Багажная квитанция №666 - Вайденманн Альфред. Страница 4
Начальник оперативной группы ринулся к нему со всех ног и, судя по всему, отрапортовал о происшедшем.
Но господин Шиммельпфенг, Петер и Шериф слышали только, как начальник опергруппы то и дело восклицал: «Господин комиссар!» — и время от времени подносил к козырьку правую руку.
Комиссар уголовной полиции на вид был очень приветливый господин. Он все ближе подходил к тому месту, где стояли наши трое. Может быть, он понял, что господин Шиммельпфенг, Петер, Шериф и все остальные очень хотели бы услышать, о чем он говорит с офицером полиции.
— Так точно, господин комиссар, ровно в одиннадцать сорок три, — это были первые слова, которые услышали все.
Оба шаг за шагом приближались к толпе.
Чтобы все оставалось как есть, ничего не убирать и не передвигать! — распорядился комиссар. — И главное — чтоб ни один служащий или рабочий кинокомпании не покинул своего места. Кто у них тут командует?
Весьма сожалею, господин комиссар, — ответил начальник опергруппы, снова приложив руку к козырьку. — Был тут один, назвался режиссером Мюллером.
— Мюллер — это хорошо, — хмыкнул комиссар.
— Но этот самый Мюллер, господин комиссар, бесследно исчез. Правда, точно известно, как он выглядит. Темные очки, коричневая куртка из верблюжьей шерсти…
Комиссар, бросив окурок сигары на мостовую и раздавив его правой ногой, только рукой махнул.
Средь бела дня! Неслыханная дерзость!
И неслыханный позор! — добавил господин из Международного торгово-кредитного банка, который еще полчаса назад так весело смеялся. Теперь ему было не до смеха. — Я разорен… — жалобно проскулил он и представился: — Дегенхардт, директор банка. Если я правильно понимаю, вы — господин комиссар уголовной полиции Лукас?
Верно. Я Лукас. — И комиссар вынул из кармана новую сигару, очень черную, толстую бразильскую сигару.
Умоляю вас, господин комиссар, пойдемте немедленно в наш кассовый зал. Главный кассир только что закончил подсчет убытков. Ведь сейчас, понимаете ли, конец месяца, и у нас были приготовлены деньги для наших клиентов, которые должны выплачивать своим служащим заработную плату и все такое прочее. Из-за этой случайности банде удалось…
Вы никак с Луны свалились, господин директор? Какая еще случайность! — буркнул комиссар.
Но вы же не думаете… — начал было директор банка и тут же осекся. — Сто сорок две тысячи марок — просто не верится!
Боюсь, сегодня вам предстоит поверить в самое невероятное, — ответил комиссар. Он попросил полицейского, за спиной которого стояли господин Шиммельпфенг и оба мальчика, дать ему прикурить, потом повернулся к собеседникам. — Пойдемте, господа!
До сих пор люди, следившие за разговором, стояли тихо, как мышки, чтобы не упустить ни слова. Но теперь, когда комиссар вместе с офицером полиции и директором банка ушли, всеобщее долго сдерживаемое напряжение вырвалось наружу.
Господин Шиммельпфенг, конечно же, не замедлил высказаться одним из первых:
— Мне все абсолютно ясно, господа…
Петер и Шериф немножко послушали, о чем судачат люди, и, переглянувшись, исчезли. Словно две подводные лодки, они вынырнули уже позади людской стены.
Разумеется, в эти минуты гражданам на площади было не до чистки обуви. Поэтому Петер и Шериф сами преспокойно уселись на свои вертящиеся стулья.
Хочешь? — Петер как ни в чем не бывало протянул Шерифу остаток своих апельсиновых леденцов.
Позволю себе, — ответил Шериф и взял леденец.
Между тем на длинном крытом перроне и на привокзальной площади царила прямо-таки предгрозовая атмосфера. Повсюду большими и малыми группами стояли люди и возбужденно обсуждали происшедшее.
Потря… — Петер только открыл рот, как Шериф подхватил, и оба сказали одновременно:
Потрясно!
