Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3 - Лиханов Альберт Анатольевич. Страница 56

— Единственная дочка? — спросил он.

— Да не дочка она, — ответил Пряхин и тут же испугался. Единственная, ага.

— Понятно, понятно, — кивал доктор головой, а взгляд Алексея снова остановился на его саквояже. Чего ему понятно?

Вдруг Пряхина кольнуло: а почему он спросил, единственная или нет? Что-то случилось?

— Вы правда не были в больнице? — проговорил он сдавленно.

— Я же сказал.

Сказал… Мало ли что сказал. Врачи, они разве спросят, что просто так.

Алексей подозрительно оглядывал доктора.

— Я сейчас, — проговорил он, — я за вами, скажите, я сейчас.

Пряхин круто повернулся и кинулся к больнице. Он бежал по улицам городка, задевая прохожих, подстегивая и проклиная себя. Ему ли не знать этого! Сколько провалялся в госпитале! Сколько смертей видел рядом с собой! И знал, точно знал, не только по госпитальным разговорам — своими глазами видел, — что люди умирают под утро.

Как глупо! Забрезжил новый день, а новый день — всегда надежда, и в это время человек умирает, ослабев от ночной борьбы.

Пряхин ворвался в проходную, когда медсестра, почему-то в черном халате — такого Алексей не знал — вывешивала новый список. Он пробежал по недлинному столбцу фамилий, не нашел Катю и подумал, что ошибся. Сдерживая дыхание, успокаивая себя, он перечитал список снова. Вздохнул. Тьфу! Понемногу откатывало, отлегало. И чего ему взбрендила такая чушь?

Уже не бегом, а короткими пробежками Алексей вернулся к донорскому пункту. За Саквояжем построился длинный хвост, а он заметно продвинулся к входу.

Окончательно успокаиваясь, откашливаясь, улыбаясь, Пряхин встал на свое место.

— Слушайте, — сказал испуганно врач, — я, кажется, что-то не то спросил? Не так?

— Все так! — Алексей глупо улыбался. — Все так. Будет сегодня масло. А через денек яйца. Как вы велели, доктор.

Да он все с себя снимет, всю кровь отдаст, если только за этим стало — за маслом, за яйцами, за сметаной. Только бы Катя поправилась, только бы Катя!

Алексей ободрился, стал озираться и увидел еще одну знакомую спину: Анатолий!

Ну и утро выдалось сегодня! Сперва этот длинный Саквояж. Теперь Анатолий. Стоит в очереди сдавать кровь. Это надо же!

Он подошел к приятелю, спросил, изменив голос:

— Закурить не найдется?

— Некурящий, — ответил бодро Анатолий.

— И непьющий? — в тон ему справился Алексей.

Гармонист узнал его, громогласно захохотал, ткнул кулаком в живот.

— Что это значит? — поинтересовался Пряхин.

— Понимаешь, — серьезно заговорил Анатолий, — ночью я прочитал, что кровь сдавать очень полезно, вырабатываются новые кровяные тельца, и организм молодеет. — Не выдержал, раскатился: — Хочу помолодеть!

— Каким местом читал? — проворчал Алексей, но подошла очередь Анатолия, медсестра крикнула: "Следующий!" — как в парикмахерской, и гармонист подтолкнул Пряхина:

— Я на тебя занимал!

Из донорского пункта Алексей вышел, поддерживая капитана, ощущая слабость в коленях. В голове позвякивали маленькие колокольчики, зато думалось как-то легко, словно глотнул из баллона чистого кислорода.

Магазин для доноров был чист, даже стерилен, как сам донорский пункт, народ по нему прохаживался неторопливо, чинно, не то что в обычном продуктовом, где всегда очередь и воздух согрет и несвеж от человеческой толпы.

Алексей получил топленое масло. Анатолий — свежие яйца. Конечно, неплохо бы попробовать эти забытые лакомства, отведать на зубок, вспомнить, какого все это хотя бы вкуса. Пряхин сглотнул слюну, одернул себя, обложив крепким словцом, аккуратно уложил покупку в авоську. Анатолий попросил:

— Кинь и мое.

Пряхин сложил пакет Анатолия.

— Ты в больницу? — спросил мирно гармонист, и Пряхин подтвердил. Пойдем вместе, — кивнул Анатолий.

В эту минуту с ними поравнялся длинноногий врач, и Алексею пришло в голову послать передачу с ним.

— Доктор! — окликнул он. — Вы в больницу?

Долговязый охотно остановился, кивнул.

