Стрелок - Ибатулин Тимур Фаритович. Страница 11
Грея все же услышала меня и села с подветренной стороны. Она все рассчитала — я не мог бежать против ветра, а Грея не могла сесть мне на голову. Зато бежать с ветром легко, и Стрелок уже бежал сам. Мы вошли в шлюз, дальше она… — на этих словах Мишка поник, — Грея все решила сама. Она сказала, что не может мной рисковать и потому кладет меня с щенком в модуль высшей защиты, ну… со спасательного бота. А сама… сказала, что будет все хорошо. Я предлагал взлететь. Она в ответ: «Уже поздно и Друзей не подвергают риску! Стану на «якорь» — растяжки вещь надежная!»
Валерий Михайлович слушал молча, ходил из угла в угол, почесывал затылок, массировал виски. Остановился. Посмотрел в глаза Мише:
— Не пойму, на что она рассчитывала? У нее вся защита снята еще на Земле — ей взлетать надо было!
— Папа, она не рассчитывала, она знала… что только так сможет нас уберечь! Ты же сам говорил: «Друзей не оставляют в беде!»
— Это же расчетный модуль, какой из него друг? — сказал в углу кто-то, — и законы робототехники не позволяют «действием и бездействием причинить вред человеку». У нее и вариантов других не было!
— Какой друг?!! Самый настоящий!!! — вспыхнул Миша. — ДРУГ!!!!!
— Твоя Грея вела себя как «ИСИ» — искусственный интеллект! Это ужасно! Ты не помнишь разве из истории, какие беды начались на заре электроники?! Не даром же «ИСИ» под запретом! А всё началось с использования программ искусственного интеллекта в военных целях — чуть планету не угробили! Слава Богу, что все обошлось, и ты вообще ЖИВ!!! Нет её, и вопросов меньше!
На плечи легли сильные, папины руки. Мишка порывисто обернулся.
— ТЫ… ТОЖЕ ТАК СЧИТАЕШЬ?!!!
Отец молчал. Он сильно осунулся. Мишка неожиданно увидел как папа постарел за этот неполный месяц… Валерий Михайлович молчал. Потом тяжело вздохнул, посмотрел прямо в Мишкины глаза и не выдержал ответного взгляда, перевел взор на окно. Глядя в бирюзовое после шторма небо, сказал:
— Жаль… жаль, что я знал твою Грею как «Модуль» и не знал как друга… Жаль…
А ты, Мишка, уравнение, однако! Уравнение с тремя неизвестными!
С Беты улетели не сразу, решили, раз уж такое дело, завершить исследования. Вонь от протухшей рыбы продолжалась недолго (если не считать скафандров — с запахом не смогла справиться даже хваленая дезинфекция), рыба быстро сгнила, а потом из земли налезла куча разной мелкой нечисти. И через день после этого вонь как рукой сняло. Скафандры срочно вынесли на землю и оставили на растерзание флоре и фауне. Это помогло.
Перед отлетом наблюдали интересное явление — появление новых бабочек. Биологи выяснили, что бабочки появляются «из рыб». Еще Коля, когда поймал рыбу отметил необычайно красивые, длинные плавники у рыб. С помощью их рыбы могли достаточно долго планировать над водой. В этот момент на них и налетали бабочки, откладывали в рыбу яйца личинок. Рыба после этого конечно гибла, но пока бабочки откладывали яйца, к ним на крылья попадала рыбья икра. Бабочки пролентали изрядное расстояние и, конечно, купались, смывая икру. Что помогло рыбам распространиться по планете. Так закончилась рыбная история.
Неделя в космосе пролетела незаметно. Всем было весело — обратная дорога всегда короче. Слово «всем» правильно определяло общие настроения. Вы скажете: «А как же мог веселиться Мишка, потерял друга и весело ему?» Ему было плохо. Он порой даже смеялся со всеми, но словно со стороны, через прозрачную стенку. Мишка не был «всеми», его «Я» существовало отдельно.
Отец однажды не выдержал, порывисто зашел к сыну в каюту, встряхнул за плечи: «Да разве можно так жить?!!» Что папа говорил дальше, Мишка не помнил, да это было и неважно. Впрочем, Валерий Михайлович почувствовал, что его не слышат. Обнял сына, прижал к себе, продолжал говорить с ним и долго раскачивался, пока Мишка не уснул.
