Рука дьявола - Сидоров Виктор. Страница 24

Ленька мотнул головой.

— Неловко. Пусть едят. Потом... Ну как живешь, Варь?

— А тебе-то что?

—  Хорошо ли откосили? Сколь сена взяли?

— Хватит. У тебя не попросим.

Ленька нахмурился: что с Варькой? Почему говорить с ним не хочет, и не глядит даже?

— Варь, ты что так? Сердишься, что ли?

Варька   подняла  голову   от   своей   кринки,   глянула   на Леньку исподлобья, будто холодом окатила:

— Ты к кому пришел? К Мите? Вот и иди к нему и разговаривай. А мне некогда. И не мозоль глаза...

Ленька растерялся, заговорил торопливо:

— Вот дура-то, а? Я и к тебе пришел! Тоже. Ить сколь не виделись? Долго. Соскучился... К вам первым и забежал. А ты...

Варька снова подняла глаза, и они на этот раз были несколько помягче и не такие холодные.

— Оно и видно — соскучился. Рот до ушей.— Варька показала на своем лице, какой у него рот.

Ленька засмеялся. Не выдержала и Варька, прыснула, отвернувшись. Ленька, чтобы совсем раздобрить Варьку, сказал:

— Дай-ка подмогну тебе.

Варька повела плечом:

— Еще чего выдумал! — И совсем неожиданно произнесла:— Я тоже по тебе соскучилась... Очень... Даже во сне видела.— Сказала так, что у Леньки щеки вспыхнули.

— Ну вот, сразу и во сне,— пробормотал он, не зная, что сказать.— Выдумает же...

— И ничего не выдумываю. Видела... Будто на улице ветер, ветер... А ты будто залез на крышу нашей избы, разбросил руки будто и стал подпрыгивать...

Ленька перебил Варьку, хмыкнув:

— Дурак я, что ли,— подпрыгивать на крыше? Ерунда какая-то... Ты бы лучше рассказала про то, как вы откосили, или про Галинку. Здорова ли?

— Ой, Лень,— воскликнула Варька радостно и сразу стала сама собой — говорливая, веселая, а в глазах ее запрыгали искорки.— Ой, Лень, что скажу! — Варька понизила голос до шепота: — У Мити с Галинкой любовь!

— Да ну?!

— Ей-богу! Каждый вечер встречаются, гуляют вместе . и говорят, говорят...

И снова:

— Ой, Лень, какая у нас нынче косьба веселая была! Нес комсомольцы собрались в артель и друг дружке по очереди косили. Нашу делянку в один день убрали. А на третий уже и стога сметали. И каждому так.

Ленька даже позавидовал:

— Здорово! Чего же нас не позвали? Мы с дядькой Акимом тоже бы в артель вошли. Не помешали бы...

Варька что-то было хотела возразить, да не успела: на крылечко вышли Митька и Лыков. Оба загорелые до черноты, оживленные. Лыков, увидев Леньку, обрадовался:

— А, Леньша! Ну как живешь-можешь?

— Хорошо живу.

— А ты, оказывается, парень что надо. Дядька Аким прямо-таки не нахвалится. Крепко, говорит, подмог ты ему в сенокос. И кулеш, говорит, такой варил, что он косить не мог — объедался. Верно?

Ленька смущенно отмахнулся:

— Чего там!.. А кулеш — хитрое ли дело. Было б из чего варить...

Лыков даже бровь поднял:

— Бона как! Ну, браток, я тебя возьму на заметку. Когда сколотим артель убирать хлеб — тебя главным кашеваром поставлю. Согласен?

— Ставь. Накормлю, не бойся...

Лыков засмеялся, двинул Леньку в плечо.

— Все, договорились. Теперь держись.

Варька слушала весь этот разговор сначала  с недоверием, а потом уставилась на Леньку с любопытством:

— Правда, Лень?! Варил?

Только теперь Ленька сообразил, на какой крепкий Варькин крючок он попался с этим несчастным кулешом. «Эх, зря Лыков про него вспомнил. А я еще и расхвастался, как дурак». И чтобы как-нибудь перевести разговор на другое, для него более интересное, он спросил невпопад:

—  Когда же к нам агитотряд приедет? Ить еще вон до покоса обещались. И нардом поправили, прибрали...

Лыков кивнул Леньке, но ответил Митьке:

— Верно, Митрий. Совсем забыли. Вот завтра, кстати, когда поедешь в уком комсомола, и напомнишь: пусть приезжают в субботу или в воскресенье. И еще: зайди в наробраз, попроси бумаги. Хоть какой. Скажи: будем открывать школу, а писать и разу не на чем. Карандашей попроси. Короче, все, что могут нам выделить. Кто еще с тобой едет на слет?