Некоторое время они помолчали. Вдруг Петер резко развернул свой стул, и они с Шерифом оказались носом к носу, как в трамвае.
— Парень в кожаном пальто! — осенило Петера.
— Ив башмаках из змеиной кожи! — добавил Шериф.
Оба имели в виду одно и то же, потому что уже несколько минут об одном и том же думали.
И тут, собственно, было уже не до лишних слов.
ЗА ДЕЛО БЕРУТСЯ ГАЗЕТЧИКИ
В красном кирпичном здании уголовной полиции на Штернплац, а точнее, в боковом флигеле А, на втором этаже, в комнате 247, творилось нечто невообразимое.
Это был кабинет комиссара Лукаса, дверь которого вот уже три часа осаждали репортеры всех местных газет, занимающиеся городскими новостями. Одни из них стояли, другие сидели на стульях, выставленных на лестничную площадку, и все непрерывно курили и разговаривали, словно находились в кафе или в своих редакциях.
Однако их равнодушие было наигранным. Не было никого, кто время от времени не поглядывал бы на дверь под номером 247, и фоторепортеры держали свои аппараты наготове, словно в любой момент из этой двери мог выйти президент Соединенных Штатов Америки.
Но дверь не открывалась; она была заперта изнутри.
— Теперь ваша очередь, — сказал один из газетчиков корреспонденту «Моргенпост».
Журналисты договорились, что каждые полчаса один из них будет напоминать комиссару, что они здесь и ждут. Последним такую попытку предпринял корреспондент газеты «Абендблатт».
«Моргенпост» была представлена блондинкой в клетчатом костюме. Она подошла к двери 247 и постучала. Никто не ответил.
— Стучите громче, там двойная дверь, — посоветовал репортер «Эха».
Дама из «Моргенпост» заколотила в дверь своим изящным кулачком.
Минуты через две-три все услышали, как изнутри поворачивают ключ; дверь чуть-чуть приоткрылась. В щель высунулась продолговатая голова помощника комиссара полиции Кюнаста; он был еще весьма молод и носил очки без оправы.
Господин комиссар просит вас потерпеть еще немного. Очень скоро он ответит на все ваши вопросы, — сообщил помощник и поспешил добавить: — Но, конечно, лишь в той мере, в какой это позволит ход расследования.
Мы ждем уже пять часов! — возмутился представитель «Нахтэкспресса». Он и его газета были известны тем, что всегда несколько преувеличивали.
Но поскольку в этот момент один из фоторепортеров ослепил Кюнаста вспышкой, помощник мгновенно закрыл дверь. Разумеется, предварительно втянув назад свою продолговатую голову вместе с очками без оправы. Было слышно, как внутреннюю дверь снова запирают.
Обращаются с нами так, будто мы норовим всучить им какие-нибудь пылесосы, — обиженно проворчал корреспондент «Нахтэкспресса».
Просто зла не хватает, — поддакнула дама из «Моргенпост». Но толку от всех этих разговоров не было, конечно, никакого.
Обитые дерматином двери закупорили кабинет 247 так же плотно и непроницаемо, как крышки — стеклянные консервные банки.
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Тот факт, что комиссар Лукас заставлял газетчиков ждать, имел уважительную причину.
Он все еще не пришел в себя после случившегося.
Как он мог убедительно объяснить журналистам то, чего пока еще совершенно не понимал сам?
— Господа, этого не может быть! Человек в здравом уме не в состоянии поверить, что возможно такое легкомыслие, более того, такая глупость!
Комиссар хлопнул ладонью по листкам бумаги, лежавшим перед ним на столе. На этих двадцати страничках он тщательно и по порядку записал все, что ему рассказали свидетели во время опроса.
Лукас встал и, заложив руки за спину, оглядел присутствующих, как учитель в гимназии оглядывает учеников, плохо написавших контрольную по латыни.
Господа, вы же взрослые люди, многие из вас занимают весьма ответственное положение, у каждого, наконец, достаточно жизненного опыта. Смотрю я на вас… — Комиссар внезапно умолк и действительно посмотрел на каждого из свидетелей так, словно впервые увидел его секунду назад. А между тем все они сидели в его кабинете уже более трех часов.