Совместное расследование - Босуэлл Барбара. Страница 24

— Я не возражаю, — запротестовала она. — Я прекрасно себя чувствую.

Но это были лишь слова. Она устала, устала неимоверно. Его ласковые пальцы действовали на нее расслабляюще, и, хотя Кортни знала, что должна бы отодвинуться от него, она не могла заставить себя пошевельнуться. То, что он делал, было так приятно.

— Ты очень мужественная и сильная, Кортни, — хрипло проговорил Коннор. — Не знаю, как бы я прожил эту неделю без тебя. Но пришло время передать мне бразды правления, позволить мне заботиться о тебе и ребенке, стать мужем и отцом, а не пациентом.

— О Коннор, — прошептала она. Если бы он и в самом деле был ее мужем! Она испустила слабый судорожный стон и положила голову на его сильную широкую грудь, уносясь, пусть ненадолго, в свои фантазии.

Его рука скользнула вниз по ее спине, разминая поясницу, затем легла на живот. На Кортни была легкая шелковая юбка, и тепло его ладони проникало сквозь тонкий материал. Острое жгучее наслаждение пронизало ее.

— Я думаю о тебе постоянно, — тихо сказал он, покрывая легкими поцелуями ее виски, волосы. — Я хочу тебя… хочу держать тебя в объятиях, целовать. Эти бессонные одинокие ночи…

Он прижал ее к себе, и она задохнулась от его близости.

— Я умираю по тебе, Цыганские глаза, — простонал он, покусывая мочку ее уха.

У Кортни закружилась голова так, будто она только что сошла с карусели.

— Ч-что?

— У тебя самые большие, самые прекрасные глаза, — сказал он тихо, гипнотизируя ее своими прикосновениями. — Странно, не правда ли? — усмехнувшись, сказал он. — Я знаю, что у цыган темные глаза, но понятия не имею о собственных родителях. Я знаю имя президента, но свое собственное узнал от других.

— Врачи полагают…

— Я не хочу говорить о врачах. Я устал от врачей, устал от этой больницы. Я хочу убраться отсюда сегодня же. Я хочу жить нормальной жизнью, — его рука замерла на ее груди. — Я хочу свою жену.

С безошибочной уверенностью его большой палец нашел ее сосок и начал сладострастно ласкать его. Кортни прижалась к нему и застонала.

Сара выбрала именно этот момент, чтобы напомнить им о своем присутствии. Коннор неохотно опустил руку.

— Похоже, у нас есть маленькая дуэнья, — сказал он, переключая все свое внимание на девочку.

— Я поменяю пеленки, она, кажется, промокла, — сказала Кортни, как в тумане, возвращаясь к своим сумкам. Руки и ноги отказывались ей повиноваться. — Давай погуляем по коридору, — предложила она, перепеленав ребенка. Она сильно нервничала, оставаясь наедине с Коннором. Все ее тело горело от желания, и ее мгновенная реакция на его ласки оставляла ее незащищенной и уязвимой.

Ситуация и так достаточно сложная, отчитала она себя. Добавлять секс в эту кашу так же рискованно — и безумно! — как бросать спичку в бочку с бензином. Ей нужно быть среди людей. Только в толпе она сможет чувствовать себя в безопасности и сохранять самообладание.

— Сара хочет показать медсестрам свои обновки, — проговорила Кортни неестественно высоким голосом. — Мы…

— Сара хочет спать, — прервал Коннор. Он положил ребенка на животик в белую плетеную колыбельку в углу комнаты. Ее принес Уилсон Ноллер в первый вечер пребывания Коннора в больнице.

— Она совсем не хочет спать. — Кортни подошла, чтобы взять девочку, но на этот раз Сара не пришла ей на помощь — ее глаза уже закрылись.

Кортни выпрямилась и повернулась. Коннор стоял прямо за ее спиной, так близко, что они почти соприкасались.

— Она спит, — ее голос дрожал. — Я… я думаю, что ее утомил наш утренний поход по магазинам.

— Похоже. — Коннор лениво улыбнулся, его голос был низким, чувственным. — Так что мы можем продолжить прямо с того места, где остановились…

Он обнял ее за талию и медленно притянул к себе.

Их взгляды встретились.

Кортни потянулась к нему. Она знала, что не должна. Она могла назвать множество причин, почему ей не следовало делать этого. Но здравый смысл вместе с осторожностью и сдержанностью исчезали, когда он смотрел на нее с таким жгучим желанием.

