Под флагом ''Катрионы'' - Борисов Леонид Ильич. Страница 12

Луи рассмеялся. Пастух погрозил пальцем.

– Не смейся! – печально сказал он. – За Колдуна в ответе Джон Тодд. Завтра я получу повестку от судьи, дней через пять-шесть мне откажут от места.

Он помолчал, подумал о чем-то и добавил:

– Я очень хочу этого, Луи. Я давно мечтаю о пешем путешествии по нашей милой Шотландии. Через год мне шестьдесят пять. Двух лет мне хватит на то, чтобы облазать все горы, исходить все леса, напиться из всех ручьев и речек. Вместе со мною – хочешь?

– О Джон! – мечтательно произнес Луи и обнял Джона. – Только тебе не откажут, собак выпустят, и ты…

Джон Тодд покачал головой и, сдерживая улыбку, в самое ухо Луи прошептал:

– Я подговорил моих собак так искусать этого Блэндли, чтобы он сразу же поверил и в рай и в чистилище!! Злюка великая мастерица прокусывать ляжки, а Барон мастак по другой части: он всегда хватает за пальцы. Ну, а Сэр – этот любит мягкие места…

– Они съедят Блэндли! – победно воскликнул Луи, хлопая себя по коленям. – А ты не в ответе, Джон!

– Если съедят – не в ответе, – согласился пастух. – Но если хоть что-нибудь оставят, тогда… Будь что будет, – он махнул рукой, – а сейчас поговорим. Обернись, Луи, и посмотри, какой флаг на башне у мистера Блэндли.

Луи обернулся. Ему нравилась эта игра.

– Белый, Джон, а на нем герб – белка и перед нею золотая свеча.

– Так… Когда поднимут черный без белки и свечи, тогда толкни меня в бок. Тогда я должен бежать. А пока…

– Вчера ты остановился на том, что в хижину вошел неизвестный, – сказал Луи. – Он вошел. Закрыл за собою дверь и…

– И крепко выругался, – продолжил пастух. – Хижина была пуста. Неизвестный вынул из кармана куртки трут и огниво, растопил очаг и сел погреться. «Плохи мои дела», – сказал неизвестный. Он не ошибся, дела его были не лучше моих, только у меня – собаки, у него – его друзья. Ну, погрелся он, отдохнул и решил идти дальше. И только открыл дверь, как вдруг слышит, что кто-то негромко называет его по имени…

– А имя у него Роб Рой, – прервал Луи. – Я еще вчера догадался.

– Помалкивай о своих догадках, – обиженно произнес Джон. – Если ты такой догадливый, – значит, я плохой рассказчик…

– Я совсем не догадливый, Джон, – вздохнул Луи и, закрыв глаза, растянулся на траве. – А ты очень хороший рассказчик. Ах, Джон, Джон, я не догадался убежать из дома…

– От себя не убежишь, – заметил Джон, к чему-то прислушиваясь.

– Я не догадался остаться в Париже два года назад, – продолжал Луи тоном кающегося.

– Нищих много и в Париже, – за Луи поставил запятую Джон Тодд.

– Я не догадался уйти с капитаном Дюком в море, – сказал Луи и на секунду открыл глаза, чтобы взглянуть на своего друга. Сентенция по поводу капитана Дюка последовала не сразу, – Джон поднял голову, настороженно к чему-то прислушиваясь, затем посмотрел на Луи и сказал:

– В море не лучше, чем на суше. Что еще, Луи?

– А еще я не догадался сделаться пиратом. Подожди, не перебивай! Мы знаем друг друга три года. Ты, Джон, мой исторический факультет Эдинбургского университета.

– Тогда что же Камми? – улыбнулся пастух.

– Камми… Камми – это Камми. Быть пиратом – самое интересное занятие на свете, Джон! Режь, кого хочешь и кого надо, грабь того, кто сам награбил, раздавай деньги тем, кому они очень нужны. А самое главное, – Луи приподнялся, опираясь на локоть и глядя на пастуха, – а самое главное в том, что вся твоя жизнь окутана тайной!

– Тайна и подле нас, – неспокойно отозвался Джон и поднялся во весь свой богатырский рост. – Ты слышишь, Луи? Мне кажется, – лает Колдун и все остальные леди и джентльмены…

Луи прислушался.

– По-моему, – сказал он, – только что дважды тявкнул Сэр. Да, да! А вот скулит Барон! Смотри, овцы подняли головы и тоже слушают!

