Кыш и Двапортфеля: Повести - Алешковский Юз. Страница 38

ГЛАВА 12

Я залез на ограду, зажмурился, прыгнул на улицу и ушиб подбородок об коленку. Из глаз у меня посыпались искры.

— А если ты сломаешь ногу? Ты понимаешь, что сорвётся весь наш отпуск? — спросила мама. — Ты обязательно должен выходить на улицу именно таким путём?

— Я ищу след, — ответил я.

— Идём быстрей. Даю тебе честное слово, а ты знаешь, что оно действительно честное, что, если ты не будешь отдыхать как следует, если ты будешь лазить по заборам и вытворять чёрт знает что, я отвезу тебя на аэродром и отправлю к Сергею Сергееву! Ты понял? И не забудь про Кыша! Я всю ночь после его возни с кошкой не могла уснуть. Мне снились всякие ужасы, — сказала мама и даже дёрнула меня за руку. — Кроме того, я волнуюсь за папу, а тебе хоть бы хны! Ты вздумал играть в сыщиков, и я чувствую, что до добра нас это не доведёт. Местные хулиганы с тобой цацкаться не будут, учти. Мы с Анфисой Николаевной решили заявить в милицию, а ты, пожалуйста, сам ничего не предпринимай. Дай мне отдохнуть! Ведь у меня раз в году отпуск!

Я ещё раз пообещал помочь маме отлично отдохнуть. Она успокоилась и послала меня отнести папе бритву, а сама с Кышем осталась ждать на скамейке у ворот «Кипариса».

— Не волнуйся, если я задержусь. Вдруг папы нет на месте, — сказал я.

ГЛАВА 13

Папы в палате не было. Там сестра-хозяйка ругала Федю за то, что у него под кроватью лежали верёвки и железные крючья.

— Если сегодня же не уберёте, я напишу докладную Корнею Викентичу! — пригрозила она.

— Да я вообще могу съехать отсюда! Чем по вашим драконовским законам жить, лучше дикую койку снимать! — возмутился Федя. — Того нельзя, этого нельзя.

— Успокойтесь, голубчик. Стыдно такому Геркулесу капризничать, как мальчишке. Мы вас отремонтируем, а вы соблюдайте режим и порядок, — ласково сказала сестра-хозяйка. — Уберите, милый, верёвки и железки.

— Ладно. Уберу. Когда со мной по-хорошему, — сказал Федя, — тогда я шёлковый.

«Странно, — подумал я, — зачем ему в санатории верёвки и крючья? Ведь это альпинистское снаряжение. Очень странно!»

Я побежал в столовую. Она была на первом этаже. Мне даже не понадобилось заходить внутрь. Папа сидел за столиком у открытого окна вместе с Василием Васильевичем, Миловановым и Торием.

Я подошёл и, наверно, глупо уставился на салаты из огурцов, которые стояли на столе, потому что все трое засмеялись.

— Привет! Ты что, проголодался? Огурцов захотел? — спросил папа.

— А где вы их, интересно, взяли? — спросил я, наверно, так подозрительно, что папа даже привстал и строго переспросил:

— Что за допрашивающий тон? Что значит — где мы взяли огурцы?

Тут я случайно заметил, что люди за соседними столиками тоже едят салат из огурцов, и сказал:

— Извините. К нам в огород вторую ночь подряд грабители забираются. Огурцы таскают.

— И ты взял под подозрение родного отца? — с обидой сказал папа. — Спасибо!

— Это у меня просто вырвалось. Мне хочется напасть на след, — объяснил я.

— И помногу таскают? — поинтересовался Василий Васильевич.

— Помалу. И ещё роняют. Анфиса Николаевна утром три штуки нашла, — ответил я, — что-то вспомнила и начала переживать.

— Это ваша хозяйка? — спросил он.

— Ага. Она хорошая. Всю войну провоевала. И я с Кышем буду защищать её огород. На третий раз мы их накроем с поличным! — пообещал я. — Такую ловушку поставим, что бабочка и та попадётся!

— Стоит ли из-за двух огурцов такой огород городить? — шутливо спросил папа.

— Дело не в огурцах. Анфисе Николаевне что-то начало мерещиться, а мама неспокойно себя чувствует и говорит, что сегодня огурцы, а завтра ещё что-нибудь. Она трусиха… Вот твоя бритва. Я пошёл.

— Мне непонятно, чем занимается Кыш, когда кто-то орудует под вашим носом, — сказал папа.

