Том 34. Вечерние рассказы - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 10

— Не угодно ли полюбоваться на это сокровище ваше, — тут он подтолкнул за плечи вперед младшую сестру, тоже красную и возбужденную не менее брата, — она стащила со стола коробку с омарами и прячет ее. Я отлично видел, как она кралась, унося что-то из столовой. Разумеется, украдены омары. Их как раз и не хватает на столе! Сейчас подавай их обратно, воровка этакая! — с угрожающим жестом прикрикнул он на Валю.

Даша, бледная от негодования, выступила вперед.

— Вы не должны оскорблять так свою сестру, молодой человек! — произнесла она строгим голосом, сдвигая брови.

— Но раз она украла! — дерзко глядя в лицо молодой девушке, процедил Вадим.

— Украсть она, во всяком случае, не могла, — тем же суровым тоном проговорила Даша, — и если Валя и взяла что-либо съедобное, не предназначенное для нее, то она немедленно отнесет это на место. Хотя я убеждена, что она ничего не брала.

Что-то бесконечно уверенное было в выражении голоса и лица молодой девушки, когда она говорила это.

Все еще красная от волнения и смущенная Валя подняла голову и встретила взгляд направленных на нее глаз гувернантки. И столько сочувствия и ласки, и сожаления прочла в этих глазах девочка, что не выдержала и с рыданием кинулась на шею Даше, далеко отбросив на стол тщательно скрываемый ею до сих пор под передником предмет, оказавшийся ничем иным, как большим ломтем черного хлеба, густо посыпанным солью.

— Вот какие это омары! — сквозь душившие ее всхлипывания прорыдала она.

Вадим сконфузился ни на шутку:

— Кто же мог думать, что она так глупо поступит, будет прятать всякую дрянь, как какое-нибудь сокровище, — промямлил он, не без смущения покидая комнату девочек.

— Убирайся, скандалист этакий! — крикнула ему в след Полина. И показала нос вслед брату, мельком взглянув на Дашу.

Заступничество гувернантки озадачило девочек. Валю оно растрогало и поразило; Полину поразило и только, но обе сестры почувствовали впервые, что они неправы в отношении их молодой наставницы, которая всей душой стремится к ним навстречу.

— Вы за меня за-а-а-сту-пились… Вы мне… по-по-ве-рили, — всхлипывала Валя… — и… и… наклеили нос этому ду-ра-а-ку Вадьке, и это-о-го я вам не за-а-буду никогда! — лепетала она сквозь слезы, прижимаясь к груди молодой девушки.

Даша поспешила разуверить девочку, что менее всего она желала "наклеивать нос" Вадиму. Она просто не поверила его обвинению, потому что никак не может себе представить, чтобы такая большая и в сущности славная девочка могла сделать что-либо предосудительное, дурное…

Пока она говорила, тщательно приглаживая льняную голову Вали, последняя внимательно глядела на нее исподлобья заплаканными мокрыми глазами.

— Так вы мне верите, мадемуазель, значит? — произнесла она тихо, чуть слышно.

— Как же я могу вам не верить, дитя мое, ведь вы меня ни в чем не обманули! — искренне вырвалось у Даши.

— А нам никто не верит… Даже мама. А про Вадима и Натали и говорить нечего! — произнесла Полина, тоже подходя к Даше. — А дурного мы ничего не сделали сегодня… Мы хотели кушать и взяли хлеба из буфетной. Разве это так дурно?

Большие черные глаза Полины застенчиво и нерешительно заглянули в добрые глаза молодой гувернантки. И снова горячая волна жалости хлынула в сердце Даши. Эти бедные девочки были действительно не виноваты ни в чем. Безалаберная жизнь в доме, излишнее баловство матери и рядом с ним грубое отношение к ним сестры и брата — все это не могло способствовать развитию добрых начал в маленьких душах.

И тут же в сердце молодой Гурьевой проникло решение охранять эти врученные ей судьбою молодые души, направлять их к свету и добру. Под впечатлением всего этого она обняла одной рукой Полину, другою Валю и дрогнувшим голосом, переведя свой взгляд с одной девочки на другую, проговорила:

— Я верю вам обеим, дети, и готова стойко постоять за вас перед каждым, кто будет обвинять вас в дурном поступке. А вы, мои девочки, верите ли вы мне, что я от души желаю вам добра?

