И вдруг раздался звонок - Халаши Мария. Страница 20

— Теперь хоть какой-то вид имеют, — Габи указала себе на ноги.

Она снова подошла к зеркалу и внимательно обследовала свое голубое платье. Но как она ни ломала себе голову, тут ничем нельзя было помочь.

Покачиваясь на негнущихся ногах, она встала перед Шарикой и пренебрежительно спросила:

— Умеешь хранить тайну?

Шарика покраснела от радости. Какое счастье — ведь Габи сейчас поделится с ней тайной. У них будет общая тайна! Она кивнула, а Габи продолжала:

— Знаешь, я прикончу тетю Вильму.

— Прикончишь? — Шарика знала, что Габи сильная, решительная и отчаянная.

— Прикончу, — подтвердила Габи. — Мерзкая старушенция!

Габи попыталась скорчить мину, похожую на выражение лица Шумака-младшего, которое появлялось, когда тот кричал: "Ребяаата, за мнооооой!" Она даже глаза сощурила, чтобы больше походить на мальчишку.

А ведь…

А ведь она не забыла чудесные воскресные дни, проведенные у тети Вильмы. И как прыгала на диване, как пружины скрипели и трещали, но тетя Вильма ни слова ей не говорила; мама тотчас бы согнала ее. Габи вспомнила, как ей не хотелось по вечерам уходить домой.

— Тетя Вильма, — спросила она однажды, — у тебя нет детей?

— Нет, Габика. Какую ерунду ты спрашиваешь! Если бы у меня были дети, ты бы уже давно их знала.

— Бывают взрослые дети, которые могут уехать в другой город. Наша бабушка до прошлого года жила в Сентеше, а потом умерла.

— Никаких детей у меня нет. — Тетя Вильма встала из-за большого круглого стола, на котором складывала одну на другую тетради, обернутые в синюю бумагу, подошла к Габи и обняла ее. — Ты мой ребенок, — шепнула она ей.

Габи прижалась к пей.

— Когда-нибудь я переселюсь к тебе, хорошо?

Тетя Вильма ничего не ответила, только поцеловала ее…

Габи продолжала прыгать по дивану. Она думала о том, что когда переселится к тете Вильме, то спать будет на этом диване, все равно ведь тетя стелит себе на тахте в углу комнаты. Но потом она вспомнила, как хорошо играть дома с папой на большой тахте; и когда мама, пригладив ей щеткой волосы, приподнимает обеими руками ее голову и говорит: "Какая у меня красивая дочка", Габи бывает счастлива; да и нытья Шарики ей бы недоставало — "Габика, завяжи мне ботинки", "Габика, не так туго!", "Габика, дай носовой платок!". Вообще-то эта маленькая глупышка совсем не плохая, она не виновата, что почти на пять лет моложе Габи и очень многих вещей пока не понимает.

Да, со времени болезни Шарики произошли большие изменения. Раньше столько всего принадлежало Габи — игрушки, в воскресенье широкая тахта по утрам, днем — тетя Вильма. А теперь…

Габи все более отчетливо ощущала увеличивающееся сходство с Шумаком-младшим. Она и голосу своему придала мальчишескую твердость, когда спросила у Шарики:

— Ты нюхала тетю Вильму?

— Да. Я нюхаю всех, кто наклоняется ко мне и целует меня.

"Странный запах у тети Вильмы", — думала Шарика.

Как-то мама разбирала вещи и нашла ветхую коробку из-под туфель, в которой лежали старые фотографии. Она принесла показать ее Шарике и сказала, что на фотографиях бабушка и дедушка в молодости и еще всякие родственники, которых Шарика никогда не видела ни в молодости, ни в старости. Когда она открыла крышку коробки, в нос ей ударил такой же запах, какой исходил от тети Вильмы, когда та целовала ее. Тетя Вильма их родственница, она младшая сестра бабушки. Значит, тетя Вильма пахнет родственниками.

С тех пор как Шарика заболела, тетя Вильма всегда ей что-нибудь приносила. Еще в дверях она говорила:

"Шарика, у меня для тебя сюрприз! Я тебе кое-что принесла!"

