Тайна заброшенной часовни - Брошкевич Ежи. Страница 4

— Oh, darling [5], — пролепетала Катажина. — Как ты можешь?

— Глупые сопляки! — с яростью подтвердил Влодек.

— Ты так думаешь? — спокойно поинтересовался Брошек.

— Да, я так думаю!

Влодек повернулся и хотел было уйти, но Ика встала у него на пути.

— Минуточку, — сказала она. — Во-первых: если уж ты не можешь обойтись без английских слов, позаботься о своем произношении. У меня хоть и нет слуха, но уши уже болят. И во-вторых: мало просто есть — нужно уметь выбирать здоровую пищу, мало просто жить — нужно уметь жить с людьми, мало просто думать — нужно научиться думать разумно.

— Для кого предназначена сия речь? — спросил Влодек.

— Для тебя, you ass [6]! — с безупречным произношением пояснила Ика. — По твоему мнению, идея, которая всем показалась колоссальной, — полная чепуха. А по нашему мнению, эта чепуха гениальна. Давай проверим. Устроим суд. Ты будешь обвинителем, мы с Брошеком — защитниками, а уважаемый всеми Альберт нас рассудит. Правда, она на твоей персоне чуток сдвинулась, но, надеюсь, способности мыслить еще не утратила.

Катажина надула губы.

— В этом обществе не я одна сдвинулась, — сказала она. — Могу назвать по крайней мере еще двоих.

Брошек поперхнулся, а Ика закашлялась. Но Катажина была незлопамятна и больше к этой теме не возвращалась.

— Тем не менее я готова вас рассудить, — добавила она тоном заправского судьи.

— Это может быть любопытно, — пробормотал Влодек. А поскольку он осознал, что несдержанность не очень-то вяжется со сложившимися у него представлениями о неизменном хладнокровии истинных джентльменов, то, прежде чем приступить к развенчанию Пацулкиной идеи, поклонился присутствующим и сказал: — Прошу меня извинить за мое недавнее поведение.

И при этом улыбнулся так чарующе, как умел только он один.

«Как у него это получается?» — невольно подумала судья Альберт.

Пацулка тем временем заглянул в кладовку: у него появилось ощущение, будто он о чем-то забыл. В кладовке его осенило, что забыл он про второй завтрак, а поскольку — вопреки видимости — судьба чужих желудков была ему далеко не безразлична, он отрезал от буханки аппетитного деревенского хлеба сеть толстых ломтей. Намазав их маслом и положив сверху по куску сыра, он отнес два бутерброда Икиным родителям (отец, утонувший в своих бумагах, пробормотал: «Да, да… сейчас иду, дорогая», — а мать, погруженная в чтение толстой книги, сказала: «Спасибо, доченька!»), а пять оставшихся притащил на веранду. Чтобы не перепутать, на каком из бутербродов самый толстый слой масла и самый большой кусок сыра, он украсил его несколькими кусочками своего шоколада, а именно: двумя квадратиками молочного и тремя — горького.

Когда Пацулка появился на пороге веранды, Влодек как раз заканчивал вступительную речь. Его молодой бас впечатляюще вибрировал и звенел не хуже колокола.

— …и потому, Высокий Суд, — вибрировал и звенел Влодек, — я считаю, что это ребячество, то есть мура, то есть дикая чепуха. Предложенная нашим коллегой неосуществима, и сейчас я вам это докажу. Первое. Каким образом вы намерены объявить по радио или в печати о том, что в нашей часовенке хранятся сокровища, которые могли бы привлечь циничных преступников? Второе. Я не вижу технических возможностей устроить в указанной часовне мало-мальски эффективную ловушку для вышеупомянутых преступников. Третье. Я не вижу физических возможностей для поимки вышеназванных преступников в том случае, если они будут, например, вооружены. Или если сюда нагрянет целая банда. Ко всему прочему никому не известна, — с торжеством заключил он, — степень упомянутого в печати цинизма.

И умолк. Остальные тоже молчали, завороженные его красивым голосом, манерой излагать свои мысли и, главным образом, жестом, известным по некоторым памятникам эпохи романтизма, — воздетой к небесам рукой. Даже Ика и Брошек на мгновенье поддались чарам обвинителя, а уж судья была просто сражена наповал.