— Охо-хо-о, — протяжно вздохнул доктор, опять внимательно поглядел на Пряхина, — у меня ведь тоже одна дочка. И тоже там.

Вот ведь что… И вот почему он так спросил про Катю. Докторов, значит, тоже не жалует этот проклятый тиф.

Алексей понурился, ему и в голову не пришло спросить, чего это доктор кровь сдавать решил, ведь и доктора — люди, мало ли что, карточки потерял или еще какая нужда, — а выходит-то вот как!

Доктор вздохнул еще раз, спросил:

— Чем отоварились?

— Маслице! — улыбнулся Пряхин. — Вот Кате передайте, а?

Доктор согласился, раскрыл свой саквояж, Алексей сунул туда свое масло, Анатолий протянул пакет с яйцами.

— Ты чего? — удивился Пряхин.

— Ничего, — спокойно ответил Анатолий.

— Какого черта! — зарычал Алексей.

— Передайте Кате привет, доктор! — кивал головой Анатолий. — Да и дочке своей.

— Ждать надо, — вздохнул врач и двинулся своей дорогой, а Алексей костерил гармониста на чем свет стоит.

— Это мое дело, понимаешь! — крикнул он. — И больше ничье!

Анатолий постукивал палочкой землю, усмехался, слушая брань и крики Пряхина, но когда Алексей сказал это, повернул к нему усталое лицо.

— Замолчи, а? — попросил капитан.

Они замолчали оба.

Алексей думал про доктора, про его вопрос, единственная ли дочка у Пряхина, и про докторову дочку, которую не пожалел тиф, не захотел считаться, что у нее отец врач. Про Анатолия. Вон что выходит. Вчера с Нюрой все обрешили. Разве бы Нюра оставила мужа в очереди, не знай наверняка, что Алексей придет сюда и вернутся они вместе. И разве бы пустила Нюра Анатолия сдавать кровь, если бы не Катин тиф? Впрочем, кто мог остановить этого неистового капитана, если он на что-то решился? Скаженный какой-то.

Молча подошли к карусели.

— Гармонь-то у меня сегодня дома, — сказал Анатолий. — Сбегай, братишка!

— Может, и так сойдет? — поленился Пряхин.

— Нет, без музыки нельзя, — грустно произнес Анатолий и задумался. Я вот думаю иногда, пустяками мы занимаемся, может, лучше к штампу, все-таки железки там для войны делают. А потом думаю — нет. Почитай, во всем городе музыка и веселье только у нас, на карусели.

Алексей хлопнул его по плечу, получил ключ, отправился к Анатолию домой.

Чтобы сократить путь, пошел через рынок. И нос к носу столкнулся с тетей Груней.

Снова занялось болью сердце: тетя Груня плакала в три ручья. Это какая же сволочь, какой мерзавец посмел обидеть ее? Алексея аж заколотило от злости.

— Кто? Кто? — выдавил он из себя, а тетя Груня все плакала, слова связать не могла. Потом рукой махнула и засмеялась. И снова заплакала.

Черт возьми, да что же такое? Ничего не поймешь: то плачет, то смеется. Не успокаиваясь, тетя Груня протянула Пряхину сумку — в ней баночка сметаны, а другой рукой за пазуху полезла и достала свиток денег все сотенные, целый рулон.

— Ой, Алешенька, соколик, продала я пальто мужнее и сыновнее пальто, и шапки продала, и костюмы оба, никогда столько сразу не продавала, а денег-то, гляди, куча, кабы не потерять, и чего же я наде-елала, — снова слезами залилась. — Я ведь загадала, как продам, так уж тому и конец, не вернутся.

Пряхин схватил ее за руки.

— Чего наделала! — крикнул он. — Давай обратно. Покупателей найдем, вернем все назад!

— Не воротишь, — причитала тетя Груня, словно на могиле слезы свои проливала, — не найдешь, да и то ведь уж, наверное, нет соколиков моих дорогих, писем не шлют, значит, пропали без вести, лежат где-то в земле сырой, а тут девочка помирает, грех это, нельзя так, нелюдь я, что ли…

— Так и ты для Кати? — спросил ошарашенно Пряхин. И закричал отчаянно, толкая от себя тетю Груню: — Ну зачем же! Зачем! Я кровь сдал, купил ей, чего надо!

— Всю кровь не отдашь, — сказала тетя Груня, успокаиваясь сама, руку Алексея поглаживая. Как тогда, в госпитале. — Всю кровь не отдашь, а Катю мы спасем.