Кеворка-небожитель - Галахова Галина Алексеевна. Страница 11

— Какой-то ужасный бред, — сказал Аленька, — но, чувствую, я к нему уже привыкаю. Странно, правда?

Бегущие скворчи оказались без всякого вкуса, но мы их конечно все равно съели, и голод перестал нас мучить.

Неожиданно куб затрясся и задрожал так, что мы все повалились на пол.

— Ой, это Линия меня вызывает, Лабиринт! Что мне от них сейчас будет, что будет…

— Ты уходишь, а как же мы? Мы к тебе привыкли.

— Как это «привыкли»? Не знаю — что это такое, у нас «привыкли» не бывает — так оно проще.

Гут ушел, и сразу пропал свет. Мы очутились в темноте. Было неуютно и знобко, как на вокзале. Воспоминания о доме обступили нас. Они были чудесны.

НА КАРАНТИНЕ

Время как остановилось, замерло в одной точке. Безделье и неизвестность замучили нас. Мы чувствовали себя опустошенными, полностью выжатыми, вдобавок ко всему, мы озверели от себя и друг от друга и стали уже без всякого повода кидаться один на другого и рычать по любому пустяку. Чапе приходилось нас постоянно разнимать. Когда она говорила нам, что мы ведем себя хуже собак — это было сначала смешно, а потом совсем перестало на нас действовать.

С тех пор, как Гута вызвала Линия, мы его больше не видели. Нас теперь обслуживали безмолвные рыжие существа с фиолетовыми фарами. Они кормили нас бегущими скворчами и заворачивали в цветную бумагу, которой они обрастали во время спячки, когда после работы лежали рядом с кубом — свернутые в трубочку, как чертежи. В конце концов мы до того отупели от призрачной жизни в прозрачном кубе, что однажды отказались от еды, упали на пол и лежали совершенно неподвижно неизвестно сколько времени, прямо как наш обслуживающий персонал. Неизвестно, что с нами со всеми скоро бы стало, если бы однажды куб не порозовел, и перед кубом не появился Великий Цытирик.

— Карантин закончился, — объявил он. — Вас изучили во всех направлениях и со всеми подробностями как образцы земной жизни двадцатого века. Как демонстрационный материал к докладу Кеворки и Раплета сегодня вы будете представлены Светилам. Они решат — как вас использовать в дальнейшем. Упаковать их в риотрон! — приказал кому-то Великий Цытирик и незаметно удалился, растворившись в сиреневом тумане.

Не успели мы хорошенько обрадоваться, что наконец-то с нами хоть что-то случится — плохое или хорошее — нам это было уже безразлично, как нас схватили те, безмолвные и рыжие, и поволокли в риотрон — похожий на автомобиль, но только круглой формы, почти как шар, и с гранеными колесами.

Чапу в риотрон не пустили. Она стала выть и метаться возле него.

— Гут, изолируй собаку. Слишком много от нее шума и запаха, — сказал вновь возникший из тумана Цытирик. Он подошел к нам вместе с Кеворкой и Гутом. Мы не узнали Кеворку — лицо его было размытое и туманное.

— Не хочу! — еще громче завыла Чапа и вдруг отбежала в сторону и там на кого-то набросилась. — Кеворка, пусти меня к Вите!

Кеворка как будто ничего не слышал.

— У нас такого понятия «не хочу» — нет. У нас есть только одно понятие — «надо для науки», — спокойно пояснил нам Цытирик, поглаживая свою плоскую, как спичечный коробок, голову. — Гут, возьмешь собаку на службу спецвремени, а там будет видно.

— Пошла прочь! — Кеворка отшвырнул Чапу ногой, когда она снова кинулась к нему со своей просьбой.

— Узнаю тебя, славный Кев, не только по туманному взору.

Кеворка передернул плечами, словно в ознобе.

— Меня привели в норму. Кто вел сеанс?

— Сам Ноленс! Но тензоуровень был все-таки высок, что и насторожило его. Держись с ним достойно, прошу тебя. Никакого упоминания о твоем бывшем отношении к нынешним земным образцам. Впрочем, я вижу, ты преодолел себя.

— Сейчас кончится запрет в сторону Желтеющих Лап и можно будет катиться во Дворец Светил, — сказал Гут.

