Багажная квитанция №666 - Вайденманн Альфред. Страница 25

А мы сейчас зачем здесь сидим — сторожим кошек?

Вот именно. Надо следить, чтобы тигры и леопарды не порвали обои и не выцарапали друг другу глаза.

А в остальное время баронесса смотрит за ними сама? Ей это не надоело?

Кто знает, может, они играют друг с другом в жмурки, когда остаются одни? — Фридрих расстегнул верхнюю пуговицу своего красного мундира. — Для гостиничного служащего ты слишком много думаешь. Тебе придется от этого отвыкать.

Я попробую, — пообещал Петер.

Кстати, вообще-то садиться в номере запрещено. Даже если гость тебе предлагает. Сидеть можно только на скамье для посыльных. За весь день в общей сложности удается посидеть минут пятнадцать. Остальное время носишься по лестнице вверх — вниз или стоишь у двери. Стоять надо только прямо, руки по швам. Особенно если к тебе обращается кто-то из гостей. Смотри, чтобы тебя не застукали, если прислонишься к стене.

Прямо как в армии!

Вроде того, — ухмыльнулся Фридрих. — А ну-ка выверни карманы!

— Зачем? — изумленно спросил Петер, но тем не менее карманы вывернул.

— Так я и думал! — покачал головой Фридрих.

Петер не понимал, в чем дело, ведь карманы хессельбановских брюк были абсолютно чисты и пусты.

Да, пусты, в этом-то все и дело, — учил его Фридрих. — А посыльному надо иметь в карманах, по крайней мере, три вещи: коробок спичек, перочинный нож и карандаш с блокнотиком. Спички — самое важное. И заметь: не зажигалка. Те, кто курит сигары, пользуются только спичками. Карандаш и блокнот нужны, чтобы что-то записать. Или вдруг кому-то из гостей понадобится что-нибудь записать, а у него с собой ничего нет. Ну а перочинный нож вот для чего: например, надо вскрыть кому-то пакет или посылку, укоротить стебли цветов или разрезать лист бумаги. Но главное, не забудь, это спички. Вовремя поднеся зажженную спичку, ты можешь познакомиться с недосягаемыми для тебя людьми. На тебя обратят внимание, отметят, что ты особенно услужлив, внимателен и предупредителен. А это главное!

Я не совсем понимаю, — честно признался Петер.

Ну, представь себе, — продолжал Фридрих, — стоит, например, в холле генеральный директор Пумпельмус из 207 комнаты и, как обычно, сует в рот сигарету. А я тут как тут, протягиваю ему горящую спичку: "Прошу вас, господин генеральный директор!"

Мальчик с оттопыренными ушами слез с кресла, слегка поклонился и поднес к носу Петера зажженную спичку. В этот момент из всех углов донеслось злобное шипение. Катя и Мохаммед, фыркая, спрыгнули со своего кресла, и даже две кошки, до сих пор не обнаруживавшие своего присутствия, высунули из-под дивана головы и оскалили зубы.

— А ну, ведите себя прилично! — приказал Фридрих, подражая баронессе. — Назад! На место!

Все на место!

Кошки успокоились.

Здорово у тебя получается, — восхитился Петер. — Я имею в виду, со спичками.

Дело тренировки, — бросил Фридрих, снова забираясь с ногами на кресло. Он спрятал в карман коробку спичек и закинул ногу на ногу. — Я просто примериваю на себя: предположим, я сам и есть этот генеральный директор Пумпельмус из номера 207. Я вижу посыльного, который приближается ко мне, чтобы дать огоньку. Я внимательно смотрю на него и думаю: смотри-ка, сразу углядел, что мне нужны спички, какой ловкий и внимательный парнишка! Через несколько дней или часов все повторяется сначала. И я, генеральный директор Пумпельмус, замечаю: снова вовремя подсуетился этот проворный малый со своими симпатичными оттопыренными ушами. Тут-то все и срабатывает! И когда господину Пумпельмусу надо, скажем, отправить телеграмму, он по телефону просит главного портье прислать ему в номер не любого посыльного, а именно того самого, с оттопыренными ушами. Таким образом, посыльный Фридрих разом ловит двух зайцев. Главный портье Крюгер потирает подбородок и хмыкает, смекая, что гости предпочитают Фридриха другим посыльным. А господин генеральный директор Пумпельмус из 207 номера отныне желает, чтобы его обслуживал только я. И все денежки, которые господин Пумпельмус дает на чай, перекочевывают в мой кошелек. — Посыльный Фридрих осклабился и сунул руки в карманы. — Как видишь, и оттопыренные уши могут приносить пользу. Ты не растворяешься в массе. Ваш маленький рыжик, например, если он не полный болван, будет здесь зарабатывать дай Боже каждому, особенно у американцев. Ярко-рыжая башка и сплошные веснушки — да этому же цены нет!

