Том 20. Дом шалунов - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 9

— Это сделал я, господин директор! За ним выскочил Витик Зон.

— И я тоже! — произнес он.

За Витиком Антоша Горский.

— И я! И я тоже!

— И я, Александр Васильевич!

— И я!

— И мы!

— И мы тоже!

Павлик Стоянов, Вова Баринов, близнецы Тото и Ноно Вогурины, Миля Своин, словом, все мальчуганы, кроме Никса и Гоги, смело называли себя, выскакивая вперед. Им было жаль выдавать собачонку, такую умную, такую веселую и вдобавок героиню, так как она вытащила из воды этого смешного златокудрого мальчугана. И, не сговариваясь между собою, мальчики решили отстоять Кудлашку.

Макака, должно быть, сразу понял, в чем дело, потому что сурово произнес:

— Вы все, марш отсюда! И ты тоже слезай, и пусть тебя оденут в чье-нибудь платье! — обратился он к Миколке. — Ты, очевидно, здоров! Ну, живо у меня, налево кругом, шагом марш!

И директор, который не мог долго сердиться и любил своих воспитанников, точно своих собственных детей, хлопнул в ладоши.

Мальчики шарахнулись к двери с хохотом и визгом.

Миколка соскочил с комода и кинулся вслед за остальными. За Миколкой помчалась и Кудлашка, оглушительно лая и хватая за икры бегущих. Кар-Кар, Жираф и Макака остались одни.

Лишь только мальчики исчезли за дверью, Макака, следя глазами за Миколкою, сказал:

— Красивый мальчуган. В нем есть что-то особенное. Глазенки так и горят умом. Я оставлю его в пансионе. Он сирота, и никто не явится за ним. Буду его учить всему, чему учат остальных. Мне кажется, что из него выйдет толк.

— О, господин директор, ви добра, как ангель! Но кто вам будет заплятить за новый мальчуган? — произнес Жираф, крепко пожимая руку директора.

— Бог заплатит мне за него, m-r Шарль. Это Божье дитя. Упал к нам, как с неба. Удивительный мальчик! Не правда ли, Карл Карлович? — обратился он к немцу.

Карл Карлович ничего не понял, но все же закивал своей круглой головою, покрытой густыми и обильными для такого старого человека, волосами.

Дело в том, что Карл Карлович носил парик, но тщательно скрывал это и был твердо убежден, что никто этого не знает.

Директор был очень доволен, что Карл Карлович согласен с ним, и произнес решительным голосом:

— Итак, я беру этого бездомного крестьянского мальчика к нам в пансион и надеюсь, господа, при вашей помощи сделать его прилежным учеником, который будет служить примером для других. Пусть хоть один бедный мальчик воспитывается у нас бесплатно. Я убежден, Господь сторицей воздаст нам за это.

И, пожав руки обоим воспитателям, добрый Макака пошел к себе, довольный своим решением.

Александр Васильевич Макаров всего несколько лет назад открыл свой пансион для мальчиков, и этот пансион приобрел сразу громкую известность, хотя он был совершенно не похож на обычные школы. Пансион предназначался, главным образом, для капризных, злых, сердитых, пустых или ленивых детей, которых отдавали г. Макарову "на исправление", так как в других учебных заведениях их бы скоро исключили. Пансион Макарова славился тем, что в нем самые отчаянные шалуны исправлялись, самые ленивые становились прилежными, самые капризные — послушными и добрыми. Исправлял же своих воспитанников г. Макаров не жестокими наказаниями, а добрым, ласковым словом, отеческой заботливостью и только в крайних случаях строгим внушением. К наказаниям в пансионе прибегали редко и то в самых исключительных случаях, когда шалость или дерзость заходила слишком далеко, и ее уже никак нельзя было простить.

Зато маленькие шалуны любили своего директора, как могут только дети любить родного отца.

И добрый Макака платил тем же своим маленьким пансионерам.

