Пат и Пилаган - Нечаев Вадим Викторович. Страница 7

— Не ко всем придет Пат. И не все побросают работу.

— А ты знаешь, сколько мальчиков на свете?

— Я знаю, — ответил хмуро Пат, — и я знаю, что такое работа. Я и на охоту ходил, и продукты возил на оленях за сто километров, но если я приду к столетнему старику Древнему Глазу и скажу, что у меня произошло несчастье, тот не посмотрит на свою работу и на свой возраст, а скажет просто: «Чем я буду тебе полезен, Пат?»

— Так, — промолвил начальник, — нам трудно понять друг друга, но я поеду с тобой на профиль. Хоть это для меня прямо чепе.

— Что такое чепе? — заинтересовался Пат.

— Чрезвычайное происшествие.

— Я согласен, если пропал такой необычайный пес, то это происшествие. Просто так я бы не прилетел к вам.

Начальник вышел из будки, чтобы отдать необходимые распоряжения, и спустя час они уже сидели в кабине бульдозера рядом с Никитой Холмогоровым. Заревел мотор, и бульдозер двинулся по снежной целине, подминая гусеницами кусты. Взошло ослепительное солнце, и от разлапистых елей пали голубые тени. Длинные желтые просветы виднелись по бокам. Начальник, оглядывая знакомую картину, вспоминал: «Здесь, на тринадцатом профиле, прошлогодней весной в плывуне засел трактор, за ним сейсмостанция, трое суток выбирались из каши. Там, на шестнадцатом, сломался бурильный станок. На девятнадцатом — справляли свадьбу каротажника Юрия Беляя и Маруси. Три года работы с тайгой. Как же так? — подумал начальник, — как же так, ведь это не простая работа, это наша жизнь. Чем больше работы, тем больше жизни. Путает мальчик что-то. Что же, из-за какой-то пропавшей собаки вся моя работа псу под хвост? То есть из-за мальчика — псу под хвост? Совсем запутался, — решил Иван Катков, — мальчик, собака или наоборот, кто тут разберется! И зачем я с ним еду? Прямо на смех работяги поднимут. Из-за мальчишки, то есть из-за собаки или наоборот, на профиль прикатил. Ну ладно, скажу, что беспокоился, почему, мол, рация молчит. В самую точку. Рация ведь не понарошке, а действительно молчит. Скажу: черт знает что, рацию исправить не можете. Нагоню на них страху. Безобразие. Два дня рацию починить не могут. Никуда не годится. В самом деле, безобразие».

Начальник успокоился и задремал чуть-чуть.

И увидел начальник большой полуостров, а в центре его — возвышенное здание из бетона и стекла, в нижних этажах которого работают бурильные станки, а в верхних — технический персонал. В боковых отсеках расположены лечебные палаты. На самом верху в кабинете сидит начальник Степан Катков, а рядом — в другом кабинете живут его жена и дети. На полуострове растут деревья и кусты, искусственно рожденные. Здесь все искусственное, все поддается учету и планированию. Люди приходят на работу когда хотят, потому что она для них и труд и развлечение. У кого бессонница, тот приходит ночью. У кого не состоялось свидание, тот — вечером, но большинство приходит утром, потому что они уже соскучились без своего завода. А если кто не появляется несколько дней, за тем приходят врачи и кладут его на излечение в палату.

Степан Катков встречает своего брата Ивана на пороге и не приглашает в кабинет, потому что боится, как бы тот не распространил инфекцию легкомысленности, и говорит, что Ивану необходимо сначала показаться врачам.

— Степан, — говорит Иван Катков, — это у меня было чепе, и оно больше не повторится.

Но Степан качает головой и нажимает кнопку звонка; откуда-то появляются врачи, берут геолога под мышки и уводят в палату на излечение.

…Бульдозер въехал в профиль, где стояло несколько пустых домиков на тракторных санях, посредине поляны — пустая бочка и возле крылечек сидели собаки. Начальник протер глаза и оглянулся: далеко впереди шли цепочкой сейсморазведчики, таща за собой моток «косы».

Правее их, на расстоянии километра, взрывники готовились присоединить магистраль к заряду. Спустя минуту раздался взрыв, и черный столб дыма вместе с кусками земли и красными деревяшками взметнулся вверх.

Собаки залаяли, а повариха Маруся от испуга выронила из рук кастрюлю с супом. И начальник рассмеялся.

