Джонни Тремейн - Форбс Эстер. Страница 36

Он вошёл как был, в сапогах и шпорах, загорелый, без шляпы, и Цилла окинула его быстрым взглядом. Её глаза светились счастьем. Видно, ей было хорошо с Рэбом. Джонни невольно весь сжался. Собственно говоря, чему они так радуются?

Они принялись рассказывать. Рэб хотел, чтобы она нарисовала британского гренадера, душащего Бостон, — это нужно было для газеты, — и Цилла, которая совершенно случайно сюда забрела, прекрасно выполнила рисунок, и теперь Джонни придётся вырезать его для печати.

— Я, пожалуй, могу. Не очень хорошо, конечно, но как сумею. А ты и правда рисуешь всё лучше и лучше.

— Мистер Твиди умеет рисовать, и я беру у него уроки. А Рэб мне позировал для фигуры гренадера. Вот смотри, это всё я с него рисовала.

— Это — Рэб? Вот не подумал бы! Какой-то петух…

Но Цилла понимала, что рисунки ему нравятся и что он гордится ею.

Она показалась Джонни такой хорошенькой сейчас, что он даже недоумевал: с чего бы? И угрюмо решил, что дело в Рэбе. У него был такой дар особенный: люди в его присутствии как-то озарялись и показывали себя с лучшей стороны. Впрочем, своей красотой она была отчасти обязана этому сиреневому платью и тому, что в лице у неё появился румянец — с едой стало полегче. Когда войска только высадились и наступили тяжёлые времена, Цилла большую часть своей доли уступала Исанне, и с каждой неделей личико её становилось всё измождённей и озабоченней. А сейчас она выглядела чудесно.

— Сиди так, Джонни, я и тебя нарисую. Тебя проще, чем Рэба.

— Почему это меня проще рисовать?

— Да потому, что ты ещё ребёнок, а Рэб взрослый. — Она это сказала нарочно, чтобы задеть его. — Ну вот! Ничего, что ты у меня получился немножко похожим на енота?

— А я пририсую ему пушистый хвост, ладно? — предложил Рэб.

Джонни ёрзал на стуле, как все, когда их рисуют и им не терпится посмотреть, какими их видят другие. Рисунок получился не ахти какой. Вдвоём они смастерили смешную карикатуру — полуенота-полумальчика. Зверь этот чем-то походил на Джонни, и они все рассмеялись.

— Уже четыре! Мне пора домой. Меня ведь послали купить перчатки на Королевской улице и велели вернуться к пяти.

Она встала, повязала капор — весь в цветочках — и направилась к двери.

— Постой… Цилла, но ведь ты мне ничего ещё не рассказала о ваших делах.

Он забыл, как ещё совсем недавно он скучал, слушая её новости.

— Да, но я всё рассказала Рэбу. Джонни, я уже не могу с тобой встречаться так часто. У нас теперь всё по-другому.

— Как так? Твоя матушка сердится?

— Да нет… то есть да, она сердится, только на другое. Она сердится, потому что у Доркас в конце концов хватило пороху удрать и выйти замуж за Фритцеля-младшего, как только мистер Твиди сделал ей предложение.

— А как же её мечта? Ведь с Фритцелем-младшим ей не видать «красивой жизни»!

— А ей всё равно. — Голос девушки сделался нежным. — Когда по-настоящему любишь, то уже ничего, кроме любимого, не существует. Сама Доркас так сказала.

Джонни вспомнил неуклюжего и самоуверенного юнца-кожевенника с Рыбной улицы и подивился тому, что он удостоился такой любви.

— Да, она убежала с Фритцелем-младшим, как только мистер Твиди объявил, что предпочитает её Медж. Но, когда он сказал, что никуда не торопится и согласен отказаться от Медж и ждать, пока подрасту я, вот тогда-то мама взвилась на дыбы!

— Ты?! — вскричал Джонни. — Этот старик! Да ведь ему не меньше сорока! Ты врёшь, Цилла! Кто может думать о твоём замужестве?

— Мне исполнилось пятнадцать в прошлом месяце. А тебе столько же ещё в январе.

— Да, я и забыл. Слышишь, Рэб? Я теперь только на год моложе тебя!

