...Для того, чтобы жить - Дьяконов Юрий Александрович. Страница 7
— Счастливый ты, Валя, — позавидовал Олег и спохватился: — Чего ж я сразу учебник по геометрии не захватил? Я сейчас принесу!
— Погоди! — остановил его Валя. — Сегодня заниматься не будем. Я ведь только из учебно-опытного приехал. Еле на ногах держусь. Сейчас спать лягу. Позвал я тебя по другому делу. На, почитай. Я ведь учился тогда, когда еще с ятями писали. Как бы ошибку не влепить. Стыдно будет.
Олег прочитал листок. Вскинул на Валю удивленные глаза, но ничего не сказал. Карандашиком осторожно исправил ошибки и пробежал текст глазами еще раз:
«Секретарю парткома ВКП(б) завода Ростсельмаш
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я, токарь ремонтно-механического цеха Проскурин, имею девятилетний стаж жестянщика и слесаря. Сейчас, когда цех комбайнов находится в прорыве и создается угроза выполнению правительственного задания, беру на себя обязательство: с 7 до 16 часов, не снижая темпов, работать за своим станком, а с 16 до 20 часов работать жестянщиком или слесарем в цехе комбайнов бесплатно.
Валентин Проскурин»
— Ох, здорово у тебя, Валя, получилось! — восхищенно сказал Олег. — Только… один-то немного сделаешь.
— Почему один?! — удивился Валя. — Ты что думаешь — у нас на заводе шкурники работают?.. Да в одной нашей бригаде шестнадцать человек. Думаешь, они от меня отстанут? Черта с два! А в других! Важно начать… А к концу года все равно цех построим. И будет он давать, знаешь, сколько? Десять тысяч комбайнов в год! Понимаешь, браток, что из этого получится? Целая революция в деревне!..
Через полчаса после того, как Олег пришел от Вали, в комнату ворвался Феодал:
— Ты где пропал? Мы вчера заходили и сегодня утром!
— А тебе какое дело?! — рассердился Олег. — Допрашивает…
— Тю! Ты чего пузыришься?! Я к тебе по делу. Смотри, что я принес. — И Феодал вынул из замызганной чаканной кошелки завернутую в газету фуражку.
Олег погладил лакированный козырек. Отличная фуражка». Новенькая. И вдруг вспомнил вчерашнего бледного парня.
— Свистнул? На Сенной, у садика?
— При чем тут Сенная? — возмутился Толька. — С Немтырем на Пятой нашли. Здоровые парни задрались. А тут как закричат: «Милиция!» Ну, они и смылись. Смотрим, под деревом «капитанка» лежит. Ну, мы взяли ее и ходу. Потом примерили, а она аж на ушах висит. Померь. У тебя башка здоровая.
Олег примерил. Фуражка была и ему чуть-чуть велика.
— Ничего! — уговаривал Феодал. — Газетки подложишь и будет как влитая… Я тебе «капитанку» подарю. А ты мне — ножичек с четырьмя лезвиями и цепочкой. Идет?..
Когда Феодал ушел, Олег принялся рассматривать обновку. Он наделал «капитанку» по-всякому. Небрежно швырял на затылок. Сдвигал набекрень, на глаза. То подбирал волосы, то выпускал наружу русый чуб. Ходил перед зеркалом, напевая:
Разговаривал с красавицей фуражкой:
— Так, молодец. Хорошо устроилась. А сейчас мы тебе еще газетки подложим и будет совсем мирово.
Он отогнул клеенчатую полоску внутри и вдруг увидел крупные печатные буквы, написанные химическим карандашом: «В. Киселев». Опять нахлынула тревога…
— Батюшки мои! Что такое?! — У двери стояла мама.
— Фуражка, мама, — растерянно ответил Олег.
— Вижу. Не слепая. И такая фуражка, о которой ты мне все уши прожужжал. Но откуда она?
Вот то-то и дело — откуда! Сказать, что нашел? Не поверит… Купил? За какие деньги? Сказать, что выменял у Феодала? Нельзя…
— Только не говори, сынок, что ты ее нашел, — глядя в растерянное лицо Олега, подсказала мама.
— Нет, мама. Я… я взял ее поносить… у одного пацана.
— Ну вот. Поносил и хватит. — Мама устало опустилась на табурет и продолжала глухим, пугающим голосом: — Боюсь я за тебя, Олег. В доме одна за другой стали появляться чужие вещи… То часы, то пистолет какой-то, то ножичек…
— Мама! Я ведь тебе рассказывал! Я же их потом отдал.