Фридрих пошевелил пальцами ног, внимательно их разглядывая. Носки, прикрывавшие эти самые пальцы, были штопаные-перештопаные.

— А чаевые-то… — осторожно начал Петер. — Я… я думал, вернее, мне мама говорила, что посыльному в таком отеле брать их нельзя…

Фридрих посмотрел на него как на сумасшедшего. Даже пальцами на ногах перестал шевелить. И, задрав голову к потолку, весь затрясся от смеха.

Ой, не могу, — Фридрих утирал глаза, совершенно мокрые от смеха. — Представляю: тебе суют в руку денежку, а ты заливаешься краской стыда и заявляешь: "Нет, спасибо, ни за что, я чаевых не беру!" И возвращаешь деньги! Думаю, весь отель умер бы со смеху. Ну, ты даешь, приятель!

Ладно, — смущенно сказал Петер. — Все равно, наверное, это такая мелочь. Хотя, как говорится, грош марку бережет.

Слушай меня внимательно, — сказал Фридрих. — Гроши в этом отеле дает только один постоялец. Это господин Майер из комнаты 477. Кстати, живет тут чуть ли не постоянно. И принято давать как минимум пятьдесят пфеннигов, чаще — марку. Но многие жильцы дают и больше. При отъезде, например, пять или даже десять марок — не такая уж редкость. Для меня рекордом были пять долларов, один американец дал.

Вот это да! — воскликнул Петер.

Во всем отеле самые большие чаевые получают именно посыльные. Примерно сорок марок в неделю. А летом, когда наплыв туристов, так и все пятьдесят — шестьдесят.

"Это больше, чем маме приходится платить за квартиру плюс газ и электричество", — подумал Петер.

— Но теперь для меня эта лафа кончается, — вздохнул Фридрих. — На этаже все чаевые забирает кельнер, а мы остаемся сидеть у разбитого корыта. В следующем году с вами будет то же самое.

Фридрих снова принялся сосредоточенно разглядывать свои ноги.

Кстати, как ни странно, те ребята, которые особенно гоняются за чаевыми, получают меньше всех. Наверное, гости чувствуют, когда думаешь только об их деньгах. Вот, например, те пять долларов достались мне совершенно случайно: у американца газета упала на пол, а я ее поднял. Ни о каких чаевых и не подумал. И вдруг у меня в руках эта купюра. Вот умора!

Это здорово, по-товарищески, что ты мне все рассказал, — признался Петер.

Да уж конечно, — ухмыльнулся Фридрих. — Так что можешь меня отблагодарить.

Что ты имеешь в виду?

Все очень просто. Баронесса обычно платит две марки. Мы должны поделить эти деньги пополам, но я предлагаю отдать всю сумму посыльному Фридриху… — Он блуждал глазами по потолку, как будто там что-то было не в порядке.

Согласен, — кивнул Петер.

Благодарствуйте. — Взгляд Фридриха с потолка переместился на циферблат ручных часов. — Пора! — Правой рукой он нажал белую кнопку на стене и, закинув ногу на ногу, стал ждать.

Через две-три минуты раздался стук в дверь. Петер вскочил со своего кресла и хотел скорее сунуть ноги в туфли. Фридрих же был само спокойствие, даже не шевельнулся, только крикнул:

— Войдите!

Дверь приоткрылась.

Вызывали, госпожа ба… — Официант, работающий на этаже, осекся на полуслове.

Пять завтраков, как обычно, — со скучающим видом сказал Фридрих. — Молоко чтобы было не слишком горячее, а хлеб не слишком свежий.

Болван! — сказал официант и исчез.

Тем временем изо всех углов снова зафыркало и зашипело. У Мохаммеда в лапках торчал пучок конского волоса, Катя глодала пружину, вылезающую из кресла. Даже Эсмеральда высунула голову из бесконечных подушечек и одеялец. Животные, видно, разволновались, заслышав про хлеб и молоко.

За окном по Альстеру плыли первые парусные лодки.