Этот сюрприз никогда нельзя было есть, в большинстве случаев и названия у него не было; у тети Вильмы было огромное множество старых вещей, и запасы их были поистине неисчерпаемы. Однажды сюрпризом оказалось что-то маленькое, фарфоровое, с дырочками на крышке. Шарика долго играла этой вещичкой, просовывала в нее пальцы, пока она не упала на пол и не разбилась. В другой раз тетя принесла бутылку, но это была не настоящая бутылка, куда можно наливать воду. Она была очень крепко закупорена, а внутри ее колыхалось маленькое суденышко, сложенное из тонких палочек. Последний раз тетя Вильма подарила ей круглую коробку, сплетенную из соломы. У коробки не было крышки, но все-таки она была очень красивая, вся выстланная изнутри блестящим голубым шелком. Пока тетушка Марго не убрала ее, Шарика все гладила ладонью приятный, прохладный, скользящий шелк.

— Жаль убивать тетю Вильму, — заявила Шарика.

— Не жаль. Она старая и толстая, как бегемот.

— Мне она всегда приносит подарки.

— Тебе да. А мне говорит: "Ай-ай-ай, Габи, ай-ай-ай!" Так вот, больше она этого говорить не будет.

— Знаешь что, — предложила Шарика, — я отдам тебе сюрприз, который она сегодня принесет. Даже если он будет очень красивым.

— Не надо.

Шарика подумала, что Габи, быть может, и не сумеет навредить тете Вильме.

— А как ты хочешь ее прикончить? — спросила она.

— Я уже придумала, — с важностью ответила Габи. — У тети Вильмы сахарная болезнь. Это значит, что ей нельзя есть сахар, потому что, если она съест сахар, то умрет. Кофе ока пьет с сахарином. Так называется лекарство, которое она носит с собой в сумке и кладет в кофе вместо сахара. Вот и все! — Габи бросила торжествующий взгляд на Шарику.

Шарика, ничего не понимая, таращилась на нее.

— Не понимаешь? Я незаметно брошу ей в кофе кусок сахару.

Весь день Шари следила за Габи.

Первой прибыла тетя Вильма. Она принесла с собой родственный запах и сюрприз. На сей раз сюрприз был прекрасным: длинная узкая лента, сотканная из больших цветных бус. Шириной с ладонь Шарики, но зато длиной больше ее разведенных в стороны рук. Бусинки блестели и перекатывались, когда Шарика дотрагивалась до них пальцем. Играть этой лентой было очень интересно, но сейчас у Шарики не было на нее времени. Она наблюдала за Габи.

Тетя Вильма поцеловала Габи, которая даже дышать перестала в эту минуту.

— Если я узнаю, что ты хорошо себя ведешь, Габи, в следующий раз и ты получишь сюрприз, — сказала ей тетя Вильма.

Габи скорчила гримасу. Мама тотчас прикрикнула на нее. Потом обратилась к тете Вильме:

— Господи, сколько она мне забот доставляет!

— Ну, хорошо, хорошо, родная, оставим это, — папа жестом остановил маму, которая произнесла эту фразу явно в качестве вступления.

Тетя Вильма села в кресло у стола, целиком заполнив его своим объемистым телом. Маленькие пухлые руки ее что-то искали в огромной сумке.

— Ой, не оставила ли я дома? — испуганно воскликнула тетя и принялась выкладывать на стол содержимое сумки — один предмет интереснее другого: вышитый пустой футляр для очков — очки она держала в потертом коричневом кожаном футляре, который сейчас защелкнула, нацепив на нос очки. Она вынула из сумки маленькую круглую белую коробочку, затем цветную побольше, еще одну плоскую потрепанную, потом длинную узкую бутылочку, потрясла ее, перевернула вверх дном и убедилась, что она пустая. Это была хорошенькая узенькая бутылочка, и Шарика надеялась получить ее от тети Вильмы, но тетя положила бутылку обратно в сумку вместе с коробочками, ключами, носовыми платками, когда нашла то, что искала: блестящую жестяную коробочку с сахарином. — Мой сахарин! — радостно вскричала она. Подняла коробку, потрясла и, успокоившись, сунула ее обратно.

Теперь внимание ее переключилось на Габи, которая катала по полу маленький красный автомобиль. Вместе с игрушкой она попыталась укрыться у себя в комнате и для этого подкатила машину к дверям холла, затем дальше, но тут ее настиг голос тети Вильмы:

— Какой у тебя табель, Габика?

— Спасибо, хорошо, — ответила Габи, сидя на корточках возле машины.

— Что с тобой, Габика? Я спрашиваю, какой у тебя табель?

— Да, да, — кивнула Габи. — Мне показалось, что вы спросили, как я поживаю. Спасибо, хорошо. Ничего особенного не случилось.