Капитан Крокус - Кнорре Федор Федорович. Страница 12
Тут всем стало ясно, что такого ростовщика ещё не видывали даже у них в городе. Он стал владельцем половины всех больших домов, ему было присвоено звание Почётного Ростовщика Республики… А при Новом Порядке, когда началась повальная автоматизация и чучелизация, конечно, не кто, как он, первым сообразил, куда клонит великий Генерал-Кибернатор, выхватил грандиозный подряд и с невероятной быстротой организовал свой Чучельномеханический комбинат, работавший по государственному заказу…
Тихонько, мечтательно хихикая, он снова и снова припоминал свою полную удач, такую выдающуюся жизнь. Но он не был обыкновенным жадюгой. Он был как бы художником своей профессии. И маленькая сделка с мышонком его сердцу была одинаково дорога, как и тысячеэтажная операция, так же как какой-нибудь эпизодик с клетками… С клетками!.. И тут он разом припомнил всё: Капитан Крокус… Львы!.. Клетки!!
Нет, он никогда не забывал ни одного дельца, заработал он на нём сто домов или одну маленькую задвижечку для форточки одного окна одного дома. Он всё вспомнил, всё стало ясно! Теперь он знал, что ему делать!
Глава 9. ИСТОРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДАЛЕКО НАЗАД
История с клетками, которую припомнил господин Почётный Ростовщик Республики, была довольно старая история. Начиналась она давным-давно, когда ещё и в голову никому не приходило взяться за автоматизацию цирка и Зоопарка.
В те годы гремел и славился в цирке знаменитый укротитель львов, тигров и крокодилов — неустрашимый Капитан Крокус.
В минуты смертельной опасности ни один мускул ни разу не дрогнул на его лице. Он действительно был смелый человек, и всё же каждый вечер перед представлением, когда он начинал натягивать свои узкие штаны клюквенного цвета с золотыми кантами, в животе у него начинало что-то бурчать.
Он был бесстрашный человек и каждый вечер был на волоске от гибели. Но с этим проклятым бурчанием он ничего не мог поделать.
В своей тесной уборной, украшенной большими портретами разъярённых львов, оскаленных крокодилов и окрысившихся тигров, он, сидя перед зеркалом, проверял свой холодный, бестрепетный взгляд укротителя и натирал специальной помадой свои усы до тех пор, пока они не становились похожи на два торчащих наконечника копья, показывающих, точно чёрные стрелки часов, на красном циферблате его лица без десяти два!..
Засунув за пояс большой пистолет, он туго сгибал, зажав в одной руке, гибкий бич и, выпятив грудь в гусарском мундире, пинком ноги открывал дверь.
Топая сверкающими ботфортами, он шёл по проходу мимо притихших маленьких пони с подстриженными чёлками, мимо ушастых осликов и розовых дрессированных поросят, боязливо выглядывавших сквозь щёлки своих загородок.
Музыкальные эксцентрики, игравшие вальсы на кастрюлях, половых щётках и малюсеньких скрипочках; силач, который поднимал на одной руке всю свою семью из восьми человек; танцовщицы на проволоке и гимнасты — все почтительно расступались, давая дорогу Капитану. И ни один человек не догадывался о том, как горячо завидует в эту минуту Капитан своему приятелю, толстому клоуну Коко, всю жизнь дрессировавшему не каких-нибудь коварных хищников, а легкомысленных, но добродушных поросят.
Капитан Крокус входил за решётку, опоясывавшую цирковую арену, и, сняв широкополую шляпу, кланялся публике, хмуро улыбаясь.
Он оглушительно хлопал бичом, делая знак, чтоб выпускали львов, и в последний раз слышал лёгкое, замирающее бурчание у себя в животе…
Двадцать львов, толкаясь, выбегали на арену. Музыка играла бодрый галоп. Львы рычали, замахивались лапами на укротителя и прыгали сквозь обручи. Капитан Крокус щёлкал бичом, опасливо наступал и вдруг нервно отскакивал, угрожающе вскрикивал, вонзая свой повелительный взгляд в глаза львов, шевеля усами и судорожно хватался за кобуру, готовясь дорого продать свою жизнь. Словом, непрерывно был на волосок от гибели!
