Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3 - Лиханов Альберт Анатольевич. Страница 88

Он произнес это с такой тоской, что я потащила маму за руку.

— Спасибо, — бормотала я смущенно. — Очень интересно.

На улице рассказала, как этот астроном, работающий в музее, просил ребенка.

— Может, он и прав? — спросила мама. — Важен мотив, которым руководствуются. Искренность.

— Допускаю, — ответила я. — Но мы не имеем права рисковать.

— Вся твоя затея — риск, — усмехнулась мама.

— Ты так думаешь? — поразилась я.

— А ты не догадывалась? — сказала мама и сочувственно вздохнула. Дочь, просто ты не знаешь людей. Но ничего. Это поправимо.

Мне порой казалось, мама приехала, чтобы поставить меня на место. "Ты не знаешь людей", — сказала она мне, и это была правда.

Я не знала.

В первую субботу после каникул не пришли за Аллой Ощепковой. Я впустую набирала номер Запорожцев — отвечали долгие гудки.

Аллочка сидела на своей кровати, одетая в «княжеские» обновы, меховая шубка и пушистая шапка лежали рядом.

— Наверное, много работы, — сказала она мне строгим голосом, — может быть, конец месяца, горит план.

Я удивилась новому лексикону и, признаться, обрадовалась. Значит, такие слова произносили при ней. Значит, это может быть правдой. Одно смущало — до конца месяца еще далеко.

Снова сходила в учительскую, к телефону. Долгие гудки.

Мы прождали допоздна, и я то и дело бегала к телефону. Уходить тоже не имело смысла: вдруг Запорожцев что-нибудь задержало, они приедут на своем «Москвиче», будут искать Аллочку, а ее нет. Из-за этого мы даже не пошли ночевать к Лепестинье, остались в интернате.

Свет я погасила в девять часов, но уснуть, понятное дело, не могла, ворочалась, скрипела пружинами. Ворочалась и Алла. Обычно ребята, если не могут уснуть, принимаются разговаривать, но Алла молчала. Тяжело вздыхала. Думала о своем.

Я вспомнила мытье под душем, ту достопамятную субботу моего прозрения. Алле я велела рассказать, что она любит, и та изложила целую философию: любит кататься на трамвае, любит крубничное варенье, любит артиста Евгения Леонова и одеколон "Красная Москва". Тогда это показалось просто забавным, теперь же меня осенило:

— Аллочка, ты каталась на трамвае?

— У нас ходят одни автобусы.

— А душилась одеколоном "Красная Москва"?

— Им пахла Наталь Ванна.

Есть над чем поразмыслить. Может ли человек любить то, чего не знает, не пробовал? Еще как может! И чем меньше этот человек, тем больше в его любви самоотречения и настойчивости. Как же можно обмануть такую любовь?

Припомнила личное дело Аллы. Мать умерла, вместо имени отца прочерк. Конечно, отец — неизвестное со многими вопросами, но мать была молодая, умерла от несчастного случая на производстве, а Игорь Павлович и Агнесса Даниловна говорили о серьезности своих намерений, и мы с Аполлошей перерыли все дела, пока нашли им эту девочку. Так сказать, с перспективой. Да и вообще! Крупные веснушки разбрызганы на носу, глаза голубые, озорные. Чертенок в юбке! «Князь» с «княгиней» прямо в нее вцепились. Что же случилось-то?

Неожиданно Алла проговорила:

— Папа Игорь сказал, что после каникул я у них навсегда останусь, — и вздохнула. — Наверное, последний раз здесь ночую.

— Папа Игорь? — осторожно переспросила я.

— У меня же нет папы, — как бестолковой, объяснила серьезно Алла, — а я хочу!

— Ну да, — смутилась я, — конечно.

— А вы приходите к нам в гости, Надежда Георгиевна, — сказала Аллочка, и по скрипу пружин я поняла, что она села. — Вот вы придете, а я стану угощать вас чаем с вареньем. И потом у меня вырастут свои детки, проговорила девочка без перехода, — и я их никогда никуда от себя не отпущу. Даже в зимний лагерь!

В ее голосе послышались укор кому-то и горечь, Алла снова вздохнула. Нет, честное слово, у этих девчонок старушечьи вздохи.

Некоторое время Алла молчала.

— Хорошо, — сказала я, — давай спать.

