Одинокое место Америка - Борисова Ирина. Страница 5

Поздно вечером, когда ее дочка спала, и никакие телефонные звонки не могли уже помешать, она сидела перед компьютером, отнимая время от и без того короткого сна, и сочиняла электронные письма. Она писала о событиях дня, о всех своих страхах, обо всем, что приходило в голову. С одной стороны, она писала дневник, с другой стороны, сознавая, что совсем незнакомый человек из стабильного и защищенного мира прочтет все это, она ощущала, что тонкая нить соединяет и ее с тем миром, и что и она тоже получает оттуда свою собственную маленькую долю защиты.

Она понимала, что это чистая иллюзия, но очень скоро она, действительно, начала чувствовать эту воображаемую защиту. Когда после странного телефонного звонка она задумывалась, а не рэкет ли это прощупывает финансовое состояние ее фирмы, или когда ее банк неожиданно прекращал платежи, она уже не чувствовала того отчаяния, какое ощутила бы в прежние времена. Вспоминая, что она сможет написать об этом в вечерней почте, она чувствовала, что настоящая опасность как будто отступала. Она будто строила другую параллельную жизнь, в которой существовало только то, что она описывала в своих посланиях, но все описанное казалось уже не таким ужасным, как театральные декорации, которые не могут никого напугать. Очень часто, когда ей надо было решать реальные проблемы, она сидела и думала, как лучше эти проблемы описать, и мысли ее были далеко. Она предпочитала перемещаться в выдуманную виртуальную реальность и сопротивлялась всякий раз, когда ей надо было возвращаться в свою трудную реальную жизнь.

Иногда она удивлялась, как это все могло с нею случиться, гадая, было ли это подсознательным желанием самозащиты, потому что напряжение, вызванное всеми этими действительными и мнимыми страхами, становилось иногда так велико, что требовался хоть какой-то отдых. Очень скоро, однако, она начала беспокоиться и думать, что, раз привычка писать по email стала такой серьезной и сильной, требовалось уже что-то предпринимать, чтобы от нее избавляться.

Что до человека, с которым она переписывалась, то после нескольких месяцев переписки он не стал для нее ближе, чем в первый день электронного знакомства. Очень скоро она поняла, что его открытость и простота вовсе не значили того, что они значили бы в России, что теплые искренние слова настоящей симпатии, которых она, может быть, ждала, не будут сказаны, и не потому что он глуп или черств, а потому, что он не способен понять того ощущения привычной неопределенности, жизни на вокзале перед отправлением поезда, которое они все испытывают в России. Он был преуспевающим бизнесменом, ценил роскошь, хорошие рестораны и отели, знакомства с известными людьми, путешествия — он с воодушевлением рассказывал об их с женой путешествии в Россию на Восточном экспрессе в костюмах 20х годов. Она не знала, понравилось ли бы ей все это или нет, она никогда не испытывала ничего подобного, но ей казалось, что, и испытав, она не приняла бы это слишком всерьез. Каждый раз, получая его послания, она чувствовала легкий укол неудовлетворения, потому что все, написанное ею, было понято не так, как она хотела. Она все более убеждалась, что пишет скорее для себя, она думала, что просто по-дурацки втянулась, и что с этим пора кончать.

Однако она ощущала, что ее день был пуст (хотя на самом деле он был полон событий), когда она не получала письма по email и не имела возможности отвечать. Она думала, как же избавиться от этого наваждения, когда ее американец неожиданно сообщил ей, что он должен будет по делам приехать в Россию, и что они встретятся.

И он оказался человеком с дружелюбной улыбкой, он с любопытством выглядывал из такси, их встреча прошла в суете, но когда они, наконец, сели друг против друга и начали разговор, то делали паузы, вспоминая, не писали ли они уже об этом по email. Потом они привыкли друг к другу, и, казалось, их личное знакомство не имело ничего общего с их перепиской. Она показывала ему театры и рестораны, они говорили, и опять он внимательно слушал, когда она описывала свою реальность, но гораздо более он воодушевлялся, делясь своими сокровенными мыслями о самоусовершенствовании перед лицом Бога, своей заботой о перенаселенности мира, планами и перспективами бизнеса. И она тоже слушала все это, думая, что отнимает время от собственных неотложных дел, раздражалась, считала дни до его отъезда, понимала, что ей не хватает чего-то необходимого, но никак не могла понять, чего именно.

