Аринкино утро - Бодрова Анна Григорьевна. Страница 14

Некоторое время походила вдоль поленницы, как бдительный часовой на своём посту. Смекнула, что торчать здесь нет смысла, как бы не вызвать подозрения. На беду, Ивашка чего-то шастает взад-вперёд. Этого прохиндея больше всего надо бояться, нюх у него собачий.

На всякий случай прошлась по огороду вдоль забора. Не остались ли следы? Какое там, дождь и ветер так перекрутили всю траву и примяли её, будто стадо коней на ней валялось. Всё было хорошо, Аринка осталась довольна. Только бы поскорей они все выехали в поле.

По огороду с лопатой на плече шёл Симон, Аринка, увидев его, бросилась к нему навстречу.

— А дождище-то какой сегодня был ночью, тятя, как из ведра!

Симон подозрительно покосился на неё.

— А ты откуда знаешь, какой был дождь, ты разве под ним стояла?

Аринка спохватилась, глаза панически заметались. И чего ляпнула?

— А вот и стояла. Трезора выпускала. Он в цепи замотался.

— Ну, ну, — сказал Симон и задумался.

Аринка, чтобы сгладить свою оплошность, стала уводить отца от мыслей. Застрекотала, как кузнечик, без умолку, стала ластиться, преданно в глаза заглядывать.

— Ну так выкладывай, что натворила-то? — наобум спросил Симон.

«Неужели узнал?» — с ужасом подумала Аринка, но сдаваться не хотела.

— И ничего не натворила. С чего это ты взял? Вот ещё скажет что!

— Не виляй, дочка, не виляй. По глазам вижу, что дело нечисто, вишь, котята в них, в глазах-то, клубятся. Лучше говори. Ну? Есть грех?

— Никакого греха нет, тятя, вот те крест, — растерянно залепетала Аринка, всем своим видом выдавая себя с головой.

Симону стало жаль дочь, он подбодряюще похлопал её по плечу:

— Ну нет греха, значит и нет, чего горячишься-то? И дело с концом.

— И дело с концом, — как эхо повторила Аринка, уверовавшая в то, что, действительно, никакого греха за нею не водилось и не водится. Она деловито засеменила впереди отца к дому.

Солнце поднималось, и его горячие лучи съедали туман.

Симон присел у бани и стал отбивать косы. Аринка, совершенно успокоенная, что и на этот раз пронесло, опять вернулась к поленнице и, заложив руки за спину, неторопливо прохаживалась вдоль неё, изредка бросая тревожные взгляды вокруг себя: а не подсматривает ли кто за нею?

Нетерпение дошло до предела. Сколько можно торчать дома? Солнце уже в зените! Хотя бы скорее уехали на покос. Помчалась к отцу, с ходу набросилась на него:

— Гляди-кось, солнце-то где? А вы всё прохлаждаетесь, люди давно уже на лугах, косят вовсю, только вы одни и остались.

Симон довольно улыбнулся: «Хозяйственная девка растёт, работящая, это хорошо».

— Сейчас двинем, пусть трава пообсохнет маленько.

Но вот он запряг Забаву, сложил косы, грабли, вилы в телегу и со всем семейством стал отчаливать. Елизавета Петровна давала последние наставления Аринке: «Хлеб вынешь в час, поросёнка накормишь из чугунка, нарубишь крошево, растрясёшь сено...

— Да знаю, знаю я, что ты мне говоришь, — с раздражением перебила её Аринка. — Уедете вы наконец сегодня или нет! Что вы шишкаетесь!

Елизавета Петровна удивлённо вытаращила глаза, такого ещё с Аринкой не бывало.

— Ты чего это орёшь! Эвон раскомандовалась. Смотри у меня! — цыкнула она на неё и неторопливо уселась на телегу. Забава тронула, все поехали. Ивашка на прощанье скорчил Аринке рожу, она в долгу не осталась, ответила ему тем же. С присущей ей проворностью захлопнула ворота, заперла их на задвижку. И с чувством громадного облегчения помчалась к поленнице вынимать своё сокровище.

Усевшись на крыльце, Аринка начала священнодействовать. С любовью и лаской протирала она каждое яблоко, ещё влажное, ароматное, аккуратно укладывала их в маленькую продолговатую корзинку. Самые крупные и красивые наверх. Мысленно представила себе, как Нонна, сморщив свой маленький носик (это означало, что она довольна), загоревшимися глазами глянет на эту корзину и ахнет! Это тебе не гнилые опадыши. Аринка скажет ей: «Это тебе, Нонна, возьми от меня, ешь на здоровье!» Нонна счастливо заулыбается и радостно воскликнет: «Ты прелесть, Аринка!»

