Дон Карлос. Том 2 - Борн Георг Фюльборн. Страница 3

— Нет, тут ты ничего не сможешь сделать! Он или я…

Горацио быстро пошел к двери…

— Постой! Сжалься! — крикнула Альмендра в смертельном испуге.

Горацио еще раз обернулся к ней… Казалось, невыразимое страдание охватило его… Он не мог уйти от любимой женщины, не взглянув на нее еще раз!

Быстро повернувшись, он бросился к ней и прижал к своему сердцу.

— Ты не любишь меня, Альмендра! — сказал он почти беззвучно, и в этих немногих словах было такое страдание. — А я только для тебя и живу! Зачем ты это сделала? Зачем небо отнимает у меня мое блаженство? Ты не виновата, я прощаю тебя. И зачем только ты встретила его?

— О, вот ты и успокаиваешься… Теперь ты будешь добрее и мягче!

— Успокаиваюсь? Если б ты знала, что во мне происходит! Прощай, ты услышишь обо мне! Все должно разрешиться во что бы то ни стало!

— Останься, не уходи от меня в таком раздражении! Ты видишь, как я страдаю!

— Не я виновник твоих страданий. Моим главным желанием всегда было одно — сделать тебя счастливой!.. Теперь же остается только один выход: я или он!

Альмендра хотела удержать Горацио. Но он вырвался от нее. Она хотела броситься за ним… Он кивнул ей еще раз на прощанье и выбежал из комнаты.

— Горацио!.. — проговорила Альмендра дрожащим голосом.

Но он был уже далеко и не слышал ее… Пронзительно вскрикнув, она упала без чувств на ковер.

II. Бой у Картахены

Число партий в Испании все увеличивалось. После того как король Амедей отказался от трона, обстоятельства приняли еще худший оборот, провозглашение республики под управлением Кастелара не принесло мира. Страна была в состоянии брожения. Никто не знал, что выйдет из этого. Большинство убедилось теперь в одном: Кастелар не способен управлять событиями и дать мир Испании. Каждая партия хотела первенствовать, проводить свои идеи и осуществлять свои планы.

Прекрасная, богато одаренная природой страна погрузилась в пучину бед. К несчастью, ее заразил еще и пример Франции: французская коммуна нашла сторонников в Испании.

В Картахене дошло до открытой вражды между этой новой партией и правительством, вражды, вылившейся в борьбу, которая приняла огромные размеры.

Теперь правительство, бывшее не в состоянии достаточно энергично и успешно действовать против карлистов, вынуждено было бороться еще и против этой новой силы, начинавшей на востоке Испании ожесточенную борьбу с оружием в руках.

Многие любимые войсками известные генералы оставили свое поприще, как только была провозглашена республика, поскольку они принадлежали к другим партиям; в том числе оставили службу Серрано и Топете.

Маршал, бывший регентом Испании после изгнания королевы Изабеллы, жил теперь исключительно семьей.

Энрика, осчастливившая его большим семейством, старалась рассеять его унылое состояние духа. Но Франциско Серрано видел, что его родина все больше и больше приближается к краю пропасти; жене не удавалось смягчить его горе. Он не принадлежал к тем людям, которые спокойно живут в семье, не заботясь о том, что происходит за пределами их дома, он слишком долго стоял во главе Испании и управлял ее судьбой, чтобы безучастно смотреть на обстоятельства, становившиеся со дня на день все более тревожными.

Любовь Энрики и детей доставляла ему много радости, и бывали часы, когда он наслаждался жизнью, забывая обо всем, но потом мысль о грозной опасности снова приводила его в уныние. Энрика сочувствовала ему гораздо больше, чем проявляла это внешне. Стараясь отогнать от мужа пасмурные думы, в душе она скрывала ту же тревогу о судьбе Испании.

Она пыталась даже уговорить Франциско уехать во Францию или Италию, чтобы быть подальше от волнений и беспорядков родины, но Серрано не мог на это решиться. Он всей душой принадлежал отечеству и, может быть, тайно надеялся еще послужить ему. Подчиняясь новой администрации, он сошел со сцены, но, без сомнения, сознавал при этом, что таким путем Испания не достигнет мира.

