Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы - Дворкин Илья Львович. Страница 20

— Ой, мальчики… А я уже всё папе рассказала, — плачет Вика, — он обещал в школу пойти, попросить…

— Эх ты! — кричит Мишка. — Опять всё из-за тебя срывается!

Но тут Вика в голос! Лёшка нахмурился, что-то про себя прикинул, рубанул рукой воздух.

— Тихо! — говорит. — И ты, Дробот, не реви! Тут что главное? Быстрота и натиск тут главное! А ну пошли к твоему отцу!

— Зачем? — спрашивает Вика сквозь слёзы.

— Затем. Надо его задержать, чтобы не ходил в школу. Нас всё равно простить невозможно. Только план провалится. Мы придём и скажем, что нас простили и берут в поход.

— Нет, — говорит Вика, — так я не могу. Это будет враньё.

Лёшка задумался. И все задумались. А потом Мишка говорит:

— Правильно — это будет враньё. Только это будет враньё не на всю жизнь, а на один день. Потому что, — говорит, — завтра утром, перед тем как из дому уйти, ты своему папе оставишь на видном месте записку. И там всё расскажешь. Мы тоже подпишемся. И тогда уже вранья не будет, а будет правда.

— Ух ты, — говорят все с облегчением. — Во Мишка! Во голова!

Все засмеялись будто бы радостно, все задвигались, но как-то не слишком весело, а суетливо, потому что в душе каждый был не очень-то уверен, что из вранья так просто сделать правду.

Но так уж хотелось в поход, таким он был долгожданным — целый год о нём мечтали, что каждый немножечко поборолся сам с собой и укоры совести победил. Или сделал вид, что победил. Для самого себя.

Викин папа распахнул дверь, пропустил ребят в комнату и заулыбался. В руках он держал кисть, а штаны его были перепачканы краской — Викин папа работал.

— Ага! Явились, малолетние преступники! — говорит. — Ну ладно уж, можете плясать, потому что я…

— Не надо! Уже не надо никуда ходить! Нас и так простили и берут в поход! Ладно уж, говорят, только чтоб в последний раз обливать прохожих, — перебивает его Лёшка до того неправдивым голосом, что самому ему и всем остальным стало противно.

Викин папа удивлённо вскинул брови и уставился на Лёшку. Потом по очереди поглядел в глаза каждому. И каждый не выдержал, опустил голову.

— Вот оно что, — каким-то странным голосом говорит Викин папа. — Вот оно, выходит, какие дела! Амнистия вам, значит, вышла, прощение то есть…

— Ага, прощение, — говорит Лёшка и делается такого же цвета, как собственный галстук на шее, а глядя на Лёшку, краснеют и все остальные.

— Да-а, — тянет Викин папа, — не знал я, что вы такие…

— Какие? — спрашивает Митька, и сердце у него обмирает.

— Такие… невиновные теперь люди, — усмехается Викин папа и поворачивается к ребятам спиной. — Ну что ж, — говорит он не оглядываясь, — счастливого вам пути. Идите, гуляйте пока, мне работать надо.

И ребята тихонько, на цыпочках вышли. И как-то неловко им было глядеть друг на друга.

Сбор для всего отряда был назначен у подъезда школы в восемь часов. «Светлячки» плюс Колька пришли в половине восьмого. Только не к подъезду, а под арку дома, что напротив школы. Одеты они были по-походному, с рюкзаками за спиной. Правда, вид у них был совсем непраздничный — лица хмурые, невыспавшиеся какие-то.

— Записку оставила? — спрашивает Мишка Хитров.

— Оставила, — отвечает Вика.

— Ну вот что, — деловито говорит Лёшка, — нам нужен связной. Без связного мы пропадём. Он нас должен со всем отрядом незаметно связывать, чтоб никто не догадался. Кто в нашем классе самый хитрый?

— Ясно кто, — говорит Мишка, — Лисогонов, ух какой хитрющий.

— Правильно! А в нашем звене самая незаметная Нина Королёва. Вот и надо, чтоб она с Лисогоновым связалась и всё ему объяснила.

