Том 10. Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой гимназистки - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 3

Наступила желанная для Бессо ночь. Ярким оком зажглась в далеком небе звезда Орион. Открылись чашечки ночных цветов в долинах, запели на разные голоса ветры, когда, взяв с собою цепь, Бессо, крадучись, покинул родной аул.

Лукавые соседи пошли по его стопам.

Не замечая преследователей, маленький пастух легко и быстро вскарабкался по уступам, прижимая к груди роковую цепь. Перед ним, не покидая его ни на минуту, стоял образ окровавленного узника.

Долго бродил он с горы на гору и только под утро достиг памятной ему горы.

«Теперь уже скоро, скоро! — ликовал Бессо. — Несу тебе твое спасение, узник!»

Знакомая пещера была уже в нескольких шагах от мальчика, когда точно из-под земли выросли перед ним односельчане.

— Покажи нам, где схоронил ты золото, мальчишка, или мы убьем тебя! — закричали они, выхватывая свои кинжалы и размахивая ими над головою пастушка.

Бессо упал на колени, с мольбою сложил руки и просил, полный отчаяния:

— Пустите меня! О, пустите меня, умоляю! Я дам вам золото, много золота, только позвольте мне самому сходить за ним, и я принесу его вам, клянусь родным аулом!

Но они засмеялись над ним. Злые и лукавые сами, они и его заподозрили в обмане. Потом, приставив ему свои кинжалы к сердцу, послали его вперед, сами же пошли за ним, не отставая.

Бессо плелся чуть живой, без мыслей, без дум, с отчаянием в юном сердце. Черные тучи повисли над ним, острые молнии жгли его душу… Дурное предчувствие лишало его воли.

Вот и пещера… Легкий стон несется оттуда… Узник ждет его, Бессо…

Вот Бессо уже у самого входа в пещеру. Еще миг — и он увидит скованного юношу, освободит, спасет его…

Вдруг раздался страшный подземный удар… От него сотряслись горы и низверглась скала с пещерой вниз, в пропасть, прямо в объятия духа гор…

Дикое эхо простонало в ущелье.

Бессо вскрикнул и без чувств упал на землю…

С той ночи бродит по горам Бессо-пастух без стада, бродит, чуждаясь людей… Лишился рассудка Бессо по вине жадных, завистливых людей, которые помешали ему спасти несчастного юношу…

Умолкла старая Барбалэ… Притихла княжна-джаночка, устремив задумчивые глаза в темное небо. Притихла и Бэла.

Соловей стих давно — видно, и он заслушался. Княжна Нина прижалась к подружке, глядит в ее газельи глаза.

— Бедный Бессо! Бедный маленький Бессо, как жаль, что мы не можем тебе помочь. Правда, Бэла?

Глава 2. Старый Гуд

— Седлай мне Шалого, Абрек, седлай! Хочу проводить до гор красоточку Бэлу! — крикнула Нина, топнув ножкой.

Глаза загорелись огоньком, знакомым каждому, кто живет в Джаваховском доме.

Вышла на кровлю Бэла, дочь Хаджи-Магомета, закрылась смуглыми руками от солнца.

Солнце печет. Глядит на молоденькую племянницу татарочка-тетка. Смеются ее газельи глаза. Кричит с плоской кровли Джаваховского гнезда, выстроенного по образцу саклей лезгинских аулов:

— Нина-джан! Оставайся дома с Аллахом, солнце души моей! Сиди дома! Доеду до гор одна. Встретят меня нукеры (слуги) отца у духана. Ждут меня там.

Говорит по-русски, татарски и грузински вместе сразу, смешно путая слова. Голосок гортанный, низкий, как у мальчика, но звонкий.

— Сиди дома, Нина-джан! Сиди дома!

— Ага, ты надо мной смеяться! — заливчато крикнула княжна, бросилась к дому, одним духом взлетела по шатким ступенькам на кровлю, обхватила молоденькую тетку сильными, как у джигита-мальчугана, руками, повалила на тахту. Целует, обнимает, хохочет.

— Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Не дразни, не дразни Нину, дагестанская дикая роза!

Потом снова вышла и громко крикнула:

— Седлай мне Шалого, Абрек! И чтобы сейчас!

