Тайна горы Крутой - Шустов Владимир Николаевич. Страница 2
— Шаром покати… Опять почти пустые придем, — проговорил он спокойно, чуть осуждающе, указывая на папку. — Встретит нас Люська…
Густые черные брови звеньевого нахмурились:
— О Люське поговорить захотелось?
Павка не ответил, взял флягу и принялся деловито вытаскивать зубами деревянную пробку. Тима не спускал с него глаз. Глаза были злые. Юля заметил, как раздуваются у командира ноздри, и притих. Павка открыл флягу, отпил несколько глотков чаю и вытер ладонью пухлые губы.
— Люськи испугался? — насмешливо спросил Тима.
— Чего ее бояться. Я не хочу перед отцом краснеть. Прошлый раз, когда мы ночью с Берестянки пришли, Люська у нас дома была. Жаловалась отцу. Сказала, что я — злостный нарушитель трудовой дисциплины, а ты — самый разболтанный звеньевой на свете…
— А про меня она говорила? — робко полюбопытствовал Юлька.
— Промолчала.
— Хм-м-м… Интересно…
— Ничего интересного, — резко оборвал Тима, и недобрый румянец выступил на его щеках. — Ты, Павка, — трус! Скажи, договаривались мы или не договаривались не говорить вообще о Люське?!
— Угу…
— Положи хлеб и отвечай! Договаривались?
— Стоит из-за Люськи спорить. Вот я…
— Молчи, Юлька! Пусть он сам ответит!
— Ну, договаривались.
— Так что ты, как попугай, заладил: «Люська, Люся, Люсенька…» О ней твердишь, а за собой посмотреть не можешь. По скалам черепахой ползаешь! А плаваешь?..
— Сейчас он ничего плавает. Кролем может. Я…
— Молчи, Юлька! Нужно, как рыба, плавать. Ясно? Лень ему тренироваться. Жиры копит.
— Зря ты на меня набросился, Тимка. Я каждый день на пруду тренируюсь. Меня уже дома ругают, что носом шмыгаю: насморк.
— Хо-о! Насморка боишься! Люська обижает, насморк одолевает… Герой! Открыватель! Ныть ты мастер да камни другим на головы выворачивать. Позавчера на Юльку, сегодня на меня.
— Сегодня я не выворачивал, скала из состояния покоя вышла. Закон физический.
— Нас ты из состояния покоя выводишь! — вскипел Тима, надвигаясь на Павку. — Запомни на всю жизнь: о Люське и о камнях последний раз говорим. Ясно?
— И запоминать не буду…
— Вот-вот. — Тима заходил взад и вперед по площадке, отшвыривая носком башмака мелкие камни. Павка набил рот колбасой и усердно заработал челюстями.
— Хочешь знать, — сказал он, прожевывая, — так Люська правильно ругается с нами, у нее важное дело!
Уж чего-чего, а такой дерзости Тима стерпеть не мог. Единым махом расстегнул он ворот выгоревшей клетчатой рубашки, выхватил из-за пазухи потрепанную карту и раскинул ее перед Павкой. Исцарапанный палец заскользил по кружочкам, квадратам, крестикам, в изобилии рассыпанным у черной точки с надписью: «Новострой».
— А у нас — шутки! У нас — пустяки! — горячился Тима. — Кварцевые пески — раз! Строительная глина — два! Мрамор на Берестянке — три! У первого переката мрамор! У второго переката… — он выкрикивал название за названием, месторождение за месторождением. Голос его звенел.
Павка был по-прежнему спокоен. Он даже и бровью не повел. Правда, такими бровями, какие имелись у Павки, хоть води, хоть не води — результатов не будет: белесые и редкие, они совсем не выделялись на его круглом розовощеком лице и не служили выразителями душевных переживаний хозяина. Кроме всего прочего, Павка хорошо знал характер звеньевого.
Что Тима Болдырев горяч, было известно всем. Прекрасный товарищ, лучший в дружине рассказчик и выдумщик, звеньевой «номер один» в спорах становился невыносимым. Ему ничего не стоило под горячую руку обидеть самого близкого друга. И все же Тима пользовался у ребят любовью и авторитетом: уважали его за смелость, прямоту и инициативность.
