Дон Карлос. Том 2 - Борн Георг Фюльборн. Страница 50
— Молчи! Или худо будет!
— Я ж упеку тебя под суд, изменник! Пусть сама разорюсь, лишь бы тебя упечь, негодяй!
— Молчи! — в бешенстве воскликнул прегонеро.
— Смотри, чтобы я не приказала своим людям вы* швырнуть тебя из моего дома, разбойник!
— И им и тебе тогда худо придется! Я требую своих денег и не уйду отсюда, пока не получу их!
Злой и громкий смех дукезы был ему ответом.
— Стой, если у тебя так много времени, а у меня ничего нет. Ничего, слышишь? Совсем ничего. Подай на меня жалобу, если хочешь, но если ты не уйдешь, я позову, полицию, чтобы вывести тебя отсюда. Вот до чего мы дошли!
— Лучше не ворчи. Смотри, чтоб я не рассвирепел, ты меня знаешь!
— Ворчать будешь ты вместо того, чтобы деньги считать, — продолжала взбешенная Сара Кондоро. Лицо ее покраснело и глаза, выкатившись из орбит, налились кровью. — У меня больше ничего нет! Ступай, жалуйся на меня! Но Тобаль прогонит тебя со своего двора, об этом уж я похлопочу. Погоди, разбойник, ты еще узнаешь меня!
— Что ж, дашь ты мне деньги или нет?
— Ни одной монеты не дам!
— Подумай сначала, пока я еще не ушел.
— Это мое последнее слово: я тебе ничего не дам! Я хочу проучить тебя, изменник, будешь знать, как доносить! Я бы тебе еще пять тысяч дала, а теперь не дам ничего!
Прегонеро взялся за шляпу.
В эту минуту в комнату вошел слуга и, подойдя к дукезе, сказал ей несколько слов на ухо. Сара Кондоро заметно испугалась.
— Погоди, — закричала она прегонеро, который уже собирался выйти из комнаты, — погоди еще!
Потом она тихо что-то сказала слуге, и тот поспешно вышел.
Дукезу, казалось, взволновало полученное известие.
— Подумай хорошенько, — уже спокойнее заговорила она, обращаясь к прегонеро, которого хотела удержать. — Пять тысяч я тебе дам, но не больше. Если ты согласен, то и дело с концом.
Прегонеро молча направился к двери.
— Так ты не хочешь? Ну, ступай! — крикнула ему вслед Сара Кондоро.
У двери прегонеро обернулся.
— Ну, давай свои пять тысяч, — глухо сказал он с заметным волнением.
— Ого! Я понимаю, хитрая лисица. Ты думаешь, что и так можно: взять теперь пять тысяч, а потом еще потребовать пять! Но я говорю тебе, что больше у меня нет! Ты должен мне дать расписку в том, что полностью удовлетворен.
Прегонеро опять направился к двери.
— Я получу свои деньги от герцога, — сказал он. Старуха сжала кулаки; эти последние слова подействовали на нее.
— Ты подлейший плут! — проворчала она. — И лучше мне сразу и навсегда с тобой расстаться. Я дам тебе деньги, но берегись! В мой дом тебе больше нет дороги после этого!
— Я знал, что ты образумишься, — спокойно заметил прегонеро. — Давай деньги!
— Сегодня я дать их не могу, у меня здесь нет такой суммы.
— В таком случае, герцог мне ссудит ее.
— Уж как ты жаден до золота! — злобно заметила старуха.
— Я хочу получить все сегодня. Это мое последнее слово!
— Ну так ступай вниз к кассиру, сеньору Дурасо; он выплатит тебе всю сумму. Но знай, я не забуду тебе этого, и ты у меня не раз припомнишь эти десять тысяч! — грозила Сара Кондоро. Злость почти лишала ее сил. Она подошла к столу, написала что-то на клочке бумаги и швырнула написанное прегонеро.
Тот поймал бумагу и вышел, не сказав ни слова.
— Погоди, жадный, хитрый сутяга! — бормотала Сара Кондоро, грозя ему вслед. — Погоди, бездельник! Ты еще вспомнишь меня! Чтоб тебе не впрок пошли эти деньги! Хорошо, однако, что Хуан не вслух доложил об Арторо, а то бы прегонеро еще услышал и намотал себе на ус; хорошо, что он не видел его. Но что ему нужно, этому старому плясуну? Зачем он из Логроньо пришел сюда? Не хочет ли он тоже пощипать сеньору дукезу теперь, раз у нее снова копейка завелась? Ну, это будет с его стороны лишний труд, однако чего ж ему еще искать здесь? Правда, он многое знает из моего прошлого, но пусть хоть все об этом знают, мне все равно, денег я больше давать не стану.
