Жюль Верн - Борисов Леонид Ильич. Страница 15

— Я сумею написать пьесу, — сказал Жюль.

— Это так хорошо, что я и выразить не умею, но все же и этого мало. Необходимо знакомство с актерами или, что вернее, с драматическими писателями. Мой муж знал Скриба, но и Скриб не хотел писать за моего мужа…

— Значит, нужны знакомства? — епросил Жюль, чувствуя и понимая, что через секунду круг замкнется и на сцену выступит смета и та страница в ней, где записывается перерасход.

— Да, нужны знакомства, ничего не поделаешь, — ответила хозяйка.

— Но это стоит денег! — всплескивая руками, произнес Жюль.

— На свете нет ничего бесплатного, мой дорогой. Но нужно стараться делать так, чтобы о деньгах думали не вы, а тот, кто нужен вам, с кем вы познакомились.

— Мой бог, как все сложно и противно в вашем Париже! — вздыхая проговорил Жюль.

Хозяйка утешила его гениальным советом:

— Постарайтесь сделаться необходимым тому, кто очень необходим вам. Угодите человеку в его самом сокровенном желании, — не воображайте, что человеку нужно что-то очень дорогое и редкое, нет! Человеку нужны пустяки, но о них следует догадаться и преподнести в нужную минуту. Вы не понимаете? Слушайте же! Знаете, как разбогател Скриб? Сейчас он уже стар, ему не меньше шестидесяти, и он давно забыл то, что я хорошо помню и знаю. Он писал пьесы, их не ставили. Шли те пьесы, которые были значительно слабее. Тогда он постарался и написал очень плохую комедию и пригласил в качестве соавтора человека, имевшего связи, но лишенного таланта. Комедия пошла, имела успех. Скриб заявил своему соавтору: «Благодарю вас! Сейчас у меня имеется только что написанная мною пьеса. Она очень плоха, в ней много болтовни и мало смысла. Эта пьеса наверняка пойдет, — я угадал вкусы зрителя и изучил желания и требования театральных дирекций. Я не хочу ставить эту пьесу под своей фамилией. Не хотите ли, чтобы она шла под вашей?»

— Не понимаю тактики Скриба, — прервал Жюль.

— Сейчас поймете, — улыбнулась хозяйка. — Умница Скриб отблагодарил своего соавтора, с помощью которого влез на самую верхнюю ступеньку лестницы успеха и даже приобрел подражателей. Да, да! Ведь пьеса эта, его собственная пьеса, поставленная под другой фамилией, всеми критиками была названа подражательной. Они так и писали: здесь влияние Скриба. Ну, а что касается сборов, то они делились так: Скриб брал себе три четверти, а одну четверть — тот, кто имел связи, но ни за какие деньги не в состоянии был купить себе дарования. Вам понятно?

— Очень сложно, — ответил Жюль. — Сюжет запутанный и с большими прорехами. Тут что-то пропущено или упущено.

— Все равно, упущено или пропущено, — такова правда. Я смотрю на вас и вижу: этот не пропадет в Париже. У вас подбородок очень упрямого человека. У меня наметанный глаз. Я уже двадцать первый год сдаю мою мансарду студентам и молодым литераторам. Я хорошо изучила людей — вы из тех, кому в будущем улыбнется счастье.

— Я, по-вашему, Скриб? — рассмеялся Жюль.

— Возможно, что и больше, чем Скриб, но вам необходимо постучаться к тому, кто наверное не Скриб, но в состоянии привести туда, куда вам хочется.

В октябре Пьер Верн прислал Жюлю на десять франков больше положенной ему суммы месячного содержания.

«Это на покупку книг, — писал отец. — Что касается маленьких, невинных удовольствий, то постарайся добыть их бесплатно. Для удовольствий покрупнее найди уроки».

Уроков Жюль не нашел, хотя почти все студенты — однокурсники Жюля — были одновременно и репетиторами в тех среднеобеспеченных семьях, где всегда имелся маленький лентяй или тупица, с которым нужно было заниматься по вечерам часа полтора-два. Для того чтобы получить такие уроки, необходимо было проявить гибкость и инициативу. Жюль полагал, что игра не стоит свеч.

