Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн. Страница 34

Достигнув наконец дома, она позвонила. Ее впустили, но уже было поздно.

Сеньору Долорес увезли, но куда, этого никто не знал.

XVII. ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЕ

Как нам известно, Олимпио и маркиз благополучно добрались до подземного хода. Их цель была достигнута, план их удался. Они узнали самое слабое место Малахова кургана, считавшегося до сих пор неприступным, и уже хотели, не предчувствуя угрожавшей им опасности, возвратиться в свой лагерь.

Когда они сошли с мокрой и скользкой лестницы и дверь за ними не отворилась, они поняли, что их не намерены преследовать.

– Черт возьми, – сказал Олимпио, пробираясь с Клодом сквозь тьму, – нам было бы плохо. Эти бездельники осыпали нас градом пуль, но напрасно истратили порох и пули.

– Они нас не преследуют, и это сильно меня беспокоит, – сказал маркиз Монтолон.

– Для чего мы им нужны, Клод?

– Вперед, вперед, Олимпио. Я боюсь, чтобы они не засыпали сверху ход.

– Это была бы скверная штука, но так скоро им это не удастся. Ты прав, нужно поспешить, чтобы выйти из их владений.

Оба они быстро покинули место, где находилась железная дверь, которая отделяла ход от воды. Они еще не знали о страшной опасности, следовавшей за ними по пятам, но тем не менее торопились.

– Через час мы будем около Хуана. И если они засыпят теперь за нами ход, то беда невелика, – сказал Олимпио. – Мы достигли таких результатов…

– Что это, – вскричал маркиз, остановившись, – ты ничего не слышишь?

– Нет, Клод! Ты, кажется, боишься за нашу жизнь!

– Ты знаешь, я не трус и не щажу себя, когда дело идет о честной, открытой борьбе, но презираю мрак западни. Тут…

– Теперь я слышу что-то похожее на стук железа о камни. Ты прав, думая, что за нами разрушают ход, считая, что мы еще не очень далеко отошли.

– Вперед, Олимпио; мне кажется, что под ногами стало сырее! При этих словах шедший впереди генерал Агуадо вздрогнул. Он вспомнил о солдате, обезображенный труп которого он нашел. Он ничего не говорил; ему стало ясно, что подземный ход можно наполнить водой из крепостных рвов. Он понимал, что маркиз был прав; он также почувствовал сырость под ногами.

Так прошло несколько ужасных минут, в продолжение которых оба они быстро шли вперед; достигнув бокового хода, они направились к выходу, вода плескалась у их ног, она уже поднялась до щиколотки. Они не произнесли ни слова, потому что оба знали, в чем дело.

Поток с каждой секундой увеличивался; вскоре они шли уже вброд.

– Вода не поглотит нас, – произнес наконец Олимпио, когда они достигли половины дороги, – мы можем плыть; кроме того, вода имеет сток в траншею.

Маркиз молчал, ему, как и Олимпио, было известно, что подземный ход ведет к траншее союзников и что, если последняя еще открыта, то вода не может быстро подняться, так как она стояла теперь не выше чем на два фута. Он опасался, что русским форпостам удастся засыпать вход, и тогда, несмотря на их умение плавать, они не избегнут страшной гибели, потому что, если вода поднимется до свода, они задохнутся.

Их скорой ходьбе стала препятствовать вода, которая резко поднялась до средины. Олимпио спешил, напрягая все свои силы; маркиз следовал за ним.

Воздух, и без того удушливый, стал невыносимым с тех пор, как вода размыла гниль и плесень подземного хода. Намокшее платье стало тяжелее.

Никакое размышление не помогало. Представлялась одна только надежда: собрав все свои силы, достигнуть выхода. Вода поднималась еще выше.

– Черт возьми, Клод! – вскричал Олимпио, задыхаясь, так как двигаться вперед становилось все труднее и труднее. – Пора нам читать Отче Наш. По моему расчету, мы скоро будем бежать наперегонки с водой; она все быстрее и быстрее прибывает, а мы идем вперед все медленнее.

– Вперед, Олимпио, мы скоро достигнем выхода.

– Хотел бы я знать, почему вода не нашла исхода.

