Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 - Борн Георг Фюльборн. Страница 28

— Мне сообщили, что и маркиз Сен-Марс со своим поверенным де Ту уехали из Парижа, знаете вы об этом?

— Они поехали в Лион, герцог Бульонский уже около недели в Седане.

— Зачем вас вызывали в Люксембургский дворец? С кем вы там говорили?

— Я должен был явиться к герцогу и королеве-матери.

— И, кроме них, никого не было при разговоре?

— Никого, ваша эминенция. Но и разговор ведь был не для всех.

— Вам делали разные предложения, расскажите, в чем дело.

— Это открытая государственная измена, ваша эминенция! Покушаются на вашу жизнь.

— Я доверяю моей прислуге, моя болезнь абсолютно естественна, и, с Божьей помощью, я поправлюсь.

— До сих пор еще не старались подкупить кого-нибудь из вашей прислуги, ваша эминенция, для этого выбрали только меня.

— Верно рассчитали.

— Я сумел войти в доверие. На днях начнется восстание и я должен буду служить орудием в руках королевы-матери и герцога.

— Чего от вас требуют?

— Чтобы я подсыпал вам порошок в еду.

— Неужели так далеко зашло?

— Герцог Орлеанский говорит, что не надо останавливаться ни перед какими средствами, чтобы погубить вас.

— Даже и убийства не боятся?

— Вдовствующая королева спросила меня, смогу ли я проникнуть во все комнаты резиденции.

— Что вы ответили?

— Что сближусь с поваром. Ришелье покоробило.

Он понял, как велика в сущности угрожавшая ему опасность. И устранит он ее лишь благодаря преданности Жюля Гри.

Если бы Марии Медичи и герцогу удалось приобрести двух таких слуг, да и других склонить на свою сторону, не избежать бы ему яда в питье и еде.

— Вы не знаете, призывали ли в Люксембургский дворец еще кого-нибудь из моего штата, кроме вас?

— Насколько мне известно, никого, ваша эминенция.

— Дали вам яд?

— Нет еще, королева-мать не решается, ей не хочется самой отдавать его.

— Совестится, — прошептал Ришелье с сатанинской усмешкой, — а когда же его вам дадут?

— Сегодня вечером, у боковых ворот дворца.

— Хорошо, ступайте туда!

— Слушаюсь, ваша эминенция.

— Молчите и точно в назначенное время будьте на месте. Если вы заметите что-нибудь особенное, не обращайте внимания. Это нас не касается.

— Я совершенно спокоен, ваша эминенция, я уверен, что вы в награду за мою преданность не допустите моего ареста.

— Если это случится, то я освобожу и награжу вас.

— Я полностью доверяюсь словам вашей эминенции.

— В котором часу вам велено явиться к Люксембургскому дворцу?

— К девяти часам.

— Герцог и королева-мать говорили о какой-нибудь предстоящей поездке?

— Нет, ваша эминенция, но, кажется, втихомолку готовятся.

— Вы должны оказать мне еще одну услугу.

— Слушаю, ваша эминенция.

— Если вас арестуют, скажите, что вы подкуплены для того, чтобы отравить меня, что цель мятежа — не я один, но и сам король.

— Понимаю, ваша эминенция, но мне кажется, что я рискую попасть за это в Бастилию.

— Напротив, вас за это наградят. Не забывайте, что в любом случае вы у меня в руках.

— Слушаюсь, ваша эминенция.

— Исполняйте буквально все то, что я вам приказал. Теперь ступайте, но сделайте так, чтобы никто вас не заметил.

— Я пришел сюда через конюшни, ваша эминенция, и той же дорогой уйду. Если мне попадется навстречу кто-нибудь из шпионов герцога, я скажу, что был у повара.

Ришелье одобрительно покачал головой. Жюль Гри ушел. Кардинал позвонил.

— Мои носилки! — сказал он вошедшему камердинеру. Ришелье решил сейчас же отправиться к королю, но идти он не мог и потому велел отнести себя в Лувр.

В девять часов Жюлю Гри принесут яд. Часы на мраморном камине показывали пятый час, пора было принять необходимые меры.

Одевшись в теплую рясу, он сел на роскошные, мягкие носилки, и его понесли в Дувр.