— Смотри, Пат, — показал рукой начальник, — есть среди этих собак твоя? Вот Полкан, помесь лайки и овчарки, прекрасный охотник. Преданный и послушный пес. Это Забирушка, маленькая и сварливая дворняжка. Рядом с ней сидит Муму, собака, которая не умеет лаять. Ужасно драчливая. А вон грызет кость Барбос, он спас нашего шофера осенью, когда тот тонул.

— Нет, — сказал Пат, — нет среди них моего Атака.

Он, наверное, теперь у дрессировщика. И тот учит его держать в пасти мышонка.

— Не огорчайся, Пат, — пожалел его Никита Холмогоров, — мы тебе любую собаку подарим, какую хочешь.

— Спасибо, — поблагодарил его Пат, — вы добрый человек, но мне другая собака не нужна. Я, пожалуй, назад поеду.

— Вертолет завтра только прилетит, — заметил начальник, — завтра мы тебя и отправим.

— Хорошо, — согласился Пат, — мне очень интересно было побывать у вас. Я расскажу у себя в школе, как ищут нефть.

Вечером начальник положил мальчика на койку, а сам залез на нары, и ему стало приятно, что он ночует не один, как всегда, и не один слушает завывание ветра, и не только для него потрескивает огонь в железной печурке и нагревает обшивку. «Рассудительный мальчик, — подумал Иван Катков, — мне бы такого сына. Скажу жене, пусть родит мне сына, скучно мне будет с двумя девками».

— Пат, ты спишь? — окликнул мальчика Катков.

— Нет, еще не сплю, — ответил Пат, — я думаю, кем я буду, когда вырасту.

— Учись на геолога, — сказал Катков, — я уже восемь лет как геолог и все в тайге живу.

— Привыкли? — спросил Пат.

— Маленько, — сказал Катков, — маленько привык. Конечно, порой скучновато. Особенно в праздники или по красным числам. Тайгу надо с детства любить. А я люблю механизмы, технику. Высокая целесообразность в ней есть. В людях ее редко встретишь.

— Я технику еще плохо понимаю, — проговорил Пат, — может, потом научусь понимать. А пока мне интересней понимать человека, или тайгу, или рыбу, или зверя какого.

— Ты еще маленький, Пат, — продолжал Катков, — всему свое время.

— Может быть, — согласился мальчик, не желая спорить.

«Да, на технику можно положиться, — думал Катков, — она мастера не подведет. Человек без техники — одинокая душа. Вот я — снимут меня вдруг с работы и пошлют пуговицы считать, кто я буду? Одинокая душа. А сейчас кто я? Начальник партии. Лучше всех знаю все свои машины. Тайгу я понимаю? Нет, не понимаю. Привык маленечко, и все. Пат ее, оказывается, понимает. И человека, он говорит, понимает».

— Пат! Что ты про меня понимаешь?

— Вы обидитесь, — сказал Пат из темноты.

— Не обижусь, говори прямо.

— По-моему, начальства у вас много, вот как у Древнего Глаза, а вообще вы неплохой.

— Интересно… Пат, хочешь, оставайся у меня. В школу на машине будешь ездить. У нас и кинофильмы раз в неделю бывают, а? Я тебе все про технику расскажу, — голос у Каткова был совсем не начальственный, — потом в институт поступишь, а собаку я тебе разыщу.

— Не могу, — сказал мягко Пат, — у меня отец есть, как же я останусь, ведь я не сирота. Я помогать отцу должен — у нас мать умерла пять лет назад. У меня отец хороший — я таких еще не встречал. Тридцать пять медведей убил, во!

Жаль, жаль, — повторил про себя начальник, — а у меня отца не было».

Он вгляделся в рассеянный полусвет-полумрак будки, туда, где белело лицо мальчика, лежащее на раскрытой ладони. На его щеках и под веками колебались неотчетливые тени сна, который разделил начальника и Пата, но через его преграду Иван Катков угадывал беспокойную мысль и тревогу мальчика, незаметные днем для окружающих.

На большинстве детских лиц виден только характер, подумал начальник, а на лице Пата и то, что он пережил.

Иван Катков достал из столика маленькое зеркальце, зажег спичку и посмотрел на свое лицо: видна твердость и уверенность, а душа? Может, для других она видна.

Утром прибыл вертолет, и провожающие увидели, как начальник приподнял мальчика, поцеловал его в нос и поставил на ступеньку.