Легкий кораблик — капустный листок - Галахова Галина Алексеевна. Страница 18
Синий-синий
Борька прибежал домой, и его начало трясти.
— Бабушка, на меня трясучка напала! — закричал он. Руки у него тряслись и зубы стучали, как копыта лошадей об асфальт, — видел однажды Борька конного милиционера.
— Заболел! — ахнула бабушка и поволокла внука в комнату. — Заездили, совсем заездили! — жаловалась она.
— Кто, бабушка, кто? — отплясывая на кроватях, спросили внучки, разукрашенные синькой.
— Не буду! — кричал Борька. — Не красильщик я, а утильщик! Тряпичкина, у тебя десять килограмм — запиши!
— Бредит! — испугалась бабушка и поставила Борьке градусник.
Борька метался на кровати.
— Сорок градусов! Скорей врача!
Девочки сидели в кроватках, синие и звонкие, как летние колокольчики. Они уже выздоровели, и петь им хотелось, и смеяться.
— Сию минуту лягте, а то привяжу вас веревками!
Бабушка ушла, а девчонки — к брату. Уж они его и гладили, и целовали, и кричали ему «Боречка!» в самые уши.
— Кыш! — прогнала их бабушка, вернувшись. — Вы его заразили, бродяги. Он с вами все чикался!
— Нечаянно! — заплакали девчонки. Они были в синих болячках, как в синих звездах. Так отметил их ветер — ветрянка — стоило им выглянуть на первую дорогу в большой мир — детский сад № 8.
Приехал доктор.
— Ой, сколько больных — сколько нужно уколов! — воскликнул он.
Как услышали девчонки про уколы, снова стали петь-танцевать на кроватях:
— А мы не больные, а мы не больные! А у нас все проходит, а у нас все прошло! Один больной Борька! Один он больной!
— Не жалко, значит, брата? — спросил доктор и сделал Борьке укол.
— Он — больной, а мы — маленькие! — сказала одна.
— Я — самая маленькая-маленькая! — призналась другая.
— Ах, вот что! — засмеялся доктор. — Другим делайте, только не вам. Так?
— Так! — в голос сказали девчонки, следя большущими глазами за шприцем.
Когда шприц удобно улегся в блестящую коробочку, а иголка завернулась в тряпку, бабушкины внучки сказали:
— ХАРОШИЙ-ХАРОШИЙ! ХАРОШАЯ-ХАРОШАЯ!
Бабушка пошла доктора проводить. Она все головой качала, когда узнала, что по Борьке прошелся новый подъем волны ветрянки.
Пока бабушки не было, сестры снова полезли к брату. Борька был в забытьи. Они натянули на него одеяло, подоткнули со всех сторон, как он им делал, и сказали на ухо по очереди:
— ХАРОШИЙ!
Но Борька все равно не откликнулся.
Утром следующего дня Борька принялся чесаться.
— Нельзя, нельзя! — закричали сестренки. Они уже на пол спустились и тихо-торжественно расхаживали вокруг его головы, ожидая, когда голова проснется. Голова проснулась из-за чесотки.
— Чешется как! Что же это со мной?!
— С тобой — ветрянка! Задирай рубашку!
Борька поднял рубашку и узнал ветрянку.
— Мне в школу надо! У меня сегодня — металлолом и бумага.
— Нет, ты больной! К тебе доктор приезжал и укол делал! — сообщила Маня.
Борька ничего не помнил. Но дело звало — и он стал одеваться.
— Бабушка! — закричали сестренки. — Он в школу!
Прибежала бабушка. Назвала его миленьким и родным. Давно Борька не был миленьким и родным. Он снова нырнул под одеяло, лежавшее на кровати теплым сугробом. Вокруг него началась домашняя суета. И он забыл про дела свои — давно ему так хорошо не было.
Сестренки очень радовались, что Борька лежал в кровати. Они играли в него — и он был у них любимым сыночком.
— Отстаньте! — просил он сестренок. Но они не отставали. Тогда Борька дал щелчок Тане.
— Не буду красить. Не будешь синеньким! — обиделась та.
— Манька выкрасит, — уверенно сказал Борька. Он уже научился сети плести.
— Не! — ответила сестра милосердия. — Одна не буду!
Она взяла Таню за руку, и они, грустные, пошли прочь от больного и любимого сыночка.
Борька посмотрел им вслед, и сердце его дрогнуло.