В публике ребятишки обмирали от страха, женщины вскрикивали, а мужчины, глядя на них, бесстрашно улыбались свысока и только слегка зеленели, если решётка начинала немного шататься.
Под конец львы влезали на тумбы и усаживались все в один ряд, точно готовясь сняться на семейной фотографии.
Самый старый и терпеливый лев широко разевал пасть. Музыка обрывалась, будто весь оркестр повалился в обморок от ужаса, разроняв инструменты.
Капитан вкладывал свою напомаженную голову в пасть. Лев старался не дышать носом, чтоб не чувствовать помады, борясь с желанием выплюнуть голову укротителя изо рта…
Потом публика хлопала в восторге от того, что укротитель на этот раз спасся от гибели. Ожившая музыка вприпрыжку мчалась в весёлом галопе, Капитан, сияя, раскланивался на все четыре стороны и до самого следующего вечера не мог без снисходительной жалости вспомнить о бедняге клоуне Коко и его поросятах…
Так, каждый день на волосок от гибели, Капитан Крокус прожил долгие годы.
Многие его львы за это время состарились и умерли на руках у Капитана, и он терпеливо ухаживал за каждым до последней минуты. Уложив тяжёлую лохматую голову себе на колени, он поил их тёплым молоком, гладил и ласково приговаривал, как старая бабушка, и львам приятно было слышать его знакомый голос.
Они отлично понимали, что только он один их оберегает, не позволяя окружающим громадным стадам людей прорваться сквозь прутья клетки к нескольким беззащитным львам…
Львов в труппе делалось всё меньше, но жизнь шла по-старому:
Капитан Крокус тщательно натирал седые усы чёрной помадой, пока они не начинали торчать, как острия пик на чугунной решётке, натягивал клюквенные штаны и неустрашимо выходил к своим львам.
Длинный бич оглушительно хлопал, Крокус злодейски шевелил усами и таращил глаза, отскакивал и наскакивал, повелительно выкрикивая слова команды, а львы рассеянно порыкивали и, сдерживая зевоту, лазали по тумбам, а когда веки у них начинали совсем слипаться от скуки, Крокус палил в воздух из большого пистолета, и они, встряхнувшись, начинали виновато махать лапами и старательно рычать…
И вот однажды вечером, когда все яркие лампы в цирке были погашены, а блестящие костюмы убраны в сундуки, публика давно разошлась по домам и уже успела позабыть про цирк и только дети смеялись во сне, вспоминая укротителя поросят и клоуна, которого все хотели обмануть, а он под конец всех облил водой; поздним вечером, когда обмякший силач, наевшись сосисок, мирно сопел с ночным колпаком на голове, а воздушные танцовщицы, зевая, стирали в мыльной пене свои коротенькие воздушные юбочки, а факир — угадыватель мыслей проигрывал шестую партию в шашки дурачку лилипуту; поздним-поздним вечером в тишине пустого цирка, где уже заснули пони, дрессированные поросята, лев и райские птицы, Капитан Крокус сидел в своей уборной и кривой саблей факира нарезал кружочками колбасу.
Толстый Коко, укротитель поросят, аккуратно застелив старой афишей большой турецкий барабан, раскладывал тарелки, горчицу и хлеб.
На стенах вокруг них висели портреты львов в траурных рамках.
У Капитана был грустный и подавленный вид, и стрелки усов на пожелтевшем циферблате его лица уныло свисали вниз, показывая без двадцати четыре.
Коко вздохнул и откупорил бутылочку зелёной жидкости, хлебнув которой умные люди слегка глупеют, а глупые делаются круглыми дураками.
Они выпили зелёной настойки, немножко поглупели, и Капитан сказал:
— Как будто вчера это было! Вот такими буквищами на моих афишах писали: «Двадцать львов — Крокус — Двадцать!»
— Я это помню, — сказал Коко.
— Потом стало «Семь львов — Семь»!.. А вчера скончался мой бедный Пират, и теперь со мной остался один-единственный лев — Нерон. Бедный добряк Пират! Он и мухи никогда не обидел!
— О-о! — торжественно сказал Коко. — Если ты муха и за всю свою жизнь не обидела другой мухи, ты славное насекомое, и я всегда готов пожать твою лапу. Но если ты лев и никогда не обидел зря ни одной мухи, я готов обнять тебя и прижать к своей груди!