— Наденем траур! — вкричал Топете, входя в комнату, где у стола, заваленного бумагами, письмами и депешами, стоял Серрано. — Что будет с Испанией? В Картахене идет ожесточенная борьба, и остервеневшие бунтовщики, эти коммунары, разоряют город!

— Перемен к лучшему ждать не приходится, друг мой, — мрачно отвечал Серрано, подавая руку собрату, — нам остается держаться в стороне… Сегодня я жду к себе одного приехавшего из Картахены бригадира, храброго Армадиса, ты его тоже знаешь! Он писал мне, что приедет в Мадрид за подкреплением.

— Ну, так мы от него узнаем, как идут дела в Картахене и в окрестностях несчастного города и почему до сих пор не подавили восстания, — сказал Топете. —» Не понимаю, каким образом бунтовщики приобрели такую силу и почему никто не предвидел готовящегося несчастия! Ведь должны же власти Картахены…

— Не будем гадать, друг мой! — перебил Серрано старого генерала. — Может, скоро все объяснится. На севере опасность тоже растет. Взгляни, — сказал он, указывая на карту, — вот куда проникли войска дона Карлоса. Они готовятся уже к решительным битвам. Альфонс принял командование над центром армии, Доррегарай — над правым флангом; я слышал, что втихомолку организуется и левый. А Кастелар все еще не в состоянии решительно выступить против неприятеля!

— Оттого, что недостает хороших генералов. Выходи опять на сцену, Франциско, — просил Топете, — прими командование республиканской армией! Войска тебя любят; твое появление воодушевит их и даст делу новый оборот. Пожалуйста, возьмись снова за шпагу.

— Не проси меня о том, чего я не могу исполнить, друг мой, — серьезно отвечал Серрано. — Ты знаешь, как все изменилось, моего участия не желают и не требуют! Неужели я стану навязывать свои услуги, когда никто не обращается за ними? Неужели я буду просить должности у нынешнего правительства? Этого ты не можешь требовать от меня!

— Сломи гордость, Франциско, принеси родине жертву. Ты один можешь вывести Испанию из этого лабиринта! — вскричал Топете. — Поведи войска на кар-листов!

— Ты знаешь, как я люблю и уважаю тебя, — отвечал Серрано, — но ты требуешь невозможного. Тебе известно, что я готов отдать все свои силы Испании, но при нынешних обстоятельствах мне в этом отказано. Я заранее вижу, что она погибнет.

— Так забудь все и позаботься о ее спасении!

— Сейчас я не могу вмешиваться! Я не хочу, чтобы говорили, что мною руководит честолюбие. Ты понимаешь меня! Если же дойдет до того, что беспомощная Испания окажется на краю пропасти, народ позовет меня, и я увижу, что большинство признает невозможность такого состояния, тогда Франциско Серрано готов будет стать во главе и осуществить свои планы, но не раньше! Да защитит небо наше бедное отечество! Не думай, что я утомлен или пал духом. Нет, в моей руке еще довольно силы, чтобы в решительную минуту поднять шпагу, я не отчаиваюсь, потому что знаю, пробьет час, когда все изменится. Я жду его, чтобы отдать все силы родине!

Разговор друзей был прерван докладом слуги о приехавшем бригадире Армадисе.

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Армадис! — вскричал Серрано, идя навстречу старому офицеру и протягивая ему обе руки.

Топете, в свою очередь, приветствовал бригадира, дравшегося в былое время под началом обоих храбрых друзей. Свидание, видимо, растрогало Армадиса, потому что глаза его повлажнели.

— Счастлив видеть вас, благородные доны, и пожать ваши руки, — отвечал он взволнованным голосом. — Как хорошо было, когда я мог биться и побеждать под вашим началом! Но это славное время миновало, остались только воспоминания! А что теперь?

— Судя по вашему лицу, дела плохи, Армадис, — отвечал Серрано. — Пойдемте, поговорим! Вы уже были у начальства?

— Да. Но вернулся ни с чем. Услышал кучу обещаний и утешений, а между тем необходима скорейшая помощь. О, если б вы по-прежнему стояли во главе, маршал! Если б вы вели войска! Прежде было совсем иначе!

— Мы должны учиться переживать тяжелое время, бригадир!