Волшебные очки - Василенко Иван Дмитриевич. Страница 9

— Где мне! — вздохнул я.

— Ну, не сразу. В чем смогу, я помогу, как другие помогают мне.

— Тебе? — с недоверием посмотрел я на Романа.

— Что же тут удивительного?

— Но ведь ты так много знаешь, так хорошо во всем разбираешься, что другим остается только учиться у тебя.

— Дмитрий! — прикрикнул на меня мой собеседник. — В какой раз повторяю тебе: знай меру в своих увлечениях.

Мы еще поговорили, и, когда солнце спряталось за соседнюю горку и стали сгущаться сумерки, Роман сказал:

— Теперь шагай домой, а то как бы ты не забрел куда-нибудь в темноте.

— А ты?

— Я останусь здесь.

— Здесь?! Один?! — Но, увидев, каким непроницаемым и строгим вдруг стало лицо Романа, я молча довернулся и пошел по тропинке вниз.

«СКАЗКА ГРАДОБЕЛЬСКА»

Первое время меня в Градобельске преследовал смутный и нелепый страх: вдруг в городе пересохнут все колодцы—ужас, какое начнется бедствие. А до моря, где воды сколько угодно, больше шестисот верст. Видимо, сказалось то, что всю свою жизнь я прожил в городе, где днем и ночью шумела морская волна. Но вот я почувствовал себя уже не временным и случайным человеком в Градобельске, а одним из сорока тысяч его жителей — и страх почему-то исчез. Почувствовал же я себя «градобельцем» не сразу: все казалось, что вот-вот меня вызовет к себе в кабинет директор н скажет: «Я должен вас огорчить. Дело в том, что в список принятых вы попали случайно. Вот, получите ваши документы и возвращайтесь домой». Для таких опасений, тоже в сущности нелепых, были все-таки свои поводы: я был младше всех, кто держал экзамен, и попал в институт в отличие от многих других после первой же попытки. А тут еще Ферапонт бросил тень на мою, так сказать, правомочность сидеть на институтской скамье: в беседе с третьекурсниками, назвав вновь принятых «слабоватыми», он с пренебрежительной миной сказал: «Среди них есть даже один, который не знает границ Австро-Венгрии». На переменах меня разглядывали, чуть ли не ощупывали. Старшекурсники спрашивали: «А не брат ли ты Виктора Мимоходенко? О, тот был спосо-обный!» Я отвечал: «Брат». Но вскоре мне это надоело. И когда очередной любопытствующий подошел и начал: «А не брат ли ты…», я не дал ему договорить и сердито сказал: «Да, брат! Брат своего брата!» Так это прозвище — «брат своего брата» — и осталось за мной на все время моего учения в институте. Впрочем, к моей фамилии прибавляли еще и другие определения. Например: «тот, который не знает границ Австро-Венгрии», или «тот, который в экзаменационном сочинении критиковал тему сочинения».

Однажды вечером я встретил на улице сильно подвыпившего Воскресенского. Уставясь на меня, он сказал заплетающимся языком: «А, ты тот самый, который… не знает границ… своего брата?..» На другой же день я взял в географическом кабинете немую карту Европы, принес ее перед началом лекции Ферапонта в аудиторию третьего курса, повесил и сказал:

— Тут некое лицо заявило, что я не знаю границ Австро-Венгрии. Допустим, не знаю. Прошу того, кто знает, показать их мне.

Наступило минутное замешательство. Какой-то «дяденька» с добродушным лицом подошел к карте и пробасил:

— Что ж, покажу тебе. Учись на старости лет.

Он стал водить пальцем по карте, но забирался то в германскую часть Польши, то в Сербию. К тому же пропустил границы с Италией и Швейцарией. С мест посыпались выкрики, поднялся гвалт, хохот. Роман крикнул:

— Дмитрий, покажи то, что ты показывал на экзамене.

Я показал все границы и сказал:

— Вот это я и показал на экзамене. И тут в аудиторию вошел Ферапонт.

— Что такое? В чем дело? — спросил он, переводя оторопелый взгляд с меня на карту, с карты на улыбающихся слушателей.

— Мимоходенко дал нам сейчас показательный урок по географии, — с полной серьезностью сказал Роман. — Теперь и мы уяснили все границы Австро-Венгрии на немой карте, а то некоторые третьекурсники были «слабоваты» в этом.