— Трех вызывают, да все заняты. Вдвоем едем, с Кольшей Татуриным.

— Хорошо. Он тебе и в делах там поможет. Парнишка пробойный, шустрый. Ну, до встречи. Спасибо за хлеб-соль... Наган не забудь взять.

И Лыков в три-четыре скачка был уже за калиткой. Митька глянул на солнце, вздохнул:

— Пора и мне на лесосеку,— однако не сдвинулся с места, задумавшись о чем-то.

— Слышь, Мить,— спросил Ленька,— а что это за слет такой?

— Слет-то? Ну, это съедутся комсомольцы со всех ячеек уезда, растолкуют нам, как дальше работать... Доклады послушаем, лекции.

— А-а!..— уважительно протянул Ленька, хотя совсем не понял, что это за доклады такие и лекции.— Мить, ты когда едешь?

— Утром. Пораньше, чтоб поспеть к началу.

— Мить, возьми меня, а? Я не помешаю, коня стеречь буду, а, Мить?

Митька отрицательно качнул головой.

— Коня и без того не украдут. А тебе... Ты пока погоди, Леня. В другой раз как-нибудь.— Он поднялся с крылечка, на котором сидел, произнес решительно: — Нельзя. Неспокойно на дорогах. А тут еще Ощепков сбежал, когда: везли в уезд. Кто-то помог гаду. Милиционера убили, оружие забрали и коня увели.

Новость оглушила Леньку и испугала.

— Что же будет теперь?

Митька дернул плечом.

— Что будет? Ничего не будет. Ловить надо. И Ощепкова, и тех.

Митька, открыв ворота, уже уехал давно, а Ленька все еще стоял, раздумывая о страшной новости. Особенно почему-то его поразило слово «тех». Кто они, эти «те»? Где прячутся? Зачем бьют народ? И самое обидное: почему их никак не могут изловить?

Ленька даже крякнул от огорчения.

— Лень, ты чего? — спросила Варька.— Пошто скушный стал? На Митю обиделся, что в уезд не берет?

Она уже, наконец, домыла кринки, унесла к плетню и понадевала их сушиться на торчащие концы тынин.

— Перед покровом мы все поедем в уезд. На ярмарку. И тебя возьмем. Ладно? Там качели будут, карусель... Ленька поморщился, словно от боли.

— Сама ты карусель!.. Тут такие дела, а она...

У  Варьки  глаза  сразу  стали  узкие,  губы   поджались.

— Значит, ты так? Я ему добро, а он обзываться? Значит, я карусель? А ты кто? Знаешь кто? Кашевар кулешный. Вот кто ты!

«Ну, началось теперь,— сердито подумал Ленька.— Кашевар, да еще и кулешный. Эх, зря Лыков...»

— Да   ты    что   поднялась-то    на    меня? — попробовал Ленька защититься.— Я ить просто... Задумался малость...

Да где там! Варька совсем разошлась:

— Ну чего стоишь, глазами лупаешь? Уматывай отсюда и задумывайся в другом месте сколько хочешь. Ишь, кашевар задумчивый! Обзываться взялся ни за что ни про что...

Ленька махнул рукой и выскочил на улицу. «Вот ведь въедливая какая,— зло подумал он.— Как заноза. Теперь хоть убей — больше не зайду. И слова не скажу ей. Посмотрим тогда...»

И пошагал на Старый конец, к Гришане Барыбину. Но не прошел он еще и полдороги, а зло к Варьке куда-то исчезло, будто его и вовсе не было. Осталось лишь огорчение. «Вот ведь дураки! Взяли поругались. Из-за ничего. Фу ты, черт... Надо бы забежать к ней да помириться...» Его добрые мысли были вдруг прерваны: из калитки урезковского двора вышел Тимоха Косой. Именно тогда, когда Ленька поравнялся с ней. Тимоха вышел с улыбочкой, но она сразу исчезла, как только он увидел Леньку: глаза сощурились, как у кошки перед прыжком, лицо перекосилось. Не сводя этих суженных глаз, Тимоха медленно двинулся к Леньке. А Ленька остановился — сил не было идти, ноги стали будто тряпичные. Он затравленно оглянулся влево-вправо, потом назад — никого. «Ну, теперь пропал...»

Тимоха подошел, сильно ухватил Леньку за воротник и вплотную притянул его к себе и чуть вверх, так, что Ленька оказался почти лицом к лицу с Тимохой.

— Что, бесштанный, попался? Дрожишь, как паршивый щенок? Бойся, гад, и дрожи. Жди своего часа. За все разом с тобой разочтусь. А за тятьку — особо. Мордой об землю бить буду, пока мозги не выбрызнут. Истопчу в жижу, в дерьмо вонючее. А теперь — беги, пес. Успевай надышаться, пока не поздно.