Джон Тодд бросил свой посошок на землю и стремительно растянулся на траве – кверху спиной. «Переворачивайся!» – приказал он Луи, и тот, смеясь на себя и Джона, ловко перевернулся, прижимаясь к теплой, жирной земле. Непонятно, зачем это, но если так надо – пожалуйста! Молено встать и на голову. Где-то неподалеку лают собаки, отрывисто и зло.

– Наши! – говорит Джон. – Сейчас я их позову!

Он свистнул – не так, как все, а по-особенному – булькающим, прерывистым звуком, и тотчас заблеяла одна овца, за нею сразу две или три, через секунду все овцы заговорили разом, и было в этом что то осмысленное, хорошее, милое.

– В два пальца! – приказал Джон.

Но не успел он вложить в рот циркулем расставленные пальцы, не успел Луи сделать то же, как через чугунную ограду усадьбы Дугласа Блэндли перепрыгнула рыжая собака и с ликующим, счастливым визгом помчалась по пастбищу.

Джон вскочил, выпрямился и крикнул:

– Колдун! Сюда!

За Колдуном вырвалась на свободу, пробравшись меж прутьев ограды, тонкобокая Злюка, за нею Барон, а коротколапый, упитанный Сэр перемахнул через ограду и, не по-собачьи хрюкнув, тяжко шлепнулся на землю, ругнулся вполне по-собачьи и, хромая, пустился по следам своих товарищей. Карабас и Орел выбежали откуда-то справа; они перегнали Колдуна и первыми прибежали к своему хозяину, захлебываясь от лая, торопясь рассказать о том, что с ними было в усадьбе мистера Блэндли…

– А теперь – храни бог от этого мистера! – сказал Джон, озираясь по сторонам. – Сейчас все его придворные явятся сюда.

– Прикажи собакам сковать стадо, а мы пойдем обедать, – предложил Луи. – Моя тетушка открыла окна в столовой, – значит, миска с бульоном на столе. Вечером приедет отец. Он любит тебя и спасет от беды.

– Когда говорят «спасет», значит, случилось что-то посильнее простой беды, – сказал Джон, раздумывая над тем, что ему предпринять. – А когда говорят «беда», значит, надейся на свои силы. Сэр, Колдун, держать стадо на месте! Злюка, Барон, Карабас, помогайте Сэру и Колдуну! Орел, я иду вон туда, видишь? Сиди здесь, и, если что-нибудь случится, беги за мною! Я обедаю у мистера Стивенсона. Так, Луи?

– Так. – Луи рассмеялся, наблюдая за собаками: Колдун и Сэр, опустив хвосты и подняв головы, побежали слева от стада, грозно глядя на овец, а Злюка, Барон и Карабас пошли направо, тявкая на тех овец, которые отбегали от стада; Орел растянулся подле камня.

– Кажется, в Шотландии это единственный дом, где пастух сидит в столовой вместе с господами, – сказал Джон за обедом, восседая на самом почетном месте – напротив тетки Луи, под портретом Роберта Стивенсона. – И никто не скажет, что от пастуха дурно пахнет.

– Что он сказал? – спросила тугая на ухо тетка.

– Он сказал, что белое очень молодит вас, тетя!

– И никто брезгливо не отодвинется в сторону, никто не обнесет сладким блюдом, – продолжал Джон, с аппетитом поедая рисовый пудинг с изюмом.

– Что он сказал? – спросила тетка.

– Он сказал, что вы, тетя, самая интересная женщина, какую он только видел!

– И никто не спросит меня, что было в этом доме пятьдесят лет назад. А я знаю, и это очень интересно. Рассказать? Только, Луи, сперва дай мне вон тот кусок хлеба. И если тетя спросит, что я сказал, – передай ей, что старый Джон всем кушаньям предпочитает хлеб, а что сама она святая женщина, – об этом я крикну ей в оба уха!

– Не надо, Джон! – рассмеялся Луи, а тетка спросила:

– Что он сказал?

Стук в дверь. «Странно», – подумал Луи и произнес:

– Войдите!

Дверь открылась, и взору обедающих предстал толстопузый, широкоплечий и коротконогий человек с ястребиным носом, выпученными глазами.

На нем был коричневый сюртук и высокие кожаные сапоги с отворотами. Он снял шляпу, сделал несколько шагов и низко поклонился сперва даме, потом Луи. Джон сидел спиной к вошедшему.

– Красиво! – сказал гость, и всем показалось, что во рту у него каша. – Почтенное семейство сидит за одним столом с предводителем овечьего стада! Фантастично! Собаки этого уважаемого джентльмена искусали моих слуг, нагадили – я прошу прощения – на самых видных местах и час назад улпзпули из-под ареста! Красиво! Фантастично! Тысяча чертей в душу и сердце, джентльмены!