Жюль Верн - Борисов Леонид Ильич. Страница 33

«Твоя пьеса, сыгранная в Нанте, — читал Жюль, — настоящее литературное произведение, несмотря на легкость и, сказал бы я, пустоту мысли и содержания. Всё же желаю тебе удачи на том поприще, которое так ненавистно тебе только внешне; не забывай, что судейскими были твой прадед и дед! В последний раз, Жюль: или работа со мною в Нанте, что спокойно, прибыльно и солидно, или твоя рискованная литература. В кого бы тебе быть писателем, сам посуди! Не верь Дюма, у него мозги фантазера и выдумщика, верь отцу, он живет на земле и отказывается от крыльев из проволоки и шелка. Подумай и реши: или родной Нант и адвокатская деятельность в моей конторе, или чужой Париж, оставаясь в котором ты должен самостоятельно, без моей помощи, добывать средства к существованию…»

— Кончено, Аристид, — сказал Жюль. — Министерство финансов для меня закрыто.

— Зато ты имеешь неограниченный кредит в Министерстве Надежд и Самообольщений, — утешил Иньяр. — Твои дела не столь плачевны, как кажется. Известно ли тебе, что в Париже выходит журнал под названием «Семейный музей»?

— Что-то слыхал… Мало ли журналов выходит в Париже!

— Журнал этот, — продолжал Иньяр, — печатает рассказы, статьи, научно-популярные беседы и всевозможную мелочь. Редактор журнала — Пьер Шевалье.

Жюль насторожился. Это имя напомнило ему что-то давнее, полузабытое. Пьер Шевалье… Знакомое имя.

— Ты встречал его в Нанте, — сказал Иньяр. — Он старше тебя лет на пятнадцать. Земляк земляку должен помочь. Сходи к нему, он принимает по вторникам и пятницам от двух до пяти. У меня легкая рука, — попытайся. Что стоит!

В приемной редактора «Семейного музея» Жюлю пришлось долго ждать: он оказался десятым в очереди к Пьеру Шевалье. В приемной сидели поэты и прозаики; первых легко было опознать по длинным волосам и фантастической одежде; вторые не носили длинных волос, но отпускали бороды и курили трубки. Поэты читали вслух свои стихи и чувствовали себя в приемной как рыба в воде. Прозаики видом своим напоминали рыб, выброшенных на сушу, хотя проза кормила лучше, чем стихи. Какие-то господа в шляпах и с портфелями в руках без очереди входили в кабинет редактора и скоро выходили оттуда. Жюль с завистью смотрел на этих людей и думал о том времени, когда и он добьется такого же положения, когда и он непринужденно и смело будет посещать кабинеты редакторов, минуя очередь.

На стенах приемной висели раскрашенные картинки. Жюль занялся рассматриванием их. Вот бежит страус с почтовой сумкой на спине. Вот пирамиды и пальмы возле оазиса в пустыне; караван верблюдов проходит мимо пирамиды, залитой ярко-желтыми лучами солнца. На одной картинке изображена морская битва с пиратами, десяток окровавленных тел и много дыма. А это что? Слон несет толстое бревно, на спине добродушного великана сидит голый человек в чалме и размахивает палкой. Еще одна картинка: сбор бананов. И еще: царь пустыни стоит на ярко-золотом песке и смотрит на Жюля благосклонно и приветливо и, кажется, подмигивает: не бойся, не робей, — здесь, в нашей приемной, хорошо и весело, как на уроке географии, помнишь?.. Тигр на соседней картинке исподлобья смотрел на Жюля и говорил: «Мы добрые гении твои, ободрись! Терпи и надейся, не ленись и работай! Всё будет хорошо, вот увидишь!»

Жюль вошел в заветный кабинет. Из-за стола поднялся невысокий человек с взъерошенными волосами и реденькими бачками, пожал Жюлю руку и указал на кресло подле стола. Жюль сел, внимательно оглядывая редактора.

— Вы принесли статью?

Жюль ответил, что он ничего не принес, а пришел с единственной целью познакомиться и поговорить.

— Превосходно! — обрадованно произнес редактор. — Ваша фамилия мне знакома. Я знавал вашего отца. Я видел вашу пьесу «Сломанные соломинки». Пустячок, но не без дарования. Мне пьесы не нужны, мне нужен рассказ или статья. У вас это выйдет, это не трудно!

— Вы думаете? — спросил Жюль. — Вам кажется, что я могу писать?