– Дай Бог, чтобы мы не наткнулись на какое-нибудь препятствие, – откликнулся маркиз глухим голосом. – Если мне и нечего жалеть в жизни, то все же было бы прискорбно, если ты, найдя свою Долорес, погибнешь таким жалким образом. Ее бедное сердце, с нетерпением ожидающее твоего возвращения, не в состоянии будет перенести этого последнего удара.

– В этот час, Клод, не нужно думать ни о чем печальном, – сказал Олимпио, – мы не должны грустить. Как часто нам обоим грозила смерть – Святая Дева хранила нас.

– Скажи лучше, что она укрепляла наши мечи и руки; здесь же не помогут сила, искусство, храбрость; мы утонем, подобно крысам, в норы которых влили воду.

– Помни, что мы умрем, совершая подвиг, который принесет громадную пользу, если сведения дойдут по назначению.

– Они не дойдут, Олимпио; вода уже поднялась до груди.

– Мужайся, мужайся, Клод. Выход должен быть в тысяче шагах от нас, – сказал Олимпио, бывший ростом выше Клода; головой он почти касался свода и потому мог дольше оставаться над водой. Но и его члены начинали цепенеть в холодной воде. – Простимся на всякий случай, и если один из нас переживет ночь, то устроит дела погибшего, нет ли у тебя еще чего-нибудь на душе?

– Ты все знаешь, Олимпио, у меня нет более никаких тайн. Но если я переживу эту опасность, то почту своей священной обязанностью заботиться о Долорес и быть ей таким же преданным покровителем, как и ты. Прощай, еще вершок воды, и я погиб!

– Дай руку, черт возьми, умрем вместе братьями! – вскричал Олимпио и, собрав все свои силы, потащил маркиза вперед по воде, которая и ему дошла уже до головы. – Если я не ошибаюсь, то выход близко!

– Хуан, Хуан!

Ответа не последовало, зов его замер. Олимпио тащил маркиза все дальше, как вдруг нога его увязла в иле, в то же время свободной рукой он коснулся земли, которой был засыпан выход.

Олимпио отступил, страшное проклятие сорвалось с его губ.

– Клод, – сказал он, – мы погибли, выход засыпан обрушившейся землей…

Только тот, кто перенес в своей жизни подобную опасность, кто стоял перед лицом неизбежной смерти, может понять чувства, охватившие в настоящую минуту обоих товарищей.

Уверенность в предстоящей смерти ужаснула их, но только на минуту, потому что, несмотря на самую страшную опасность, человек всегда надеется на спасение. Это свойство присуще нашей природе; когда же смерть вдруг предстанет со всеми своими ужасами, когда нет надежды на спасение, тогда душой человека овладевает невыразимый ужас, перед которым самая смерть кажется благодеянием.

Рука Клода выскользнула из руки Олимпио – вода была только на полфута ниже свода, так что Олимпио должен был высоко поднять голову, чтобы иметь возможность дышать; прошло еще несколько минут, и это пространство было залито водой.

– Мужайся, Клод, держи рот над поверхностью воды. Хуан, Хуан, – звал Олимпио, но звук его сильного голоса едва был слышен ему самому. В то же время он ощупывал руками стены и свод, чтобы найти более удобное место, и вдруг с невероятной силой начал разрывать землю и обвалившиеся камни, чтобы проложить дорогу.

Он услышал, что маркиз кричит ему: – «Прощай, Олимпио!» – и эти слова потрясли его до глубины души.

– Еще несколько минут – я испробую последнее средство! Ради всех святых, Клод, только еще несколько минут! – и с геркулесовской силой Олимпио бросился на страшное препятствие, разрывая руками землю.

Вода смешалась с грязью – он немного продвинулся вперед; он почти задыхался, кругом царила мертвая тишина – от маркиза до него не долетало ни одного звука, с отчаянным усилием он все глубже прорывал ил; грязная, отвратительная вода проникала ему в рот, нос, уши. Вдруг раздался шум, похожий на отдаленные голоса или подземные звуки – он уже не мог разобрать; потом и он лишился чувств; силы его иссякли. Несколько минут члены его еще боролись механически с водой, заливавшей ход, а потом ил и волны потащили его, лишенного сознания. Неужели подвиги обоих смельчаков, так часто боровшихся со смертью, должны окончиться в этом ходу, наполненном водой? Неужели они в самом деле станут жертвой ужасного замысла Эндемо и его слуги?