Он тихонько свистнул. Сестренки обернулись. Он подмигнул и еще раз свистнул. Сестренки обрадовались. Они схватили пузырек с синькой и стали Борьку красить. Таких усердных красильщиков свет не видывал!
Борька лежал и стонал, как будто ему было больно. Они его уговаривали и вились над ним в розовых платьицах — как две утренние бабочки, успокаивая его нежно-розовым полетом.
— Ну как тебе? — спросили они брата.
— Хорошо! — сказал синий-синий.
Летчик-истребитель Саша Федоров
Теперь на всех уроках Венька с Цаплиным обсуждали странную встречу. Венька разглаживал рублевку — то в книжку ее положит, то сядет на нее.
— В чем дело, Жбанов? — спросила его Любовь Ивановна. — Повтори, что я сказала.
— Раз, два, три, четыре, — зашептал Цаплин.
Жбанов, как попугай, повторил. Класс грохнул, а красный Венька замахнулся на Цаплина — из-за Цаплина ему двойку поставили. Зато Цаплин обрадовался — он почти сравнялся с Венькой в учебе…
После уроков они пошли к Слепому Льву — так они называли пустырь с гаражами. На том пустыре под большим камнем у них был тайник — консервная банка с заграничными пуговицами.
— Давай туда рупь положим! — предложил Венька. — Будем на машину копить. Сколько лет копить придется?
Стали они считать, у Жбанова триста лет получилось, у Цаплина — пятнадцать.
И тут они увидели Федорова. Он шел — плечи до ушей — и тускло светил глазами вперед.
— Во как идет смехотурно! Давай его напугаем, — предложил Цаплин, и они спрятались за камнем…
Каждый день после школы Саша уходил на пустырь. Домой его не тянуло — туда каждый день приходил Иван Данилович. Красномака давно не существовало. А Венька с Цаплиным последнее время шептались о чем-то и не обращали на него внимания.
На пустыре было интересно — вчера, например, он видел, как толстый человек ремонтировал черную «волгу». «Я тебя образумлю! — кричал толстый человек. — Ты у меня запрыгаешь, друг любезный!»
Вдруг Сашу толкнули в спину, и он полетел на землю.
Саша вскочил, обернулся и увидел хохочущих Веньку и Цаплина. Он хотел разозлиться на них и не смог.
— Вы чего здесь делаете, капустные листки? — спросил он, рукавом стирая землю с лица.
Вдруг они, как будто черта увидели, перекосились от страха и подрали по дороге.
— Стой! Куда вы? — закричал Саша, но они даже не обернулись. — Вот чудилы! — сказал он, поглядывая по сторонам. Ничего страшного вокруг не было — стояла поздняя осень, криво и яростно торчали голые ветки, лужи чернели под ногами, было невозможно тихо. Саша пожал плечами…
— Венька! — задыхаясь, сказал Цаплин, когда они очутились на своей улице. — А по-твоему, он кто?! Откуда?
— Не знаю.
— А по-моему, он — цуркал! — сказал Цаплин. Цуркалом его в детстве пугали, чтобы он манную кашу ел.
— Кто?!
Цаплин повел руками по воздуху, сделал огромное лицо и накинул на голову пальто.
— Да нет, я про Федорова! Откуда он наш пароль знает?
— Надо его припереть! — сказал Цаплин.
Назавтра, как только Федоров вошел в класс, они набросились на него.
— Сашка, откуда ты наш пароль знаешь? — зашипел Цаплин.
— Какой еще пароль?
— Капустный листок!
— Это из сказки Стародубцева. Он ее выдумал.
Цаплин свистнул.
— Какая еще сказка! Ты бы знал тайну!
Федоров посмотрел на приятелей. Последнее время они на себя сделались не похожими: дрожат, как собаки, бегают куда-то.
— Что еще за тайна?!
— Так тебе и скажи! — высокомерно ответил Цаплин.
— Ну и не надо. — Федоров пошел прочь.
— У нас тайна! — засуетился Цаплин. — Слышишь, тайна!
Он ждал, что Федоров начнет расспрашивать. Он хотел, чтобы его упрашивали, а он бы упирался.
Саша остановился и на Веньку посмотрел — Цаплин, известное дело, врет и не краснеет. Венька понадежнее. Венька закрыл глаз, потом открыл глаз, показывая, что Цаплин не врет.
— Как хотите, — сказал Федоров и отвернулся.
Тут и Венька не выдержал — навалился на Федорова и припер его к стенке. Перебивая друг друга, приятели принялись продавать тайну. Все рассказали: и про черную «волгу», и про письма, и про деньги.