С этого дня я больше не ждал, что меня вызовет директор и вручит документы. И, не знаю уж, по какой ассоциации, у меня пропал и страх, что в Градобельске пересохнут колодцы.

Неожиданно для себя, я вскоре стал известен и за пределами института.

К нам в актовый зал вошли три миловидные девушки, одетые в светло-голубые платья и белые пелеринки. Они застенчиво озирались, не зная, к кому обратиться. Аркадий молодцевато встряхнул своими светлыми кудрями, приосанился и заскользил по паркету к девушкам.

— Вы кого-нибудь ищете? Не могу ли я вам помочь?

— Да, да!.. — обрадовались девушки. — Мы приглашаем всех институтцев на вечер, который устраивает завтра Алексеевская гимназия. Вот билеты. Кому вручить?

— Моя фамилия Диссель, — поклонился Аркадий. — Очень рад познакомиться. Конечно, мы все придем. Гимназистки Алексеевской гимназии — самые очаровательные барышни на свете.

Девушки вспыхнули, сунули Аркадию пачку голубеньких билетов, несколько разрисованных программок и поспешили к выходу.

— Прелесть! — воскликнул Аркадий и даже зажмурился от восторга. — Три грации, живые три грации! Кто еще не женат, подходи, получай билет!

На другой день, как только начало темнеть за окном, Аркадий зажег большую лампу, висевшую посредине комнаты над нашим общим столом, и начал прихорашиваться: покрутил кончики усов, выбрил начисто подбородок, припудрился, полез в чемодан и долго копался в нем, вынимая и примеривая разноцветные галстуки. Роман лежал с книжкой на кушетке и смеющимися глазами следил за ним.

— Ну, сегодня гимназистки утратят навеки покой. Сам Адонис спустится к нашим девицам и всех озарит, — сказал он.

— Кабы всех! — вздохнул Аркадий. — Одну не озаришь: она сама всех озаряет.

— Это кто же?

— Будто не знаешь? Татьяна Люлюкова, «сказка Градобельска».

— А-а-а, — протянул Роман, — тут тебе не повезло. — И, обращаясь ко мне, рассказал: — Аркадий знал, что эта гордая девушка избегает знакомства с местными кавалерами. Вот он и поспорил с Воскресенским на бутылку мадеры, что подойдет к ней на улице, заговорит и познакомится. И точно, подходит, приподнимает галантно фуражку и говорит: «Тысяча извинений! Скажите, пожалуйста, нет ли у вас в Киеве близкой родственницы по имени Анастасия Петровна Люлюкова?» Он, конечно, рассчитывал, что она ответит: «Нет». Вот тут-то он и начнет расписывать, как поразительно похожа на нее эта придуманная им Анастасия Петровна и лицом, и фигурой, и голосом. Словом, разожжет любопытство, и знакомство состоится. А она вместо того отвечает: «Да, есть. Именно в Киеве. И именно Анастасия Петровна Люлюкова». И так насмешливо оглядела его своими синими умными глазами, что он только крякнул — и отошел. С тех пор обходит девушку за три квартала.

— Сплошной вымысел! — фыркнул Аркадий. — Я сказал «в Одессе», а не «в Киеве».

— Ну, в Одессе, — миролюбиво согласился Роман и тоже стал одеваться.

На улице нас обогнала кругленькая гимназистка. Даже сгустившиеся сумерки не могли притушить белокурость ее волос и ясность светлых глаз. В руке она несла сверток, казавшийся непомерно большим при ее коротенькой фигурке.

— Мара, Марочка! — крикнул Аркадий. — Куда мчитесь?

— Спешу, спешу, спешу! — замахала девушка свободной рукой. — Ужас, сколько сегодня всяких дел! Ужас!

— Да подождите вы! Одну минуточку! Я познакомлю вас с новым институтцем! Вот он, глядите! Это брат Виктора Мимоходенко.

Девушка приостановилась и протянула мне пухленькую ручку..

— Брат?! Неужели?! Какой худенький!.. Ох, я не то хотела сказать… Хотите шоколадку? — Она вынула из свертка конфету и сунула мне в руку. — Бегу! Сколько дел сегодня — ужас! Скорее приходите — будете помогать мне!

Последние слова были обращены явно ко мне. Аркадий хлопнул меня по плечу:

— Покорил с первого взгляда. Что за девушка! Сколько жизни! Обязательно приглашу ее сегодня на вальс!