— Ночью на Кыша совершила нападение кошка, и у него испортился нюх, — объяснил я, а Василий Васильевич засмеялся.

Милованов продолжал читать книгу и есть, а Торий решал шахматную задачу.

Вдруг в зале столовой гулко и скрипуче, как на школьных соревнованиях по бегу, загремел чей-то голос:

— Внимание! Внимание, товарищи! Сейчас с важным сообщением выступит Корней Викентич!

В зале стало тихо… Только позвякивали ложечки о края стаканов. Корней Викентич сообщил:

— Товарищи! Вчера вечером здесь, в этом зале, я поставил вас в известность о посягательстве на культурные ценности… Был изуродован Геракл… Почему вы опоздали, Ешкин? — спросил он у пришедшего вместе с сестрой-хозяйкой Федю.

Она что-то шепнула на ухо Корнею Викентичу. Тот кивнул. Федя сел за папин столик. Он сам был похож на Геркулеса. Его мускулы так и играли под белой майкой.

— Товарищи! Сегодня вновь обнаружены следы варварской деятельности человека, очевидно, находящегося среди нас. На чудесной вазе работы бывшего отдыхающего Восторгова обнаружены слова: «Крым — это чудо. Берегите его!» Эти же слова вырезаны на скамейке около фонтана. — В зале возмущённо зашептались. — Слов, товарищи, нет! Нужны дела! Нужны дейст-ви-я! Повторяю: при полнейшем соблюдении режима и выполнении всех процедур! Нам брошен вызов! — воскликнул Корней Викентич и быстро вышел из столовой.

— Ах, как наивен наш профессор! Публично призывать к борьбе с варварством неразумно, — сказал Василий Васильевич папе. — Варвар теперь законспирируется, и поймать его будет трудно. Но не невозможно. У меня, например, были дела посложнее.

— Вы профессиональный детектив? — спросил папа.

— Да.

— Рассказали бы хоть одно дело. Я совершенно не могу жить без детективов! — попросил Торий. — Я был бы счастлив!

Василий Васильевич промолчал. Я хотел тут же попросить его помочь мне поймать огородных воришек, но подумал, что момент сейчас неподходящий.

— Значит, уверены, что поймаете того, кто пишет буквы? — спросил Федя.

— Думаю, да.

— А что, собственно, такого случилось, что подняли шум на весь мир? — удивился Торий. — Ну, написали… Ну, нацарапали. Ну и что? Что это, последний Геракл? Их ещё тысячи в наших парках. Или скамейка? Цацкаются с ней, как с троном Ивана Грозного. А шахматного столика на всей территории ни одного.

— Да-а! — только и сказал Милованов, с сожалением смотря на Тория.

— Вот именно, — согласился папа.

— Если я не прав, возражайте, — улыбаясь, пригласил всех Торий.

— Будьте уверены: возразим. Только после завтрака, — пообещал Василий Васильевич.

— Алёша! — позвала мама издалека, и мне стало стыдно, что я заставил её долго ждать на жаре.

Я рассказал маме, что кто-то опять испортил культурные ценности.

— Как он ухитряется остаться незамеченным? — удивилась мама. — Вот наглец!

— Папин сосед по палате, который со шрамом, — сыщик. Он его поймает! — сказал я.

ГЛАВА 14

На этот раз мы с мамой пошли на другой пляж, поближе к папиному лечебному. Там на берегу лежали громадные камни, скатившиеся когда-то, наверно, с Ай-Петри, и остроконечные, и круглые, и плоские, на которых загорали дикари. И в море тоже стояли целые скалы. Со скал ныряли двое мальчишек из пионерского патруля. Мама нашла для меня бухточку и сказала:

— Вот здесь тебе по грудь. Бултыхайся и учись плавать.

Я сажал Кыша на камень, когда шёл купаться, и он сидел, пугливо оглядываясь по сторонам: ведь вокруг было море. И когда на Кыша попадали брызги от волн, он облизывался. С плаванием у меня ничего не получалось, как я ни старался. Я только наглотался воды, отяжелел и сразу пошёл ко дну.

Тогда мама рассказала мне, как я учился ходить, держась за бороду дедушки…

«Я козёл рогатый! Я козёл рогатый! — говорил дедушка, встав передо мной на колени. — Держись за мою бородёнку!»

И я хватал дедушку за бороду, привставал с пола и вот так делал самые первые шаги в своей жизни…