Ни один мужчина никогда не имел над нею такой власти, и это ее пугало. Он притянул ее еще ближе.

— Кортни… — он опустил голову и провел губами по ее лбу.

Ее глаза закрылись сами собой, и она почувствовала его легкие поцелуи на веках, щеках, подбородке. Как во сне, она медленно обвила руками его шею и запустила пальцы в его густые темные волосы.

Он накрыл ее рот своим, теплым, твердым и властным. Ее губы тут же раскрылись, и его язык проник во влажную глубину ее рта, лаская нежно и соблазнительно.

В ней забурлила страсть, и она прижалась к нему, крепче сжала его шею, сладострастно изогнувшись. Дрожа от нетерпения, она гладила его спину, еще больше возбуждаясь от сознания того, что он хочет ее. Так же сильно, как она его.

Коннор судорожно вдохнул, его поцелуй стал более требовательным, а руки потянулись к груди.

— Ты такая сладкая, — хрипло прошептал Коннор, пощипывая губами ее шею. — Такая соблазнительная и пылкая. И — моя! Моя любимая, моя жена, — добавил он гордо.

Ей хотелось раствориться в нем, ласкать, ласкать… Но его слова тревожно зазвенели в ее голове. Она слишком увлеклась своей ролью. Она совершенно определенно не его жена. Настоящему Коннору Маккею не нужна жена. У него аллергия на любые обязательства. И когда его память восстановится, он не назовет ее любимой. Он не простит обмана. Возможно, даже возбудит против нее уголовное дело за мошенничество!

Кортни нервно освободилась от его рук, повернулась к нему спиной и поправила одежду дрожащими пальцами.

— Коннор, я… мы…

— Не волнуйся, дорогая. — Он обнял ее за плечи и поцеловал в шею. — Я понимаю, что сейчас не время и не место. Я немного увлекся.

Он притянул ее, крепко прижал спиной к себе:

— Ты так действуешь на меня Кортни. Все мои инстинкты говорят мне, что так было всегда. И всегда будет, любовь моя.

Его слова, такие теплые, согрели ее. Она позволила себе роскошь расслабиться в его объятиях еще на несколько блаженных минут.

— Я кое-что купила для нас, — сказала она с несколько наигранной веселостью. Ей отчаянно не хотелось думать о чем-либо, кроме желания оставаться в его объятиях.

Она вытащила из сумки коробку с шашками.

— Поскольку ты такой ловкий картежник и все время меня обыгрываешь, мы попробуем кое-что другое. То, в чем я могу выиграть. Но должна предупредить, что я, сколько себя помню, выдающийся игрок в шашки.

— И ты надеешься воспользоваться своим преимуществом, чтобы одержать верх надо мной? — с вызовом заявил Коннор, так напомнив себя прежнего, что Кортни вздрогнула. — Я не думаю, что тебе удастся, милая. Начнем соревнование.

Они сыграли две партии, в одной выиграл он, в другой — она, и вели третью, решающую, когда палата стремительно заполнилась врачами и медсестрами. Вел отряд неутомимый Уилсон Ноллер.

Кортни внутренне сжалась. Она всегда нервничала в присутствии Ноллера, хотя Коннор общался с ним непринужденно, веря, что адвокат, как тот не уставал повторять, — «друг». Ноллер все время задавал вопросы о прошлом Коннора, детстве, работе, их браке, чтобы «встряхнуть» его память. Кортни отвечала, стараясь изо всех сил скрывать провалы, которых было так много, ведь она почти ничего не знала о жизни Коннора до момента их знакомства.

И, конечно, все, что она рассказывала об их браке, было чистым вымыслом. Она лгала так много, что постоянно боялась запутаться в паутине собственной лжи. Однако, как ни странно, она не испытывала подобного напряжения в те долгие часы, которые проводила с Коннором наедине. Не было неловкости, не было необходимости лгать. Он не задавал ей никаких вопросов ни о себе, ни об их прошлом. Как будто его жизнь началась заново в этой больничной палате, и он не интересовался тем, что было раньше.

Правда, Коннору было интересно узнать о ее жизни, и Кортни рассказывала ему о своей семье, о детстве, проведенном на военных базах по всему миру, о работе на телевидении, даже об отчаянных попытках Марка и Марианны усыновить ребенка. Он слушал внимательно и запоминал все, что она рассказывала.