Гут поманил Чапу — она показала ему зубы. Когда же он поймал ее за хвост и попытался насильно увести от риотрона, она набросилась на него, устрашила, а потом укусила Цытирика за его тощую ходулю. Старец взвыл. Гут от страха закрыл глаза и позвал на помощь Ходячие Клещи.

Пришли Ходячие Клещи и сцапали Чапу. Когда ее уводили, Чапа плакала настоящими слезами. Мы плакали вместе с ней, когда ее — стиснутую — уводили.

— Ребята, прощайте, — кричала нам Чапа, — не забывайте собаку! Витя, я тебя никогда не забуду, помни меня!

Вите удалось выпрыгнуть из риотрона, но Чапу уже увели.

— Кеворка, верни собаку! Ты у них пользуешься доверием.

Кеворка презрительно ответил:

— Заруби себе на носу: я у них не пользуюсь доверием — я облечен им. Быстро — на место. Район закрывается. Его больше не будет до следующего глотка времени. Время затопит этот квадрант и снова будет так, как будто ничего не было.

Витя послушно поплелся на свое место.

— Почему ты сказал, что «время затопит», разве оно у вас здесь жидкое? — удивилась Наташа, выглянув из риотрона.

— Время у нас, как ваша вода, течет, куда ему вздумается, — усмехнулся Цытирик. — Но Лабиринт нашел на него управу и направляет его теперь по своему усмотрению: например, старец на всю жизнь, как я, или Кеворка — вечно юный, или Гут — навсегда без возраста. И хотя мы сами в полной его власти, но мы все-таки владеем Временем, можем даже запасать его на будущее. Кеворка, над стацией всходит время! Опаздываем!

Кеворка прыгнул в риотрон и задвинул над нами крышку. Риотрон ощерился и захрипел, и машина принялась глотать пространство, не двигаясь с места.

Все неведомое неслось нам навстречу, а известное, свое, пережитое, — оставалось далеко позади и становилось, хотя мы того не и хотели и сопротивлялись изо всех сил, совершенно чужим.

НА ПРИЕМЕ У СВЕТИЛ

Дорог было множество, они сбегались и разбегались веселыми разноцветными пучками, и с каждым мгновением пространство перед нами становилось светлее и светлее, и тяжесть покидала наши души. Мы развеселились и начали отпускать глупые шуточки насчет Альдебарана, и слово «баран» не сходило у нас с языка. Иногда Кеворка надевал на голову синий ободок с оранжевым пером, высовывался из-под крышки и щупал пером пространство — как он нехотя объяснил Вите: «Для вашей безопасности!»

Он сидел впереди, а мы пялили глаза на его спину. Спина была чужая и враждебная, и от этого нам становилось не по себе. Когда-то он был наш, он знал про нас столько же, сколько мы сами. Он знал про нас все.

— Кеворка! — позвала Наташа.

— Замолчи!

Вокруг все ревело, в наших глазах мелькали красные облака, куски черного неба, редкие яркие звезды.

— Звезды… — невольно вырвалось у Наташи, — я видела их дома, когда была совсем-совсем маленькой, и Владик мне рассказывал про них сказки…

Но никто Наташу не поддержал, каждый, наверно, думал о своем. Она замолчала, закрыла глаза и вдруг явственно увидела перед собой свою комнату, Владика, совсем взрослого, с лысиной, в роговых очках, в белой неглаженной рубашке, он сидел наклонясь над столом и рассматривал альбом с фотографиями, на которых Наташа узнала себя, Киму, Витю, Аленьку и Кеворку, когда всем исполнилось… Видение было такое живое и четкое, что она невольно вскрикнула: «Владик!» и дотронулась до него рукой. Он испуганно обернулся, посмотрел по сторонам и закричал:

— Наташа?! Куда ты? Постой — не уходи…

Она увидела его огромные остановившиеся глаза за толстой броней стекол.

Дорога внезапно остановилась, Наташу швырнуло на Витю.

— Вместе надо держаться, — сказал Витя. — Чапа была права.

— Там будет видно, — откликнулась Кима.

— Пусть каждый думает за себя, — ответил Аленька.

— Приехали. Вон Дворец Светил, — Кеворка махнул рукой вперед-вверх. — Выходите.

Мы вышли из риотрона и увидели в отдалении огромный серебристый шар, на котором играли красно-желто-зелено-синие и фиолетовые блики. Он медленно вращался на тонкой длинной игле, издали напоминая гигантскую елочную игрушку. К шару вела высокая и широкая железная лестница без перил.