Она подошла к двери, которая вела в смежную комнату, и, открыв эту дверь, сказала:
— Войдите, Арторо. Что скажете новенького? Давно мы не виделись. Как поживаете? Как вы, однако, постарели и похудели, Арторо!
Старый танцор, низко поклонившись, подошел поближе. Лицо его было грустно. Он был одет в длинный широкий плащ, театрально закинутый за плечо. Редкие волосы его и борода были седыми. Он оставил свою старую измятую шляпу в другой комнате.
— Постарел и похудел, — с горечью повторил он. — Да, сеньора дукеза, вот что значит нужда и голод!
— Ваши дела все еще так плохи, Арторо? Танцор пожал плечами.
— Мне уже недолго осталось выступать, а все же немногие могут сравниться со мной. Вы еще сами в этом убедитесь, сеньора. А Хуанита, моя дочь Хуанита! Вот бы вы посмотрели на нее. Она танцует прекрасно! Она могла бы выступать на любой испанской сцене. Я прибыл с нею в Мадрид, потому что на севере бесчинствуют карлисты и оставаться там небезопасно. Тут я стал осведомляться о здешних ценах, и как же я удивился, и обрадовался, услышав о прославленном вашем салоне и о том, что вы сами им заведуете.
— А! Я понимаю, Арторо, вы хотите у меня дебютировать.
— Это пламенное желание мое и Хуаниты.
— Невозможно. Я не могу принять вас. Вы не можете себе представить, сколько уже артистов в моей труппе.
— Для старого знакомого, сеньора дукеза, надеюсь, вы сможете сделать исключение, тем более что я пришел к вам в этот раз с повинной головой. Когда я узнал, что судьбе угодно опять свести меня с вами, я тотчас же решился открыто признаться во всем…
— В чем же, Арторо?
— Да в том, что отчасти похоже на преступление, сеньора дукеза! Однако страшная нищета извиняет мой поступок. Теперь тому уже более двадцати лет, с тех пор все изменилось, одна только нужда моя осталась прежней.
Дукеза широко раскрыла глаза и насторожилась.
— Признание? — сказала она. — Что же это? Рассказывайте, Арторо!
— Могу ли я еще рассчитывать на ваше прощение, сеньора? Теперь я уже раскаявшийся грешник. Но я виноват в страшном проступке, и это долго мучило меня, я даже думаю, что этой страшной нуждой я наказан за него! До сих пор еще никто не слышал моей тайны, я даже на исповеди не сознавался в ней, но эта тайна гнетет меня, я хочу от нее избавиться. Может быть, вместе с нею я избавлюсь и от этой страшной нужды, которая с тех пор преследует меня. Я забочусь не столько о себе, сколько о своей дочери Хуаните. Она пропадет со своим талантом! Тогда как здесь она могла бы показать себя, сеньора дукеза; в Мадриде бы ее оценили. Поэтому я сказал себе: ступай к сеньоре дукезе, открой ей все, во всем признайся и упроси оказать покровительство Хуаните и дать ей возможность дебютировать. И вот я пришел к вам, сеньора дукеза. Неужели моя последняя надежда обманула меня?
— Вы возбудили мое любопытство, Арторо. Ну, говорите же скорей вашу тайну! Мы еще поговорим о вашей дочери. Если она хорошо танцует, то сможет у меня дебютировать.
— О, благодарю вас за эти слова, сеньора дукеза! Я так и думал, что судьба недаром снова сводит нас вместе, и сразу решил во всем перед вами признаться. Однако я должен прибавить, что несколько лет назад я тщетно пытался отыскать вас с той же целью. Тогда я собрал свои последние деньги, чтобы съездить в Мадрид и все вам рассказать, но мне не удалось отыскать вас.
— Говорите, Арторо. Я знаю, вам известно многое из моего прошлого, — сказала дукеза.
— Многое, сеньора. Мне отрадно, что я могу, по крайней мере, сказать вам все. Когда вы все узнаете, я могу умереть спокойно. Если бы в этот раз я опять не отыскал вас, то непременно пошел бы к вашему сыну, чтобы от него узнать, где вы находитесь.
— Разве вы что-нибудь знаете о Тобале? Вы знаете, что Тобаль Царцароза здесь? — удивилась графиня.
— Тобаль Царцароза? Нет, сеньора.
— О каком же моем сыне вы говорите? У меня, кроме Тобаля, больше нет сыновей.
— Я говорил о графе Кортецилле.