Первое звено жило дружно. Никакие ссоры, возникавшие между ребятами довольно часто, не могли посеять губительного семени раздора. С тех пор как Тиме, Юле и Павке доверили заготовку растений для фабрики «Пионер», звено еще больше сдружилось. Они лазили с утра до вечера по увалам, карьерам, горам и оврагам; исследовали скалы, речки, пруды и озера. Тимина страсть к открытиям покорила ребят. Юлька с Павкой тоже стали видеть в каждом куске породы неведомые людям минералы, а в каждой царапине на скалах и камнях старались уловить «голос предков» — рассказ о давно минувшем.
Права была Люся Волкова, вожатая второго звена: не зря на Большом совете она голосовала против назначения Тимкиного звена в «заготовители». Своими действиями первое звено подтверждало Люсины слова, что «Тимка будет заниматься исследованиями, а заготовку растений — ну обязательно! — провалит».
И вот из-за этого теперь вспыхнула ссора. Сжав кулаки, Тима подступил к Павке вплотную, доказывая важность проводимых звеном исследований. Но за Павку неожиданно вступился Юля. Он втиснул свою долговязую фигуру между спорщиками и затараторил:
— Ну что ты, Тимка? Что? Думаешь, Павка зря говорит? Он правильно говорит! Опять нас в лагере с песочком продирать будут! Уж это, как пить дать! Люська наговорит обязательно. А заготовку мы срываем, факт!
Тима осекся, отвернулся и глухо сказал:
— Сам, Юлька, знаю, что наговорит она. Обидно! Ей бы только лютик едкий да лютик ползучий. Забралась бы Люська хоть раз на Крутую, чтобы понять…
Крутая! Удивительная это гора. Не растут на ней деревья, не растут на ней и травы. Гранитные склоны, голые и неприветливые, круто уходят к облакам. Повсюду на мрачных глыбах гнездятся мхи-лишайники. Расцветка у них диковинная, узоры еще поразительнее. В переплетениях стеблей-коротышек — надо только вглядеться — возникают картины сказочных городов с золотыми башнями и теремами, бурных синих морей, жарких сражений… Кое-где мхи портит вода. Она сочится из трещин, расплывается по «картинам» темно-зелеными подтеками, скользкими и некрасивыми.
У самой вершины на гладкой, словно отполированной, скале, как три звезды, горят три ярко-красных пятна. В блеске их столько света и жизни, что кажется, будто радуга лучится из горной глубины.
Мрачная и сурово-могучая стоит Крутая. Зубчатые утесы застыли один над другим, готовые каждую секунду обрушиться вниз.
Споры спорами, а аппетит сделал свое дело: ребята уничтожили все запасы. И теперь их одолевала сытая истома. Тима улегся на плоском гранитном валуне, заложил руки за голову и мечтательно смотрел в синеву. Там бродили облака. Легкие, они то разбегались, то, гонимые ветром, сливались воедино.
— А трудновато нам сегодня пришлось, — сказал он.
— Еще бы, — поддакнул Юля.
— Когда трудно, всегда интересно, — сказал убежденно звеньевой, переворачиваясь на живот и свешивая с валуна взлохмаченную голову. — Всегда! Эх вы! — Он вобрал в себя побольше воздуха и неожиданно запел:
Юля с Павкой слушали молча, но задорный напев, да и слова, которые подходили как раз к моменту, взяли свое. И припев сам вырвался на простор.
Пусть горы смотрят кручами.
Ведь это даже лучше нам:
Без трудностей какой же интерес?
Павка с Юлей поднялись и отошли к обрыву.
— Вот откуда ракету запускать надо, — сказал Юля. — Давай скажем Володьке, чтобы он, как построит ракету, сюда ее принес и запустил?
— Долго ждать, — отозвался Павка. — Когда-то он ее выстроит.
— Володька упрямый, своего добьется!
— Сюда! — окликнул ребят Тима. — Пора в путь снаряжаться!
Предстояла самая трудная и ответственная работа: исследовать вершину Крутой. Тима сунул руки в задний карман спортивных брюк и извлек компас. Он разбил участок на зоны: Юля должен был исследовать западную, сам Тима — южную и восточную, Павка — северную.
— Действуйте строго по компасам, — наказал звеньевой. — Азимутальный веер от исходной точки. Чтобы не получилось тяп-ляп. Бывает, сантиметрик проморгаешь — и прощай открытие! Ясно?