Но, проводив его в аэропорт, она поняла, чего ей не хватало. Это была возможность переписываться с ним по email во время его визита. Проводив его, она была рада, что он скоро вернется домой, займет соответствующее место у компьютера, и что можно будет, наконец, снова писать ему письма.

И поняв это, она знала, что ей дальше делать. Дома она решительно выключила модем, вышла на улицу, села в машину, поехала к своему другу и, войдя в его квартиру, немедленно протянула ему модем, попросила спрятать его подальше и никогда ей не возвращать, что бы она в дальнейшем ни говорила, и как бы его ни упрашивала.

Фрэнк

Его звали Фрэнк, я переводила его письма. Он писал их маленькой девушке с низким голосом, хоть он и не мог знать, каков ее голос, потому что она не говорила по-английски, а он не хотел звонить с переводчиком, считая, что разговаривать по телефону втроем будет неловко.

Его письма были искренними и милыми. Они соответствовали его имени. Он тщательнейшим образом выбирал девушку, которой станет писать, но, выбрав, безоговорочно решил, что отныне она будет единственным человеком, которому он расскажет историю своей жизни. Но был еще другой человек: я переводила его письма, и тоже все про него узнавала.

Меня тронули его письма. Я читала, как неприкаянно он чувствовал себя, работая в одиночестве в саду по выходным. Я знала, что его единственный друг был далеко. Я узнала и историю его неудачного брака, узнала про его бывшую жену, которая не хотела в молодости иметь детей, потому что у нее у самой была злая мачеха, и которая потом, поняв, как была не права, подарила всю свою невостребованную нежность племянникам. Он писал, что сам бы не возражал против детей в новом браке, но мог бы обойтись и без них, он предоставлял решать этот вопрос человеку, который должен был стать для него важнее всех — девушке, которой писал.

Письма его девушки были довольно бесцветны. Скромные и достойные, они были описательные и эмоционально бедные. Много места в письмах отводилось красотам Санкт-Петербурга. Некоторые письма были написаны возвышенным слогом, я подозревала, что, может, девушка посещает литературную студию и вырабатывает стиль, переписываясь с Фрэнком. По ее письмам было трудно понять, что она за человек.

Фрэнк, однако, был рад вверить свою судьбу хоть кому-то. Он писал о проблемах с работой, ему хотелось поменять работу, он писал, почему бывшая работа его не устраивала. Мне было очень интересно читать о работе в Америке, Переводя его письма, я рассказывала обо всем этом своим домашним за ужином. Я также рассказывала о ситуации с работой в Америке и друзьям, и мы все изумлялись, как похожа она на нашу при социализме. И, конечно, и родственники, и друзья знали, что все это происходит с человеком по имени Фрэнк.

Фрэнк все же ушел со старой работы, но вскоре он понял, что и новая работа ему не подходит. В конце концов, он остался вообще без работы.

В письмах его девушки этого времени, по-прежнему, не было особенных переживаний. Как и раньше, она мало писала о себе, хотя уже успела поделиться таким важным моментом, что ее любимое блюдо— птица. Ей как будто не хватало воображения, чтобы понять, что, на самом деле, происходит в жизни Фрэнка. Она неторопливо начинала каждое письмо неизменным «Дорогой Фрэнк», и заканчивала его красивым описанием загородного или городского пейзажа. Там временем, Фрэнку приходилось трудно. Понемногу он начал делиться со мной, рассказывая о неудачных интервью и о временах полного затишья, полного отсутствия каких-либо предложений. Я ободряла его, как могла. Моя семья и друзья тоже знали, что Фрэнк сидит без работы.