сказала старуха.

— Не садись! — крикнула какая-то женщина. — Не садись, не то быть беде!

Но Марион так устала, что ноги под ней сами подогнулись, и она села на грязный и липкий пол.

Старуха отщипнула пучок соломы от своей подстилки и протянула Марион:

— Возьми.

— Не бери! — крикнула женщина. — Лучше на голом полу, чем на ее соломе.

Влажный холод каменных плит проникал сквозь платье, и Марион взяла солому и, робко улыбаясь, шепнула:

— Спасибо вам, дорогая госпожа.

И снова эта женщина, которая уже дважды предупреждала Марион, визгливо засмеялась и крикнула:

— Вот так госпожа! Да знаешь ли ты, кто эта госпожа?

Загремел замок, отворилась дверь, появился слуга и позвал:

— Кто обедать, идемте за мной!

Многие женщины поднялись и пошли к двери. Одну за другой слуга выпустил их, и дверь снова закрылась.

И тотчас, словно по волшебству, в руках у всех остальных появились какие-то узелки, свертки, корзинки, горшочки и запахло сыром, чесноком, капустой и даже жареной рыбой. Старуха тоже порылась в своей подстилке и вынула оттуда завернутый в тряпку мятый и сплюснутый пирог.

Вид и запах всей этой еды оказался выше сил Марион. Она судорожно проглотила слюну, уставилась на пирог, опять глотнула и, застыдившись, отвернулась.