— А какой папа Игорь красивый, — проговорила она нежным голосом. Особенно когда в майке и трусах. Такой большой, такой громадный. И Агнесса Даниловна тоже большая. И белая. Они по утрам в майках и трусах зарядку делают, так пол качается.

— Аллочка, — спросила я осторожно, — почему ты Игоря Павловича зовешь папой, а его жену по имени-отчеству?

Алла ответила, секунду подумав:

— Не знаю.

Вот как! Я свернула разговор, обещав завтра утром позвонить опять и, если дома у Запорожцев никого нет, сходить с Аллой в кино.

Она притихла, успокоившись. А я, точно анатом, копалась в ее сердечке. Значит, Игорь — папа, однако его жена — Агнесса Даниловна. У маленьких ничего не бывает просто так, значит, что-то случилось? Или чувствует?

И как она сказала о ребятишках, которые будут у нее когда-нибудь… Так и взрослый не каждый подумает, а вот она, соплюха… Ох, малыши!

А ведь и верно, такая измученная душа, исстрадавшееся сердечко, став взрослой и вправду помня себя и свое детство, будет добрым человеком. Такой человек даже собственных детей станет любить предельно осознанно собственной памятью, своим горьким прошлым. Надежное дело — такая горечь, она способна охранить, способна защитить, оберечь. Сколько ни говори людям об их обязанностях, об их долге, о добрых правилах жизни, не услышат они этих слов, коли собственного нет — силы, чести, понимания… А у этих понимание свое, выстраданное, к таким взывать не надо.

Нет, правда, мои ребята необыкновенные. Разве я первоклассницей о чем таком думала? Знала? Сейчас вот только узнаю, да и то по работе, по профессии своей, а будь инженером, каким-нибудь чистым физиком, глядишь, и не поверила бы, что есть на земле взрослые малыши…

Утро вызолотило низким солнцем закуржавелые березы, и такая стояла тишь на ранних, безлюдных улицах, такая благодать, что не верилось, будто ты в городе. Народ в воскресенье отсыпался, только у детского кинотеатра шумно и даже очередь в кассу на первый сеанс. Аллочка просила, чтобы я взяла билеты поближе к выходу. Что ж, к выходу так к выходу — и я значения странной просьбе не придала.

После журнала она шепнула мне на ухо: "Пи-пи", — скользнула в портьеру у двери. Я и тогда ничего не поняла. Решила, что, пожалуй, Аллочке надо помочь, как она тут, в общественном месте, управится. Вышла за ней в фойе и едва ухватила взглядом: приметная рыжая шапка Аллы уже мелькала на улице.

Еще что за новости! Я прибавила шагу, потом побежала.

Алла не оборачивалась. Неслась уверенно, и было понятно, что она знает этот кинотеатр, улицу, весь район.

Нет, определенно у Аллы была цель, продуманная заранее. И кинотеатр именно этот выбран не зря. Алла бежала вдоль дома, через двор, к соседнему зданию, и вначале я хотела окликнуть ее. Потом, поняв, что она не убежит, что все-таки я бегаю быстрее девочки, сдержалась.

Вот она исчезла в подъезде.

Я заскочила за ней и услышала смеющийся, радостный голос:

— А вы, оказывается, здесь! Телефон сломался?

Все предельно понятно. Аллочкин замысел был прост и точен.

Я поднялась на второй этаж и застала немую сцену: «князь» Игорь и «княгиня» в спортивных шерстяных костюмах стоят друг за другом в открытых дверях и очень смущенно молчат, а спиной ко мне стоит Аллочка и смеется. Рада, что все в порядке и ее родня дома.

Потом она оборачивается, ни капельки не смущена, будто мы шли вместе с ней и она только на лестнице обогнала меня.

Я здороваюсь, и Игорь Павлович с женой, как по сигналу, начинают разговаривать, перебивая друг друга:

— Да! У нас сломался телефон! Заходите! Раздевайтесь!

— Аллочка! Какая ты умница! Хорошо, что привела учительницу.

Приходится пройти, раздеться. Потолки действительно высокие, а дом полная чаша: горка набита хрусталем, красивая мебель, мягкие ковры.

И в это время, звонит телефон.

Игорь Павлович словно спотыкается, этот звонок производит на него действие резкого окрика, и я снова с грустью все понимаю, несмотря на соломинку — да что там, целое бревно! — которую кидает «княгиня» своему мужу: