Критикон - Грасиан Бальтасар. Страница 14

Кризис VI. Состояние века

Слыша слово «мир», воображаешь дивно стройную и совершенную совокупность всего сотворенного, и это правильно, ибо названием мир обязан своей красоте: ведь «мир» – это покой, порядок, стройность. Чудится тебе чертог, превосходно задуманный бесконечной Мудростью, искусно воздвигнутый Всемогуществом и украшенный божественной Благостью, дабы он был обиталищем человека-царя, который как существо, наделенное разумом, будет властвовать в мире и поддерживать его в том изначальном порядке, как его создал божественный Мастер. Стало быть, мир – не что иное, как дом, сложенный и слаженный для человека самим Богем; вряд ли лучше скажешь о его совершенстве. Таким следовало бы миру быть, так обещает имя, заверяет начало и убеждает назначение; но, увы, насколько он иной, до чего довел его человек, сколь отличается слово от дела, о том поведает Критило. Ведь он и Андренио уже находятся в мире и находят в нем мало хорошего, ибо они – личности.

Итак, искали они людей, но тщетно. И когда уже притомились и приуныли, повстречалось им некое существо, получеловек-полуконь. Критило обрадовался, Андренио же с испугом спросил:

– Что за нелепое чудище?

– Не бойся, – отвечал Критило. – Это больше человек, чем сами люди, это наставник царей и царь наставников, это премудрый Хирон [54]. Очень кстати и вовремя явился – теперь он поведет нас по этой первой прихожей мира и научит жить, что для новичков весьма важно.

Критило подошел к Хирону с живым приветствием, на которое кентавр ответил вдвойне учтиво. Тогда Критило ему сказал, что они ищут людей, уже раз сто прошли взад и вперед, но ни единого человека так и не обнаружили.

– Ничуть не дивлюсь, – молвил Хирон, – в наш век – в диковину человек, я разумею, человек, подобный мужам былых времен. Вы что, думали встретить дона Алонсо Великодушного [55] в Италии, Великого Капитана в Испании, а во Франции Генриха Четвертого, увенчавшего шпагу свою короной и доспехи лилиями? Нет больше в мире таких героев, нет даже памяти о них.

– Но, может быть, они как раз сейчас создаются? – возразил Андренио.

– Что-то не видно, да и не ко времени бы явились.

– Но ведь удобных случаев было так много, почему же герои не раз велись? – спросил Критило.

– Потому что перевелись. Многое можно бы тут сказать, – молвил Хирон. – Одни хотят успеть все и не успевают ничего – лучше бы им и не появляться на свет. Говорят также, что нещадно их срезает ножницами Томераса зависть [56]. Но я полагаю, дело не в том и не в другом; просто пока торжествует порок, доблести не одержать победу, а без нее нет величия героического. Поверьте мне, ныне Беллону и Минерву [57] оттеснила повсюду Венера, а она якшается только с подлыми кузнецами, которые сажей все очернят и любые козни скуют. В общем, не трудитесь зря, этот век не для людей выдающихся ни в ратных делах, ни в науках. Но скажите, где вы их искали?

Критило в ответ:

– Где ж нам было их искать, как не на земле? Разве это не их родина и обиталище?

– Вот умники! – воскликнул кентавр. – Найдете их здесь, как бы не так! Напрасно будете искать по всей земле, они сменили квартиру – ведь человек никогда не знает покоя, ничем не доволен.

– Но на небе мы ведь тоже их не найдем! – заметил Андрекио.

– Разумеется. Они не на небе и не на земле.

– Так где ж их искать?

– Где? В воздухе.

– – В воздухе?

Вот именно. Понастроили себе замки воздушные да башни из ветра, заперлись наглухо и ни за что со своей химерой не расстанутся.

– Коль это правда, – заметил Критило, – то все их башни ждет участь вавилонской, а так как в осторожности далеко им до Януса [58], то все их будут дразнить, строить им рожи, указывая пальцем да приговаривая: «А поглядите-ка, разве вот этот – не сын такого-то?» В общем, то, что им хотелось бы сбросить с плеч, бросят им в лицо.

– Иные, – продолжал Хирон, – воспарили в облака. А есть и такие, что, ползая в пыли, уверяют, будто головою упираются в звезды. Иные бродят по воображаемым чертогам, чердакам своего тщеславия, но большинстве найдете вон там, на рогу месяца, – кабы смогли, они бы еще выше залезли.