Многие прохожие на улице падали на колени, встретившись с этой странной процессией, они знали что на носилках восседает всемогущий глава Франции.

Ришелье радовался этому в душе, он сознавал свое огромное влияние в государстве.

Если его и не любили, то, по крайней мере, боялись.

А уважение, оказываемое ему при каждом удобном случае всеми иностранными дворами, служило доказательством того, что слава о его деятельности перейдет и к потомкам.

Носилки приблизились к Лувру.

Ришелье с помощью двух вельмож встал с носилок и с большим усилием, подавляя боль, прошел прямо на половину короля.

Людовик был в самом скверном расположении духа.

Его рассердило одно из распоряжений кардинала, подтверждающее справедливость обвинения его врагов в том, что он хочет взять в свои руки неограниченную власть.

Кардинал отдал приказ, что для генералов армии обязательны лишь распоряжения, получаемые непосредственно из кабинета кардинала.

Подобное распоряжение действительно имело вид открытой демонстрации против короля и самовольного присвоения власти, в сущности, давно уже сосредоточенной в руках кардинала. Такое явное доказательство самовластия сильно рассердило короля, тем более, что приказ был отдан даже без предварительного доклада королю.

Людовик, угрюмо нахмурившись, большими шагами измерял вдоль и поперек свой кабинет, когда вошел Ришелье и поклонился.

По ответу короля на его поклон и по тому, как он молча ходил по кабинету, кардинал тотчас увидел, что явился не вовремя.

— До меня случайно дошла случайная весть, ваша эминенция, — сказал король с раздражением в голосе, — вы отдали приказ войскам моей армии.

— Подобный приказ надо приписать злым намерениям моих противников, ваше величество.

— Противников, противников, — раздраженно повторил король, — и вы признаете, что у вас много противников?

Ришелье побледнел, он понял, что побежден.

— Я не ожидал таких слов, ваше величество, и не желаю больше их слышать, — сказал он дрожащим голосом. — На службе у государства я потерял здоровье и считаю своим долгом просить уволить меня с этой тяжелой должности.

Этого король не ожидал. Он с удивлением остановился, но сейчас же овладел собой.

— Я исполню просьбу вашей эминенции, — сказал он, — чтобы больше не иметь случая слышать о подобных военных приказах.

Ришелье был свергнут, раздавлен, его враги восторжествуют, если он не сумеет еще раз вырвать у них из рук победу.

Он был мастер на подобные уловки и нашелся в последнюю минуту.

— Я явился к вашему величеству именно для того, чтобы объяснить отданный мной приказ, — сказал он, — хотя, как видите, ваше величество, нехорошо себя чувствую.

— Объяснить? — повторил Людовик с плохо скрытой усмешкой в голосе, — ну, знаете, это уж слишком, ваша эминенция. Приказ отдан, разослан по полкам, и вы после этого являетесь сообщить мне об этом!

— Я не мог иначе действовать, ваше величество.

— Но, мне кажется, надо было бы предупредить меня об этом прежде, нежели распорядиться.

— Так бы и было, ваше величество, но я действую в ваших же интересах.

— В моих интересах?

— Точно так, ваше величество.

— Что это значит? Объясните!

— Для этого-то я сюда и явился! Вашему трону грозит серьезная опасность, ваше величество, я скрыл от вас до сегодняшнего вечера мой военный приказ потому, что он расстраивает планы ваших врагов, а вы были окружены опасными шпионами.

— Не знаю, как понять эти слова, ваша эминенция, мои враги? Но я не вижу их!

— Тайные враги самые опасные, ваше величество.

— Позвольте заметить вашей эминенции, что боязнь тайных врагов превращается у вас в манию.

— До сих пор моей обязанностью было следить за спокойствием государства, ваше величество, и я, кажется, заслужил в этом отношении ваше одобрение. Кроме того, я старался укрепить ваш трон, и в этом вопросе вы тоже, надеюсь, останетесь мной довольны. Франция достигла могущества и славы, ваши внешние враги побеждены. Теперь мой святой долг — обратить ваше внимание на внутренних врагов престола, потому что престол в опасности, ваше величество.