Подгоняемая заманчивой картиной, Аринка, прикрыв яблоки лопухами, так, на всякий случай, помчалась к школе. Шла не деревней, а за огородами. Не доходя школы на горке остановилась. Крыльцо Нонны было видно как на ладони. Простояв довольно долго, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Аринка уже начала нервничать. «Что они там, умерли все, что ли? Неужели можно столько спать? Хоть бы кто-нибудь появился». Но ни на крыльце, ни возле школы никого не было. Тогда она пошла к самой школе. «Постучу в окно», — решила она.

Из сарая прямо навстречу ей вышла тётя Настя, сторожиха и уборщица. Аринка испуганно шарахнулась в сторону.

— Ты чавой-то? — удивлённо спросила её тётя Настя.

— Я пришла к Нонне. Ходила за травой и по пути зашла. Она дома?

— И-и-и... мила-я, чтой у нас было-то сяоння. Боженька мой, — нараспев, точно причитая, заговорила тётя Настя. — Всю-то ноченьку наша Ноннушка брюхом маялась. Значит, расклеилось оно у неё вдрызг. И кричала, и стонала, и рвать стало, да всё зеленью, боженька мой! Эта полудурок накормила её зелёными яблоками, про Анисью я говорю, вот Ноннушку и схватило. А уж как Марьсандровна-то переполохалась. Дохтура, говорит, надо, а где его взять? Только дождалась утра, побёгла к Никите Кривому, штоб в город увёз. Спасибо, увёз, хто сищас от дела отымется, в такую пору? Вот каки у нас дела-то, матушка моя. Наша-то дурочка дорвалась. Эка невидаль, зелёнки гнилые.

Аринка стояла, как громом поражённая. Что делать? Чем помочь Нонне? Ненависть к Аниське возросла с ещё большей силой. «Дура. Дура!» — шептало её сердце, наливаясь до краёв обидой и мщением. Удручённая, поникшая Аринка поплелась домой. На горке остановилась, обернулась, тоскующим взглядом ещё раз посмотрела на крыльцо. Ей казалось, что всё, что говорила тётя Настя, неправда. Нонна сию минуту выпорхнет из двери и будет кружиться на крыльце, лёгкая и красивая, как бабочка. Но вместо Нонны вышла тётя Настя, замкнула дверь ключом, взяла за плечи большую корзину и пошла к большаку. Где ты сейчас, Нонна? Что с тобой?

Дома ещё раз перебрала все яблоки и переложила их крапивой, чтоб дольше свежими держались, убрала их в дальний тёмный угол в подполе. Она надеялась, что скоро вернётся Нонна и всё будет как прежде.

Вечером, когда домашние приехали с сенокоса, Аринка, выбрав свободную минутку, выскочила за ворота. Она рыскала по деревне, заглядывая во все уголки, разыскивала Нису. За всё она хотела с нею рассчитаться.

Но Аниська словно чуяла, что ей грозит опасность, глаз не казала. Воинственно сжав кулаки, Аринка прошептала сквозь сжатые зубы: «Ладно, в следующий раз».

Аринка никогда не обращала внимания на свою внешность. Редко смотрелась в зеркало. А зачем? Чтобы лишний раз убедиться, что некрасива? Не стоило. И только по большим праздникам, когда на Аринку надевали новое платье и она, притихшая, смиренно стояла у зеркала и терпеливо ждала, когда Варя расправит все оборочки и складочки на её новом платье, только тут она замечала, что в красивом платье она становилась красивее. Но эта радость длилась недолго. В обнове она чувствовала себя стеснённой. Держалась скованно, словно аршин проглотила. Ни тебе сесть на траву, ни тебе влезть на дерево, ни тебе пролезть в дырку частокола — чистое наказание. Не будешь и рад такой одёжине. С каким трепетом и радостью надевала она платье, а с ещё большей радостью снимала. Словно путы сбрасывала.

Но когда появилась Нонна в своих красивых, безукоризненно чистых нарядах, Аринка поняла, что быть красивой — это большая радость. Красотой любуются, на красоту смотрят с восхищением, ею гордятся. Красоту любят. И вот Аринка задумалась. А тут ещё Ниса подлила масла в огонь: в подражание Нонне подстригла коротко волосы и сделала чёлку. И просто удивительно, как причёска может изменить человека. Ниса стала на себя не похожей, она просто похорошела и, к великой Аринкиной досаде, даже чем-то стала смахивать на Нонну. А чем Аринка хуже Нисы? Она тоже хочет быть красивой и будет! Правда, Елизавета Петровна частенько укоряла Аринку: «Все дети как дети, и в кого ты такая страхолюда».