– Он прав! – вскричал Андренио. – Вон они, вон, я их вижу! И там тоже лезут вверх! Кто спотыкается, кто падает – прихотью своей судьбы и этой планеты, которая то улыбнется им, то нахмурится. А они и меж собою не перестают цапаться, да все падают вниз – больно ушибаются, но ума не набираются.

– Видано ли такое безумие! – повторял Критило. – Разве человеку не назначена для жизни земля – его первое и последнее пристанище? Не лучше ли держаться своего места и не карабкаться вверх, где гибель неминуема? Что за нелепость!

– И пребольшая, – подтвердил получеловек. – Одни глядят на это со слезами, другие – со смехом: человеку, что еще вчера валялся в грязи, нынче и дворец негож; вчера кули на плечах таскал, нынче по плечам ходит; рожденный под забором домогается палат каменных; кого никто не знал, тот нынче никого не узнает; сын драча кос дерет! У кого не было гроша на лепешку, нос от фазана воротит; не имел ни кола, ни двора, а похваляется дворянством; вчера ему тыкали, нынче он – ваша светлость. Все лезут в гору, стараются ухватить луну за рога, а те рога пострашней, чем у быка; не на свое место заберешься, непременно упадешь и с великим позором.

Хирон повел их на Главную Площадь, и там они увидели сотни прогуливающихся зверей, все без привязи, все на воле – гроза для ротозеев. Были там львы, тигры, леопарды, волки, быки, пантеры и великое множество лисиц. Да еще змеи, и драконы, и василиски.

– Что это? – в смятении спросил Андренио. – Где мы? Селение это человеческое или логово звериное?

– – Бояться не надобно, – молвил кентавр, – но надо остерегаться.

– Видно, немногие оставшиеся люди, чтобы на здешние дела не глядеть, в леса ушли, – сказал Критило, – а звери пришли в город и заделались столичными жителями.

– Именно так, – подтвердил Хирон. – Вот лев-вельможа, на которого нет управы, вот тигр-тать, волк-богатей, лис-лицемер, гадюка-шлюха – всяческие скоты и гады заполонили город. Щеголяют на улицах, прогуливаются на площадях, а люди истинно достойные не смеют показаться, живут уединенно, замкнувшись в своей умеренности и скромности.

– Может, на этом пригорке присядем, – сказал Андренио, – чтобы было удобней – пусть и не приятней – все разглядывать в безопасности и с высоты?

– Э, нет, – возразил Хирон, – в этом мире нельзя рассаживаться.

– Тогда постоим вот здесь, опершись на колонну, – сказал Критило.

– Тоже не годится – опоры на этой земле все шатки; нет, давайте ходить и – мимо проходить.

Дорога была очень неровная, потому что у дверей людей сановитых и богатых высились большие блестящие кучи.

– У, сколько золота! – удивился Андренио.

А Хирон ему:

– Помни – не все то золото, что блестит.

Подошли поближе и увидели, что это – мусор позолоченный.

А у дверей людей бедных, сирых зияли такие глубокие, такие страшные ямы, что взглянуть жутко; поэтому их обходили за тысячу лиг, только издали косились. Богачам же весь день на здоровенных ломовиках безостановочно подвозили вонючий навоз, громоздя кучу на кучу.

– Странное дело, – сказал Андренио, – какой же это порядок! Разве не лучше сбрасывать этот мусор в прорвы к беднякам? Тогда бы почва выровнялась, не стало бы ям да ухабов.

– Да, так бы и следовало сделать, чтобы все стало гладко, – сказал Хирон. – Но разве в мире что-нибудь идет гладко? Тут, перед вами, решают знаменитую задачу, о которой столько спорили философы; все они пришли к выводу, что в природе не может быть пустоты. Но в мире природы человеческой вопиющая эта нелепость происходит каждодневно. Дают не тему, у кого нет, но тому, у кого есть. У одних имущество отымают, потому что они бедны, и присуждают другим, потому что те богаты, – деньги идут к деньгам, а у кого нет добра, тот и не жди добра. Золото золотит серебро, монета монету манит; наследства – богачам, а у бедняка – ни кума, ни свояка; голодному сухую корку не раздобыть, а сытого наперебой кличут угостить; кто беден, всегда будет беден; потому-то в мире такое неравенство.