Во цвете самых пылких лет - Соколовский Владимир Григорьевич. Страница 4
7
Ссора есть ссора. Слова, выкрикиваемые в ее ходе, часто неразумны, а мысли, им предшествующие, нередко просто несправедливы и злы. Однако на этот раз Васька, предположивший, что без него Славка пропадет, был прав, и вот по какой простейшей причине: деньги-то все находились у него, у Славки не было ни копейки! И в то время, как Васька, основательно подзакусив в буфете, прогуливался по перрону и покушивал мороженое, несчастный Славка скитался где-то по вокзальным задворкам и мучился голодом, жаждой и угрызениями совести. А подойти к Тарабукину не позволяла гордость.
Следовать умному совету сержанта они, конечно, и не подумали. Еще чего! Поехать на юг — и вдруг бесславно вернуться обратно! Ждать паспортов! Черт знает, сколько можно ждать! Да еще и неизвестно, отпустят ли родители в другой раз после такого случая!..
Встретились в купе. Разлучиться насовсем они, разумеется, не могли: ведь билеты, купленные еще в столь недавние времена безмятежной дружбы, были на соседние места!
Васька, сыто жмурясь, пристроился возле окна и благодушно помыкивал песенку. Славка же злобно пыхтел, дергал плечами и часто бегал в тамбур. Поезд тронулся, пришла проводница и спросила:
— Чай, постель берете?
Славка сопнул, и сопение это похоже было на стон. Васька же Тарабукин, лучисто поглядев на добрую женщину, сказал:
— Мне, пожалуйста, два чая. И постель, разумеется. Так… — Он затих ненадолго, потом выбросил палец в направлении поникшего Славки и закончил: — Этому гражданину тоже дайте, пожалуйста, чаю. Так, примерно, один стакан. И постель. Я плачу.
А когда проводница вышла, он достал из заднего кармана новых, еще не стиранных, купленных к поездке джинсов донельзя сальный сверток, в который завернут был бутерброд с раздавленной котлеткой, и, протянув покрывшему себя позором приятелю, бросил великодушно:
— На. Рубай, растратчик!
Нелегко было Славке стерпеть такое унижение. Бутерброд он, конечно, взял — уж очень хотелось есть, — но в голове моментально зароились, запрыгали всяческие крамольные мысли. Например, была такая: забрать сейчас у Васьки все свои деньги, пойти в вагон-ресторан, наесться там до отвала, а потом прийти и завалиться спать с выражением величайшего презрения к жадному и бездушному Тарабукину. Но могучим усилием он переборол себя и решил поискать утешения в поэзии. Достал из чемодана томик Баратынского и начал внимательно читать.
Так горестно восклицал известный поэт девятнадцатого века. И Славка, ощутив вдруг его печаль, тоже почувствовал себя несчастным и одиноким. От этих плохих дум он окончательно пришел к решению забрать у Тарабукина свои деньги и как следует поужинать в ресторане и, наверно, осуществил бы такое дело, если бы в купе не появились попутчики.
8
Их было двое. Один высок, изящен и кривоват. Другой же — примерно одного с ним возраста, то есть лет под тридцать, склонен скорее к полноте, рыж и добродушен с виду. Они поздоровались и начали располагаться, толкая друг друга и взаимно извиняясь.
— С отбытием в солнечные края! Там в скалы бьется прибой, там мы станцуем, детка, с тобой, — воскликнул изящный и, чуть склонясь, представился:
— Сергей. Микробиолог.
— Трэба за то дело выпить! — сказал полный. — И будэмо взаимно знакомы: меня зовут Шура. Шахтер.
— Заколачиваете? — и микробиолог выразительно постучал одним кулаком по другому.
— А як же ж! — развеселился Шура. — Глядить, ну глядить на руки. Еле отмыл перед отпуском. — И он показал свои большие ладони сначала изящному, потом Ваське, а потом и Славке. При этом друзья тоже подали ему руку и отрекомендовались.
Удовлетворённый шахтер достал бутылку. Микробиолог пить отказался:
— Не могу в дороге. Какой-то синдром.
— Ото так! Ото так! — застукал словами шахтер и бухнул на стол вареную курицу. Налил полстакана водки, подмигнул Ваське: «Давай!»
Васька замотал головой: он водки не пил еще ни разу в жизни и не собирался. А пьющих водку он даже несколько презирал.
