Дмитрий Донской - Бородин Сергей Петрович. Страница 75

Горский доложил Дмитрию:

– Скакал мурза борзо, своих опередил. Прежде чем те подскакали, я его к себе переволок да помчал. Те за нами гнались, да тут на другой наш разъезд наскочили, повернули назад. А иные у них посечены.

Дмитрий подумал: "Вот и первая встреча… Уж коснулось своими краями войско о войско".

Дмитрий спросил старика-переводчика, прежде долго жившего в Орде, уже отвыкшего от родной речи:

– Чего выпытали?

– Поведа, яко царь на Кузьмине гати; не спешит убо, но ожидает Ольга и Ягайлу: по триех же днех имать быти на Дону. И аз вопросиша его о силе Мамаеве; он же рече: многое множество.

– Говоришь, как пишешь! – заметил Дмитрий, и переводчик смолчал, стыдясь, что много лет лишь через русские книги говорил со своей родиной.

Боброк спросил у Тютчева:

– Выходит из его слов: Мамай на реке Мече. Пришел туда по Дрыченской дороге. А до того по Муравскому шляху шел. А Дрыченская дорога лежит промеж двух шляхов – промеж Муравского и Ногайского. Надо понимать, затем Мамай промеж этих дорог, что Орда идет по обеим.

– Думаешь, княже, ударить по этим шляхам порознь?

– Хорошо б так, да опасно: один шлях будем мы громить, а с другого нас обойдут. Надо так стать, чтоб обойти не могли, чтоб не по Чингизу у них вышло.

– А как спину уберечь? Все равно охватывать будут.

– Ночь светлая. Сейчас съезжу за Дон, прикину. Не миновать нам на этом поле встречу держать.

– Войско каково? – спросил Дмитрий у переводчика.

– Рече: сборное. Како оные народы бьются, про то не ведает.

– Сколько ж их? – спросил Дмитрий.

– Рече: тысячей триста да еще пятьдесят. С его слов чли.

– Верно говорит! – удивился Тютчев. – Он сперва во лжу впал, да мы выправили! – сказал Горский.

– Накормите его! – сказал Дмитрий. И, не оборачиваясь, ушел: не видел округлившихся, как у совы, глаз пленника, не сводившего своего взгляда с князя, пока воины не заслонили ушедшего Дмитрия.

Во тьме Дмитрию подвели коня. Он нащупал холку и, грузный, легко вскочил в высокое седло. Не дожидаясь, пока управятся остальные, он направил коня к Дону, где, скрытые тьмой, стояли войска.

Следом за ним скакали сквозь мрак князья, бояре, дружина, двор княжеский.

Земля под конями звучала глухо, влажная, мягкая сентябрьская земля.

Над Доном полыхали сторожевые костры. С того берега долетал волчий вой. Псы, приставшие к войскам, облаивали их отсюда. Люди пытались разглядеть сверкающие зрачки зверей. Исстари, вслед за татарами, шли несметные стаи волков дожирать остатки, рыться в пепелищах, раздирать трупы, терзать раненых и детей.

Волки выли, – значит, недалек и Мамай. После многих лет встало воинство перед воинством, и одна лишь ночь разделила их тьмой и воем.

Дмитрий приказал искать броды, а сам проехал через весь стан и встретил Боброка: они уговорились тайно перебраться через Дон, самим осмотреть на заре поле.

Владимир Серпуховской и двое его шуринов – Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский стояли в стороне, ожидая Дмитрия Московского и Дмитрия Боброка.

– Я мыслю: он тверд, – сказал Владимир, – но и скрытен. Боброк удумал еще боле укрепить ему мужество, поволховать во чистом поле, послушать землю.

– Он тверд! – сказал Андрей. – Эту твердость в нем хранить надо – она есть твердость нашего союза. Глядя на него, робкий стыдится своей робости.

Дмитрий подъехал впереди Боброка.

Боброк подскакал, сопровождаемый Семеном Меликом и немногими воинами.

– Княже: еще весть. Мамай сведал о нашем стане, спешит по Птани-реке сюда, мыслит воспрепятствовать нашему переходу через Дон.

– А поспеет?

– Где ему! Завтра ж начнем возиться. А ему раньше как в два дни не дойти.

– Едем? – спросил Владимир Дмитрия.

Мелик указал им броды, по которым уже дважды ходил сам.