Рэб ухмыльнулся:

— На прошлой неделе мне стукнуло семнадцать.

И вечно этот Рэб проскользнёт вперёд, обгонит тебя, а потом ухмыляется.

— Ну вот, маме не нравится, что мистер Твиди волынит. Потом навалились другие дела, одно за другим.

— Например?

— С тех самых пор… ну, с осени, Лайты давали нам работу. Мистер Твиди очень ловок, хоть и чудной. Недели две назад к нам в лавку зашла мисс Лайт. Она хотела, чтобы их герб, это самое восходящее око, был вычеканен на рукояти её хлыста. Ну вот, стоит она у нас, и я тут болтаюсь, и мистер Твиди, и мама. Дверь чёрного хода была раскрыта… ну, и Исанна там стояла, во дворе.

— Ещё бы!

— И вот мисс Лавиния чуть с ума не сошла.

— А что Исанна натворила?

— В то утро я вымыла ей голову, — мечтательно протянула Цилла, — и волосы её так и сияли на солнце…

— Понимаю, — кисло перебил Джонни.

— А Исанна шагала по двору, повторяя про себя какие-то стихи, и в лицах что-то изображала. Про капитана Кидда [15] и как он плыл по морю. Культяпка-Джо, старый одноногий матрос, обучил её этой песне. Мисс Лавиния смотрела на Исанну и была похожа не на живого человека, а на каменную статую.

— Она статуя и есть, — вставил Джонни, который не мог не съязвить на её счёт. — Она такой родилась. Дальше?

— Ну вот, она чуть повернула голову к маме и сквозь, зубы процедила: «Мадам, я забираю эту девочку к себе». Мама сперва сказала, что ни за что не даст, а потом сказала, что не хочет мешать счастью своего ребёнка. А Исанна сказала, что без меня не пойдёт. Ну, значит, и договорились: я буду целый год работать у нихI на кухне, или прислуживать мисс Лавинии, или ещё что, а Исанну они берут бесплатно, потому что она маленькая и не всё ест. Теперь мы обе живём у Лайтов.

— Тебе нравится мисс Лавиния?

— Когда как. В общем, ничего.

— А по-моему, она противная.

Он надеялся, что Цилла что-нибудь возразит в ответ, но она промолчала.

— Но мне правда пора, она меня отпустила только на после обеда. До вечера. Я решила предупредить тебя, чтобы ты не ждал меня больше на Северной площади.

Джонни покраснел от стыда.

— По четвергам я завожу газету Лайтам…

Цилла ничего не отвечала, а только посмотрела на него искоса.

— А можно мне с тобой видеться иногда?

— Не знаю, право. Попробуй как-нибудь спросить миссис Бесси, кухарку. Мы с ней вроде как дружны. Ну вот, до свиданья, мне уже давно пора.

Цилла так изменилась, что Джонни чувствовал себя смущённым. Одно было ясно: больше она не станет ждать на углу улицы или у чёрного хода в надежде, что он, может быть, появится.

— До свидания, Цилла, мы скоро увидимся.

А Рэб и не думал прощаться. Он даже не спросил, можно ли ему пойти проводить её до Маячного холма. Он просто пошёл, и Джонни был взбешён. Уж если кому и следовало проводить Циллу, так это ему, или пусть бы Рэб сказал: «Идём, Джонни, давай проводим Циллу до Лайтов». Ну, да ладно, он простит Рэбу его дерзость. Он даже изжарит ему на ужин яичницу. До Лайтов пятнадцать минут и оттуда столько же. Он развёл огонь и начал жарить яичницу. Он всё жарил её и жарил, то и дело бегая вниз, в мастерскую, взглянуть на часы. Наконец, разозлившись, снял её с огня и съел её всю сам. Рэб пришёл ровно через час сорок семь минут. О яичнице, которую Джонни съел, он не горевал ничуть. Миссис Бесси угостила его отличным ужином на лайтовской кухне, сказал он, а Цилла очень славная девочка.

Он хорошо провёл вечер. В глазах его светилось довольство, и, когда он взглядывал на вытянутое лицо Джонни, казалось, он вот-вот рассмеётся.