Каждое воскресенье он отправлялся на набережную Сены и здесь, наедине со своими мечтами и планами, чувствовал себя почти как дома. Более чем как дома, — среди поставленных на парапет набережной ящиков с книгами Жюль обретал то состояние равновесия и довольства собою и всем миром, которое можно было бы назвать счастьем, если бы человеческое счастье не нуждалось в постоянно меняющихся определениях…

Книги… Друзья требовательные и верные… Мысль и ее вечная неуспокоенность, ее устремление в будущее, ее богатейший гардероб из слов всевозможных оттенков, полутонов и скрытых значений, непрерывная тревога и нагромождение вопросов, битва ответов во имя поисков путей к истине, демонстрация взглядов, вкусов и верований, изображение всех сторон бытия… Жюль переходил от одного ящика к другому, — его возбуждал самый вид книг, он вчитывался в названия на корешках, учился хитрой науке распознавания подлинной ценности книги, не имеющей никакого отношения к той цене, что стояла, дважды и трижды перечеркнутая букинистами, на последней странице обложки, и ему казалось, что для спокойной, счастливой жизни он должен купить и ту и эту книгу, — нет, все, и в сущности только одну, какую-то одну такую книгу, которой еще нет, ее необходимо написать, — возможно, что ее кто-нибудь уже пишет; автор ее, может быть, живет в Париже, и никто не подозревает о том, что он делает…

Жюль опускал руку в карман, нащупывал мелочь, кредитки, но, разглядев книгу со всех сторон, откладывал в сторону и из плотного ряда брошюр, справочников и романов вытаскивал приглянувшуюся ему по названию книжку и принимался читать, раскрыв наугад, спрашивая находку: кто ты такая, откуда, чем поможешь мне?..

В первый же месяц своих книжных экспедиций Жюль завел несколько интересных знакомств с продавцами и почти каждому вручил список нужных ему книг. В одном таком списке он поименовал все, что ему хотелось получить по астрономии, в другом перечислял мемуары ученых и путешественников, в третьем просто писал: «Интересуюсь изобретениями и открытиями».

И очень скоро один старик букинист сказал Жюлю, что он добыл для него интересную книгу; и Жюль подумал: а что, если найдено нечто очень редкостное, нужное, книга-толчок, который направит его на правильную дорогу; книга, которая поможет ему, будущему юристу, отказаться от этой деятельности… Люди ничем и никак не умели помочь, и потому-то Жюль так верил в указующую руку книги.

— О, что я нашел для вас! — сказал букинист. — Книгу, отлично всем и каждому известную, но успевшую сделаться уникой. Первое издание! В любительском переплете! На английском языке, а не в переводе, — оригинал, короче, говоря…

— Я очень плохо знаю английский язык, — признался Жюль. — Я вижу, вы добыли что-то не для меня, а для библиофила. Я не собираю книги, а покупаю только для того, чтобы читать. Ваша книга…

— Уже не моя, а ваша, — проговорил букинист, довольный тем, что разговаривает с настоящим книголюбом, притворяющимся, что он всего-навсего профан. — Эта книга имеет пометку племянника автора, известного собирателя книг. Что касается самой книги, то в ней талантливо и тонко соединены путешествия, мужество, высокий характер и география. Пейзаж и приключения. Книга уже покорила юношество всех стран мира. Одним словом — знаменитая книга!

— Не томите, — простонал Жюль. — Говорите сразу — сколько стоит эта книга? Если она дороже десяти франков, я не смогу ее купить.

— Тридцать франков. Только тридцать франков. Смотрите, вот она! Возьмите ее в руки, прочтите титульный лист, обратите внимание на рисунки.

Букинист ожидал громких и пылких изъявлений благодарности и восторга — и не дождался. Наоборот, он увидел на лице покупателя кислую гримасу, он услыхал вздох, красноречивее всяких слов сказавший ему о том, что книга эта не доставила покупателю удовольствия. Но этот покупатель оказался тактичным, хорошо воспитанным человеком; он бегло перелистал книгу и сказал:

— Фенимор Купер! «Последний из могикан»! Да знаете ли вы, сударь, что эта книга несколько лет назад увела меня из родительского дома! Драгоценная книга, я очень люблю ее!

— Вот видите! И всего-то тридцать франков.

— Дома у меня есть эта книга. — Жюль положил Купера на парапет. — Мне казалось, что вы угостите меня чем-то особенным, какой-то такой книгой, в которой автор соединяет путешествие не только с тем, что для путешествия обычно, естественно, то есть с природой, приключениями и всем прочим, но еще и с наукой.