И — сама того не заметив — громко вздохнула.

Влодек поклонился.

Но в эту минуту Пацулка поставил на стол бутерброды. Чары мгновенно рассеялись. А Влодек с горечью уловил на лице судьи выражение, свидетельствующее, что в данный момент хлеб с маслом и сыром оказался важнее, чем блестящая речь, романтические жесты и прорезавшийся бас.

— Перерыв! — поспешно объявила судья.

Пацулка быстренько схватил свой бутерброд и вонзил в него зубы. Половины куска как не бывало. Катажина так и подпрыгнула.

— Что этот ребенок делает?! — воскликнула она. — Он же подавится и умрет!

— Ты плохо разбираешься в жизни, — невозмутимо заметила Ика.

Ику неожиданно поддержал Брошек.

— Судьям не пристало быть такими наивными, — сказал он. — Однажды мама варила земляничное варенье и уронила в таз совсем новые часы. Пацулка ел это варенье. Увы! — вздохнул Брошек. — Часов никто никогда больше не видел.

— Хе-хе, — ухмыльнулся Влодек. — А какие были часы — «Омега» или «Победа»?

Пацулка смерил Влодека долгим презрительным взглядом. Потом сказал:

— Будильник.

Катажина и Ика поперхнулись. А Влодек покраснел от злости.

— Хватит говорить о посторонних вещах. Где защитники? Теперь ваша очередь.

Брошек встрепенулся и замахал руками.

— Выой уу! — прокричал он.

— Ты бы сперва проглотил, дорогой, — попросила Ика.

Брошек проглотил.

— Высокий Суд! — повторил он. — Напрасно уважаемый предыдущий оратор выпендривается и доказывает, что он самый умный.

— Вот именно, — дожевывая свой бутерброд, пробормотала Ика.

— Во-первых, — продолжал Брошек, — всем известно, что у нас, а точнее, у меня в средствах массовой информации есть свой человек. И если удастся уговорить этого человека, точнее, моего предка, чтобы он данный вопрос обдумал, то — готов поручиться головой — мы сможем опубликовать в газете весьма любопытную заметку.

— Хе-хе, — фыркнул Влодек. — Я прямо вижу, как циничные преступники бросаются читать именно эту заметку именно в той газете, в которую ее пристроит твой предок.

Ика достала платочек, вытерла губы, спрятала платочек обратно в карман и преспокойно лягнула Влодека по лодыжке. И с молниеносной быстротой отскочила.

— За такие поступки удаляют из зала! — воскликнула судья Альберт. — Больно, Влодечек? — спросила та же особа, которую в данном случае следовало бы назвать Катажиной.

— Нет! — рявкнул Влодечек.

— Вот и прекрасно, — сказала Ика. — Если не ошибаюсь, предыдущего оратора уже предупреждали, чтобы не слишком умничал. Я, например, уверена, что после сегодняшней заметки преступники будут читать все газеты от корки до корки.

— Справедливо, — признала судья. — Обвиняемая права.

— Какая обвиняемая?! Может, у уважаемой судьи крыша поехала? — возмутилась Ика.

Уважаемая судья густо покраснела и собралась было пролепетать что-то в свое оправдание, но не успела — Брошек продолжил свою речь.

— Прошу Высокий Суд обратить внимание, что первый пункт обвинения мы, по существу, опровергли. Да или нет?

Судья Альберт утвердительно кивнула.

— По существу, да.

— Тем более что письмо к нашему человеку и статья для публикации фактически готовы. Остается переписать.

— Откуда переписать? — удивился Влодек.

— Из головы, — сказала Ика. — А теперь перейдем ко второму пункту. Пускай Высокий Суд сам скажет: неужели великий Альберт не видит технических возможностей для изготовления западни в окрестностях часовни? А? Только честно.

Альберт замерла, устремив взгляд ясных голубых глаз на какой-то сучок в стене. Однако в состоянии глубокой задумчивости она пребывала всего несколько секунд.

— Чепуха, — сказала Альберт, пренебрежительно махнув рукой. — Детские игрушки. О таких элементарных вещах, как капканы, я даже не говорю. Можно устроить электрическую, акустическую или фотографическую ловушку. Подробности потом. Суд утверждает, что такое возможно. И Суд сделает это сам.