Мишке приснился сон. Он стоял в белесом тумане и разглядывал свои руки. «Что я здесь делаю? Я умер?» — вопросы лениво струились в пространстве: голова — туман, голова в тумане, туман в голове…
— Тебе до смерти далеко! — с ехидством сказали знакомым голосом.
Мишка вздрогнул, повернулся. Напротив стояла его копия: в замызганных, холщовых штанах, свисающей рубахе-размахайке, загорелое плечо угловато торчало из прорехи. Осмотр оборвал встречный, жесткий взгляд прищуренных глаз.
— Не нравлюсь?
— Ты… это я?!
— Да какая … разница, кто я?! — двойник сел на проявившиеся из тумана веревочные качели, одну ногу подтянул к груди и уперся пяткой в сиденье. — Как теперь будешь жить ты?
— Не знаю…, всё произошло из-за меня. Грея могла жить…
— «Н-не зна-а-ю, все произошло из-за меня-а» — передразнила копия.
— А ты бы что сделал?!!! — выстрелил словами Мишка, — либо один друг, либо другой! Хоть сдохни! Какой может быть выбор?!!! Что, молчишь? И я не смог! Да, я трус, трус, трус!!! — Ком подкатил к горлу и прервал тираду. С глаз летели злые брызги.
Собеседник с интересом смотрел на Мишку. Молчал. Затем опустил босую ногу и с грустью сказал:
— Вот в том-то и дело! Что выбор ты сделать не мог. И это правильно! Друзей не выбирают… — ими становятся. И твоя Грея это понимала лучше тебя. Выбор сделала она … единственный, верный, — для ДРУГА.
Мишка думал над сказанным. И сквозь думы, отрешение, начало проступать удивление: взгляд серых глаз был знаком, но ведь не Мишкины же глаза, и выражение лица… знакомо, но опять же — не Мишкино. И родинка, на щеке, как у папы… Ох, только была ли родинка? И вообще мало что помнилось, после пробуждения сны так быстро забываются… Но сон принес облегчение…
Земля встретила ласково. Мишка смотрел на все большими глазами и подмечал детали, на которые никогда раньше не обратил бы внимания. Например:
— Прохладно, как в начале октября, хотя на дворе конец лета, — жаловались старики, и добавляли, — кости ломит!
Мишка не жаловался — радовался старикам и вообще всему, что видит! Теперь он знал, почему космонавт, ступив на землю, так любит поваляться в зеленой траве. Сорвет стебелек и подолгу его разглядывает, сунет в рот травинку и смотрит, смотрит вокруг… Пусть это была радость с болью, пусть, но от лихих бед родной край не становится менее родным …
Последние два с половиной месяца у папы с мамой все было плохо. Отношения не складывались. Папа втихомолку начал пить. Маму все раздражало, но, конечно, она во всем винила себя, и от этого ей становилось только хуже — мама еще больше сердилась на папу. Папа отмалчивался, он потерял работу и не хотел потерять маму. Он старался не появляться дома. Папа был излишне ласков, в редкие моменты оставаясь с Мишкой один на один. С пьяным отцом сына не оставляли, да и вино уже Валерию Михайловичу не помогало…
Приехал из заполярья дедушка, Семен Федотович, и увез папу на рыбалку. О чем они там говорили — неизвестно, но папа после приезда стал собран, внимателен и впервые робко улыбался. Он больше не пил, хотя дома появлялся так же редко. Через некоторое время его восстановили на работе. Все это проходило стороной от Мишки, поэтому подробностей он не знал. Но когда заметил, что отец больше не сбегает из дома, улыбнулся и крестом сцепил пальцы рук.
Стрелок подрос. В семь месяцев собаки уже показывают свой норов. Стрелок показал другое — стянул со стола котлету.
— Это не лечится, — сказал папа.
— Значит, это черта характера, и он ее проявил, — поддержал пса Мишка.
Мама рассмеялась:
— Если ты будешь потакать подобным чертам «характера», то скоро скатишься до уровня своего щенка — станешь есть из собачей миски.
— А пса посадим, как культурного, за стол, — добавил папа.
— Ну, папа, ты в ударе!
— Сын мой, я надеюсь, что обучить собаку есть за столом ложкой все же труднее, чем тебя! Вот скажи, почему ты последнюю неделю приходишь грязный, словно в норе ночевал!