— Вы уже пишете, земляк! Перейти на беллетристику после пьесы не так уж трудно. Лично я верю в тех людей, которые сперва пишут стихи, а потом рассказы. Вы молодой, пробующий свои силы драматург. Драматургия — дело прибыльное, денежное. Вы намерены, как я вижу, оставить корову и приобрести козла. Вы мужественный человек, земляк!

— Вы думаете? — серьезно произнес Жюль. — Ваши слова окрыляют меня. Я всю жизнь мечтаю о… козле! Ха-ха! Сильно сказано! Но могу ли я надеяться, что…

— Не в моей власти давать и отнимать надежды, — снисходительно улыбнулся редактор. — В моей власти дать заказ, принять его или отвергнуть, оплатить то, что пойдет, и выдать вам два авторских номера журнала плюс пять оттисков вашей работы. Что вы хотите предложить мне?

— Сейчас ничего, но через месяц… — вздохнув, проговорил Жюль, чувствуя прилив мужества и веры в себя. — Скажите, эти картинки в приемной… как их понимать?

— Это бесплатное приложение к нашему журналу; такие картинки мы вкладываем в каждый номер. А что?

— Мне по душе эти картинки, — сказал Жюль, улыбаясь. — Мне кажется, что я сумел бы написать что-то такое, к чему очень подошли бы эти картинки. Например, воздушный шар…

Над головой редактора висела картинка; на ней — воздушный шар, в корзине трое бородачей с трубками в зубах.

— Они напрасно курят, — заметил Жюль. — Этого нельзя делать, это опасно. На картинке со львом тоже ошибка: мох на камне! Это в пустыне-то! Как можно!

Редактор подумал, что к нему явился человек, хорошо знакомый с воздухоплаванием. Жюль разочаровал его:

— Я кое-что смыслю в юридических науках, уложениях о наказаниях, о…

— Упаси боже! — воскликнул редактор, отмахиваясь от перечислений. — Не надо! Что вы знаете такого, из чего можно сделать нужное для нашего журнала?

— Я интересуюсь химией, физикой, географией, главным образом географией, — нерешительно, боясь показаться нескромным хвастунишкой, ответил Жюль. — И интересуюсь воздухоплаванием, паровозостроением, знаком с механикой и медициной. Само собой, всего понемножку, не подумайте, что… Как каждый, — закончил он, поднимаясь с кресла.

— Сидите, сидите! — испуганно закричал редактор. — Не уходите! Вы посланы ко мне самим небом, земляк! — Редактор возбужденно потер руки. — У меня с вами пойдет! Пишите для нашего журнала, очень прошу вас! За рассказ в пятьсот строк мы платим сто франков, за статью…

Редактор начал говорить о гонораре, о программе журнала и его направлении, о том, что две трети тиража расходятся в Париже, одна треть в провинции, — в частности, Нант получает по подписке сорок экземпляров. Жюль сидел, ошпаренный кипятком редакторской реплики относительно ста франков за рассказ. Сто франков! Два рассказа — двести франков. Один рассказ можно написать в три дня: один день на размышления, второй на черновик, третий на переписку. Сто франков!..

А редактор, этот змей-искуситель, подбрасывал все новые и новые «яблоки»: журналу вот как нужны рассказы о путешествиях, приключениях, недурно было бы получить статью о воздухоплавании. За такую статью редакция заплатит столько же, сколько и за рассказ.

— Не угодно ли взглянуть на только что вышедший номер «Семейного музея», — на первой странице вы видите город Чикаго, там только что приступили к постройке пятнадцатиэтажного дома. Три рассказа, — небольшой стишок о хорошей погоде, две статьи, фельетон об Австралии, продолжение романа Жюля Сандо. Рисунки Жана Гранвиля. Загадки и задачи на премию. Бесплатное приложение — цветной рисунок.

— Вам не хватает рассказов? — спросил Жюль.

— Хороших рассказов вообще мало, земляк. Приходится печатать средние и даже плохие, что поделаешь! Стихи у нас идут на подверстку. Гюго не даст нам ничего, как ни проси. Кое-что переводим с английского, немецкого — под шумок; это ничего не стоит, платить некому. Гонорар за перевод ничтожен. А потому и переводят так, что…

Редактор махнул рукой.

— Итак, жду вас через неделю, — сказал он, провожая Жюля до дверей. — Жду и надеюсь, дорогой земляк!