И она выжидающе устремила глаза свои на старшую из сестер. От Вали уже не требовалось никакого ответа; она повисла на шее гувернантки, душила ее поцелуями и между поцелуями шептала:

— Вы… добрая… вы хорошая… Мы с Полиной не знали, что вы такая… Мы рассердились на вас… Думали: злая, гордячка… Думали, что жаловались на нас маме… И мстить хотели за то, что не пустили на бал… а теперь… — и, не договорив своей фразы, она снова душила Дашу поцелуями.

— Ну, а вы, Полина? — обратилась Даша к старшей девочке, — вы верите, что я хочу вам добра?

Бледная Полина нахмурилась, закусила губы, и вдруг лицо ее, это суровое, озлобленное, недетское личико осветилось мягкой улыбкой и стало внезапно детски привлекательным и чрезвычайно милым.

— Я верю! — произнесла она чуть слышно и вспыхнула до корней волос, — вы заступаетесь за нас… вы хорошая.

И вся порозовевшая от смущения, с застенчивой улыбкой она протянула Даше свою худенькую ручку.

Та серьезно, как взрослой, пожала тоненькие пальчики девочки…

Первый день пребывания Даши в семье Сокольских закончился наконец.

Совсем уже по-дружески простившись перед уходом ко сну с их новой гувернанткой, девочки улеглись по своим постелям.

Перед тем как им ложиться спать, Даша попросила Нюшу принести им поужинать "от большого стола", то есть из тех вкусных блюд, которые готовились для гостей нынче.

Полина и Валя были в восторге — и от этого нового доказательства расположения к ним и внимания новой гувернантки, и от тех вкусных вещей, которыми они очень любили лакомиться. Полина, забыв утренний разговор по поводу завивки головы, принялась было уснащать бумажными папильотками свою черненькую голову, но, поймав обращенный к ней полуудивленный, полунегодующий взгляд Вали, смущенно отвела руку, разбиравшую пряди на голове, и пробурчала с сконфуженным видом себе под нос:

— Я думаю, что завивка портит волосы.

— Я в этом уверена, — подтвердила Валя.

В этот вечер девочки ложились спать без обычных споров и пререканий.

В своей неуютной, холодной и неудобной гардеробной в это же время ложилась и их молоденькая гувернантка.

— А как же, барышня, — удивилась заглянувшая к ней в комнату Нюша, — вы разве не выйдете к гостям? Прежняя гувернантка завсегда танцевали на вечерах и ужинали с гостями. А те постарше вас были. Вы такая молоденькая да хорошенькая, вам и повеселиться не грех. Барыня прислала меня спросить, пожелаете ли вы выйти.

— Нет-нет, Нюша, я не выйду! Поблагодарите Екатерину Андреевну, — поспешила ответить горничной Даша. — Мое дело — сопровождать детей, быть с ними, наставлять их, а где их нет, там и мое присутствие излишне.

Нюша ушла, очень удивленная таким оборотом дела. Через четверть часа она вернулась, однако, снова принеся с собою на подносе всевозможные сласти, печенье и фрукты вместе с чашкою чая, заботливо присланные Даше генеральшею.

"А она премилая, в сущности, только слабая, бесхарактерная и не умеет воспитывать детей", — подумала молодая девушка, укладываясь в свою жесткую, остывшую в плохо протопленной комнате постель и с удовольствием протягиваясь на жестком ложе. До нее глухо доносились звуки музыки, громкие выкрики дирижера и топот ног танцующих. В голове проходили нитью события сегодняшнего дня, новые впечатления, а в душе твердо складывалось решение остаться у Сокольских и вести по правильному пути обеих девочек, у которых она, в конце концов, заметила то, что ускользнуло от ее наблюдения в первые минуты встречи: бесспорно, и Полина, и Валя обладали добрыми сердцами, они не успели испортиться и зачерстветь.

А при таком положении дел Даша не боялась дальнейшего: ей не страшна была ни взбалмошная Натали; ни чересчур избалованный Вадим, грубый и резкий не менее его старшей сестры; ни сама нелепая жизнь в этой странной семье. Сердца ее воспитанниц откликнулись на ее, Дашин, призыв, следовательно, ей нечего было бояться всего остального.

И она спокойно уснула под отдаленно долетавшие до нее звуки музыки и шум бала.