Кроме шалунов, проказников, лентяев и капризников, отдаваемых "на исправление", были в пансионе г. Макарова и просто слабые и хрупкие здоровьем дети, которые если и капризничали или плохо успевали, так только вследствие болезни. Живительный воздух Дубков, где находился пансион, тщательный уход, упражнения на свободе, скромная, но здоровая пища, приятное препровождение времени среди других мальчиков — все это делало таких больных мальчиков сильными и крепкими и превращало вялых и ленивых в смелых, бойких и трудолюбивых.

Зиму и лето пансионеры жили среди леса, в чудном живописном уголке, где находился пансион, вдали от прочего мира, под постоянным надзором самого директора и его ближайших помощников. Вот в этот-то пансион и попал теперь Миколка.

Глава 5

Ночь наступила безлунная, темная. Мальчики крепко спали в большой спальне или, по крайней мере, казались спящими. Один Миколка спал по-настоящему, его громкий храп разносился, точно грохот паровоза, по всей спальне.

В ногах его спала Кудлашка. Несмотря на неистовые крики m-r Шарля, она успела таки вскарабкаться на кровать своего хозяина и улеглась там, очевидно, в убеждении, что никто не посмеет согнать ее.

Миколка спал и видел страшный сон: точно он бежит по лесу, а злой дядя Михей гонится за ним по пятам. Вот-вот настигнет его и схватит своими цепкими сильными руками…

— Вставай! Вставай, сонуля! Время идти посвящать тебя в рыцари! — слышится над его ухом веселый голос, и Алек Хорвадзе живо сдергивает одеяло с Миколки.

Миколка вскакивает, как встрепанный, с постели. Вскакивает вслед за ним и Кудлашка.

Мальчики стоят вокруг Миколки и торопят его. Они все до одного босы и в одних рубашках. Миколка узнает их всех: Павлик Стоянов, Алек, Вова Баринов, Арся Иванов, Антоша Горский и Витик Зон — все самые отчаянные шалуны налицо. Правда, Алек как будто и не шалун: он степенный, серьезный на вид мальчик, но большой выдумщик на всякого рода проделки. Хорошо, что Жираф и Кар-Кар спят как сурки, непробудно, и не видят, как семь фигурок в ночных рубашках неслышно движутся по спальне и коридору, по столовой и оттуда на крыльцо, прямо в сад…

Впрочем, если бы Жираф с Кар-Каром, чего доброго, и проснулись, то им все равно не уйти далеко. Витик Зон предупредительно вылил четыре бутылочки гуммиарабика около постелей обоих гувернеров. Как только вскочили бы с кроватей воспитатели, их ноги приклеились бы к полу, к огромному удовольствию маленьких шалунов. Но после «посвящения» мальчики намеревались тщательно вытереть пол мокрой тряпкой, чтобы уничтожить самые следы своей выдумки.

В саду ни шороха, ни звука. Только семь белых мальчиков скользят по длинной аллее. Впереди всех Алек, позади Миколка. Кудлашку оставили в сенях. Она могла помешать торжественной церемонии.

Мальчики незаметно подошли к какому-то забору и уперлись в него. Дальше идти некуда. Чиркнула спичка. Ветер задул. Вторая. Опять задул. Экий противный! Наконец с трудом зажжен маленький огарок в фонаре, прихваченном Алеком с собою. Миколка оглянулся с любопытством. Кругом них чаща огромного сада. Деревья и кусты. Вдали белеют пансион и флигель директора. Над головами развесистые сучья старого дуба. У мальчиков лица серьезные и важные.

Алек поставил всех в круг, сам вошел в середину, потянул за руку и Миколку, затем сунул руку за пазуху и вытащил оттуда небольшой деревянный, оклеенный серебряной бумагой, кинжал.

— Встань на колени! — приказал он Миколке.

— Для ча? — удивился тот.

Ему не ответили.

Вова и Арся приблизились к нему и поставили на колени.

Миколка покорился невольно и ждал с любопытством, что будет дальше.

— Раз!

Что-то сильно ударило его по спине, немного ниже шеи. Рассерженный Миколка вскочил на ноги. Перед ним был тот же Алек с поднятым кинжалом. Рукояткой кинжала он, видно, и ударил по спине Миколку.