Славка полностью разделял его взгляды. Но здесь был тот случай, когда можно доказать другому, что ты тоже имеешь право на собственное мнение насчет некоторых вопросов и никто не смеет тебе указывать. Алчно поглядывая на курицу, Славка дернул, морщась, свою долю и вгрызся в закуску. Шахтер тоже выпил полстакана, обмахнул рот, не закусывая, спрятал бутылку и некоторое время сидел, умилительно поглядывая на хрустящего куричьей костью Канаева. А когда тот закончил и привалился к стенке, спросил с уважением:
— Можа, тебе ще плеснуть?
— Не-а! — отдуваясь, сказал тот. — Спасибо, Шура.
Изящному, казалось, не было ни до кого дела. Он сидел и читал толстую книгу. Подобревший после еды Славка, желая оказать человеку внимание, склонился к нему и спросил:
— Чем интересуетесь?
Тот закрыл книгу, протянул. Нет, такую Славка видел впервые. И он сказал, разводя руками:
— Не знаю, к сожалению.
Микробиолог поглядел на него с явным презрением, почти вырвал книгу из рук и процедил сквозь зубы:
— Классиков, юноша, следует знать. Хотя бы своих…
Наступило неловкое молчание. Нарушил его шахтер Шура. В руках его вдруг появилась колода карт, и он, взмахнув ею, промолвил:
— Что ж, скоротаем дорогу! Не возражаете? Но токо ежли что попроще, а то у интеллигенции такие игры, что недолго и сказиться: преферансы там, реверансы…
— Тогда давайте в подкидного! — и микробиолог Сергей, не спрашивая друзей, взял у шахтера карты и разбросал на четверых. Сыграли два раза, и оба раза остались в дураках шахтер и Васька, игравшие в паре.
Шура разволновался, закричал, что неудачный партнер, а так бы он ни за что, и неожиданно предложил сыграть в «свару», по копеечке с кона: уж, мол, тут-то он себя проявит.
Васька со Славкой к картам были равнодушны, а о такой игре и вообще не слыхивали, поэтому отказались. Однако рыжий Шура заявил, что обучит их «зараз», игра — проще репы. Потихоньку-потихоньку, и через полчаса эта и вправду оказавшаяся простой игра уже кипела вовсю. Картежные азартные, порочные страсти затопили крошечный, качающийся на колесах в чернильной черной ночи кубик купе, пульсировали и отражались от его стенок, карты веером падали на столик, поблескивали и прятались глаза. Игра нарастала, бурлила, пучилась и вдруг закончилась моментально, как выстрел: шахтер Шура проиграл Славке двести рублей. Бедняга сжимал и разжимал огромные кулаки, у него прыгали губы, и он бормотал:
— О це да! О це да!.. Ото ж так… х-хэх! — И бил себя по коленке.
Микробиолог смотрел на него с нескрываемым участием, а Славка сидел бледный, напуганный удачей и только однажды устремил на Тарабукина торжествующий взгляд. Взял из выигрыша десять рублей и отдал их Ваське. Тот смирно принял деньги и подумал: «Какой он все-таки везучий, Славка! Вечером потерял десятку, а через несколько часов приобрел в двадцать раз больше». И тут же придал мыслям солидное, деловое направление: «Ну что же, лишние деньги тоже не помешают…» Потрясенные неслыханным везением, ребята сразу забыли о своих ссорах и разногласиях.
— Дай трохи отыграюсь, слышь! — умоляюще попросил Славку шахтер Шура.
— Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался, — назидательно заметил микробиолог. — Смотри — с таким игроком, — он кивнул в Славкину сторону, — и все остальное спустишь.
Славка гордо вспыхнул и потупился.
— Та мне не жалко! — закричал Шура и, вытаскивая из карманов денежные пачки, стал швырять их на столик. — Но ты мне хоть дай, дай возможность! А? — И он с подобострастием уставился на Славку.
Тот колебался. Что-то слишком непостоянна была сегодня фортуна: то выхватывала деньги из его рук, то возвращала их ему в удвадцатеренном размере… Он начал уже уставать от ее улыбок и затрещин. Но Васька, которого змей легкой наживы укусил в самое сердце, не сказал другу слова запрета, а микробиолог вздохнул осудительно: «Что ж вы, ребята, взрослый человек страдает, просит вас как людей, а вы…» — и Славка, слабый человек, содрогнувшись, согласился.