Кони тихо, вытянув вперед морды, распушив хвосты по воде, сначала осторожно шли, потом поплыли. В прохладной черной донской воде отражались и струились звезды. И молчаливая, утекающая ночная река казалась глубокой, страшной, немой.

Тонкий месяц погас за грядой леса.

Кони коснулись дна, облегченно выступили на берег и, фыркая, стряхнули с себя воду. Звякали стремена и цепочки; от реки круто вверх поднималось поле, и князья впятером поехали по берегу вверх.

Чуть занималась заря. За дальним лесом позеленело небо. Чуть порозовело одинокое облако.

Торопя коней, они ехали по полю, густая трава полегла от тяжелой росы, и роса уже начинала туманиться.

– Дмитрий Михайлович! – сказал Дмитрий Боброку. – Послушай землю: что нам сулит это поле?

Боброк остановился, вглядываясь в загорающиеся облака; зоркий его глаз приметил на востоке красную, как капля крови, звезду.

Боброк отошел от князей и лег в траву, прижавшись ухом к земле.

Долго он так лежал.

Он вернулся молчаливый и не хотел ничего сказать. Но Дмитрий настаивал.

Над деревьями поднялась огромная воронья стая и с граем кинулась во тьму, к западу. Боброк проводил их невеселым взглядом.

– Слышал я – на востоке вороний грай, и будто воют татарские катуни.

А на западе плачут вдовицы и невесты и трубы трубят.

Он помолчал, глядя на запад, где вершины лесов начали покрываться розовым туманом.

– А значит сие, что будет плач в татарской стороне по множеству убиенных. И будет в русской земле плач, но и победа. О ней и трубы трубят.

Надо биться нам, не жалея крови, не уступая, и наши трубы вструбят победу.

Тако слышалось мне, княже. Так и тебе говорю.

Они сошли с коней и стояли, немые, глядя, как медленно ползет полем туман, как просыпаются птицы.

Со стороны стана застучали топоры.

– Что там? – спросил Дмитрий.

– По слову твоему пехоте мосты мостят. С рассветом пойдут на эту сторону, – ответил Боброк.

Они объехали поле, и Боброк часто отъезжал в сторону, оглядывал овраги, сходил с коня и заглядывал в те овраги. Порой, ощерив зубы, там отбегали волки.

– Мы поставим полки меж оврагами, чтоб Мамай не смог охватить нас, предложил Боброк.

– Есть у них еще одна тайна: в битве всегда силы свои держать свежими. Наши все купно бьются, а татары сменно, наших тыща, да притомившихся, а их сотня, да свежая. Они и побеждают. Надо делить полки, чтобы всегда нашлись свежие тысячи! – сказал Дмитрий.

– Сие выполним, – заметил Боброк и обратился к Полоцкому и Брянскому.

– Вы, братцы Ольгердовичи, стойте позади, держите Запасный полк в силе. А мы затаимся с Владимиром. Ударим, когда наше время ступит.

Так впервые ложилась куликова трава под копыта ратных коней.

Глава 47

БИТВА

С рассветом седьмого сентября по свежим смолистым мостам пехота пошла в Задонщину.

Конница перешла реку в трех местах Татинскими бродами, пониже устья Непрядвы.

К вечеру для всего Дмитриева воинства Русская земля осталась позади.

Воеводы вели свои полки на места, указанные Боброком. Каждый ставил свой стан на то место, где определено было стоять в битве.

Дмитрий велел, чтобы воины отдали этот день отдыху.

Обозы остались за Доном, но оттуда переволокли сюда все, что могло сгодиться: котлы, и крупу, и масло, и оружие. Лишь шатров Дмитрий не велел ставить, будто втайне готовился идти дальше. Для ложек нашлась большая работа. Воеводы ходили между костров и уговаривали:

– Ешьте, отдыхайте! Долго шли, отдыхайте. Надо будет – дальше пойдем.

И, пережевывая кашу, воины весело откликались:

– Пойдем!

Успели между собой сдружиться: дорога людей сближает. Жалко было б расстаться: дорога новая, погода ведрая, товарищи разговорчивые. А в ратных рядах шли и плясуньи, и побывальщики, и певцы, и скоморохи, и попы с иконами впереди каждого полка – каждому утеха имелась по нраву: затейнику – дуды да побасенки, богобоязненным – молитвы и ладан.

Кирилл не нашел Клима. Где тут искать, когда больше двух сот тысячей пришло сюда с Дмитрием. И все подходили – сотнями, тысячами, окольчуженные и безоружные, молодые и старые, с севера и с востока.