Абреку нынче такое приказание не по вкусу. Солнце печет, день жаркий. Изволь-ка в духоту такую сопровождать в горы княжну. А пустить одну нельзя. Попадет от батоно-князя… Или попробовать? Неужто не сохранит Аллах!

Абрек — джигит, татарин, из дагестанских диких аулов, отчаянный сорвиголова и смельчак, Аллаха одного боится и никого больше.

«Так пускай же палит солнце, не поеду я ни за что».

— Госпожа, — кричит Абрек, — Шалый оседлан. Далеко не заезжай. Батоно-князь не позволил. Поверни от конца предместья. А сейчас, айда с именем Аллаха!

Айда! — звонко откликнулась княжна Нина, и вскоре от ворот Горийской усадьбы скакали две юные всадницы, в узких бешметах, в широких шальварах, с кинжальчиками, точь-в-точь как игрушечные, заткнутыми за пояс, в низеньких мингрельских шапочках.

Солнце печет. До духана недалеко. Тихо шепчут воды Куры. Камешки то и дело скатываются в воду из-под ног лошадей.

Шалый — высокий, статный, как ворон черный, красавец-конь княжны Нины — пламя и вихрь. Под Бэлой — гнедая кабардинка-горянка, которая не уступит ему в прыти: через кручи понесет, перемахнет через бездны. Не лошадь — алмаз драгоценный!

В полчаса обе всадницы доскакали под палящим солнцем до духана.

В духане ждали Бэлу слуги Хаджи-Магомета, трое суток назад выехавшие из родного аула. С испытанными, верными нукерами не боится пустить в дальний путь Хаджа-Магомет свою красавицу-дочь.

Спешились Нина и Бэла.

— Прощай, бирюза сердца моего! — обнимая племянницу, говорит Бэла.

— Прощай, прекраснейшая из звезд аула Бестуди! — находчиво отвечает княжна.

— Прощай, чернокудрая гурия садов Магомета!

— Прощай, роза Аварских ущелий, свет и день очей моих! Поезжай с Богом! Поклон дедушке Магомету!

— Оставайся с Аллахом, благоухающая азалия Горийских долин! Брату Георгию неси привет от Бэлы!

— Папа в лагере. Когда вернется, крепко поцелую за себя и за тебя. Прощай, райская пташка Бэла!

— Ниночка-джаным, прощай!

И расстались.

Бэла в сопровождении нукеров направилась в горы. Княжна Нина дала шпоры коню и с обычным своим «айда» полетела обратно.

Но не мил девочке знакомый путь. Захотелось повыше и покруче, где холмы переходят в горы, где утесы горделиво тянутся ввысь.

— Айда, Шалый! Айда! Айда!

Помчался в горы конь.

В ущельях бежит извилистая, как змейка, тропа. Говорят, идет она в глубь страны до самого неба…

Поскакать разве по ней?…

Но что скажут дома?…

Отец в лагерях, Михако и Барбалэ поднимут суматоху. Попадет Абреку — зачем пустил Нину одну?

Но все это после, после. А пока синь небес, заповедная горная тропа и быстрый, как вихрь, бег Шалого.

Скоро петляла прихотливая зигзагами тропинка. Вправо, влево, вправо, влево… Глуше стали утесы…

Теснее сдвинулись скалы. Все дальше и дальше слышится рокот Куры…

Быстрее помчалась Нина.

— Айда! Айда!

Сейчас будет поворот и знакомый старый утес с чинарой.

Но где же они? Где утес? Где чинара? Совсем незнакомые места… Повернуть разве обратно? Глядь — там бездна. Направо кусты орешника и опять бездна.

— Где я? — кричит княжна звонко.

— Где я? — отвечает эхо.

Вдруг из-за утеса вытягивается папаха… Ползет кто-то в черной бурке, с горящими глазами, со зверским лицом. Одет, как нищий. Во взоре лукавство, алчность. Смотрит на усыпанную дорогими каменьями рукоятку кинжала Нины.

— Стой! — крикнул душман. — Стой, отдавай коня и платье или смерть!

А сам выхватывает из-за пояса кривой кинжал.

Сердце сжалось в груди Нины.

Не за себя… Нет…

«Если умру, что будет с отцом?» — И, не медля ни секунды, Нина привстала в стременах.

— Айда! Айда, Шалый!

Взвился конь, прыгнул через бездну. Грянул выстрел позади. Промахнулся горец.