— Не перебивай… А вот теперь — фуражка. Не говори мне ничего. Я не хочу, чтобы ты мне врал!.. Как мать и… как отец приказываю. За обоих сразу: никогда чтоб чужих вещей в доме больше не было!.. Иди и отнеси эту «капитанку» туда, где взял.
Она аккуратно завернула фуражку, вложила ему в руки и проводила до калитки:
— Иди, сынок. Успокой ты мою душу…
Олег отбил кулаки о калитку Феодала. Но за забором слышался только бешеный лай Рекса. Немтыря дома не оказалось. От тети Клавы узнал, что она послала Сеньку в магазин отоварить карточки на крупу.
«Куда девать эту фуражку? — думал Олег, шагая по Богатяновскому. — Возвращаться домой с ней нельзя… А Феодал все наврал. Спер он ее у какого-то Киселева… — И вдруг в голове мелькнуло: — А что, если это тот, кудлатый? Проверить это — раз плюнуть. Он же говорил, живет в общежитии на Ткачевском».
Пока он рассуждал — проверять или не проверять, ноги сами привели его к двухэтажному дому с табличкой «Общежитие техникума».
Девчонка с красной повязкой на голой руке мыла в коридоре пол. Олег обратился к ней.
— А как же! — ответила она, распрямляясь. — Есть Киселев, Побежал за газетами. Ты подожди, он скоро.
Едва Олег вышел, как увидел в нескольких шагах вчерашнего парня со всклокоченной шевелюрой.
— Здорово! Ты свою «капитанку» не нашел?
— Да теперь уж… — Парень безнадежно махнул рукой.
— Ты Киселев? — для верности спросил Олег.
— Киселев… Постой, а откуда ты меня знаешь?
— Держи. Да больше рот не разевай! — буркнул Олег, протягивая сверток. И пошел к трамвайной линии. Он перебежал дорогу, вскочил на подножку проходившего мимо трамвая и скрылся за деревьями.
ТОВАРИЩИ
Больше всех школьных товарищей Олег уважал Ваньку Рубля и завидовал ему по-хорошему. Характер у Ивана твердый. Сказал — как отрезал. И что бы там ни было, он своего добьется.
Он сильней многих одногодков, но тех, кто слабей, никогда не тиранил. Так же, как Олег, не любил жадных и завистливых. А самое главное — Иван верный товарищ. Не было случая, чтобы он оставил друга в беде, не вступился за правду.
Познакомился с ним Олег прошлой зимой.
Вожатый двадцать седьмого отряда Яшнов на сборе сказал:
— Ребята, вы знаете, что в странах капитала разразился кризис. Закрываются сотни фабрик и заводов. Миллионы рабочих, наших братьев по классу, остались без работы. Им и их семьям грозит голод и смерть… Но они не смирились. Они борются за свои права. Тысячи бесстрашных борцов брошены в тюремные застенки, изнывают на каторге. Кто же поможет им, если не мы, граждане страны Великого Октября! И юные пионеры должны в этом деле сказать свое слово…
Тут же, на сборе, решили в фонд МОПРа — Международной организации помощи борцам революции — собрать триста рублей.
Три недели пионеры, как муравьи, сновали по дворам, несли на приемные пункты утильсырье: цветной и черный металл, бумагу, кости, тряпки… Собрали двести рублей. Но ведь оставалось еще сто. Дали слово — надо сдержать!
Тогда решили собрать у населения. Сделали металлические кружки с прорезью, написали плакаты.
Олегу досталось идти в паре с расторопной черненькой звеньевой четвертого звена Галкой Студенцовой. Под выходной, оделись потеплей. Накинули на шею тесемки, прикрепленные к железным кружкам с рисунком — сквозь решетку тюремного окна виднеется рука с красным платком. А под рисунком буквы: МОПР. Прикололи на грудь по маленькому плакату на кумаче: «Протянем братскую руку помощи узникам капитала!». И пошли на Большую Садовую.
На центральной улице людей много. Но ледяной ветер пронизывает до костей. Не очень-то разгуляешься. Все бегут, подняв воротники, засунув руки в карманы. Некогда глазеть по сторонам. Но некоторые все же останавливались, читали плакат. Говорили: «Молодцы, ребята!» — и бросали в узкую щель опечатанной кружки монеты. Кто сколько может.