— Это почему же я самая незаметная, — обижается вдруг Нина, — моя мама говорит, что у меня глаза, как фонарики!

— В темноте, что ли, светятся? — деловито спрашивает Лёшка. — Так это не как фонарики, а как у кошки.

— Дурак! — говорит Нина. — Не буду я связной, раз незаметная.

— Чудачка, — объясняет Лёшка, — а кто же будет? Митьке нельзя — он Лисогонова вареньем обкормил и фельетон на него написал. У Вики, гляди, свитер какой полосатый, в глазах рябит. А у Мишки на голове будто костёр разложили. Они же заметные очень, поняла?

— А ты?

— Я?! — возмущается Лёшка. — Звеньевой я или не звеньевой? А командир командовать должен.

— Всё равно ты самая красивая, — выпаливает вдруг Митька, и сам пугается своих слов, и пятится, и прячется за Мишкину спину.

Нина вдруг заулыбалась во весь рот, тряхнула головой так, что волосы разлетелись, и говорит:

— Ладно! Я согласна! Я пойду! Сейчас же!

— Сейчас ещё рано, — говорит Лёшка и важно отдёргивает рукав свитера, будто у него там часы.

Ох и обрадовался же Лисогонов, когда узнал об оказанном ему доверии!

То есть это он сперва обрадовался, а потом так расстроился, что даже слёзы на глазах выступили.

— Эх, — говорит, — живут же люди! Таинственной жизнью. А я тут иди со всеми, как баран, безо всякой загадочности!

— Зато ты будто бы лазутчик, будто бы связной, как у партизан, — утешает его Вика.

Тут Лисогонов снова обрадовался и напустил на себя такой таинственный вид, какой ему полагалось по новому званию.

Сперва всё шло как по маслу. Только Таисия Петровна вела себя странно. Она задержала выступление отряда на целых двадцать минут и всё время нервно поглядывала на часы. Потом вздохнула тяжело и сказала:

— Обиделись, наверное. Ну что ж, ребята, двинулись в путь!

А кто обиделся и на кого, Лисогонов и все остальные так и не поняли. И весь отряд зашагал к станции метро «Площадь Восстания».

А вслед за отрядом, осторожно лавируя среди прохожих, на некотором расстоянии кралось наказанное звено «Светлячков».

Отряд в метро — и звено в метро. Отряд на Финляндский вокзал — и звено за ним. Отряд в электричку — и звено в электричку, только в другой вагон. А перед этим подбежал таинственный Лисогонов и загадочно сообщил, что билеты надо брать до станции Зеленогорск.

Всё шло хорошо. Только когда ещё спускались по эскалатору, Кольке показалось вдруг, что далеко позади мелькнула долговязая фигура Викиного отца.

Он тут же сказал об этом, все с испугом оглянулись — никого нет, стоят стеной незнакомые люди.

— Эх ты, — говорит Лёшка, — что ж он, под эскалатор провалился?

— Значит, ошибся, — с недоумением пожимает плечами Колька.

— Паника на корабле, — говорит Митька.

Все засмеялись, одна Вика притихла и всё оглядывалась — уж она-то своего отца знала получше других — как-никак десять лет знакомы.

Но и она ничего подозрительного не заметила.

Когда электричка тронулась, через каждые несколько минут стал появляться взволнованный Лисогонов и шёпотом сообщать новости, «держать в курсе», как он говорил. Но никаких особых новостей не было, потому что всю дорогу отряд распевал песни.

Лисогонов сообщил: пионервожатая не смогла поехать, потому что в этот день выходила замуж. И это была единственная стоящая новость. Раньше все думали, что из-за болезни не поехала.

Бегал Лисогонов, бегал и чуть не добегался до беды.

Его Таисия Петровна хватилась. Зная беспокойный лисогоновский характер, кинулась по вагонам искать.

Еле-еле успели присесть, спрятаться за высокие спинки сидений.

Таисия Петровна осмотрела близорукими глазами вагон, никого не увидела и пошла по проходу.

Тут, правда, у Лисогонова хватило ума вскочить и броситься ей навстречу.

Он заработал выволочку и больше не появлялся.

Самое неприятное началось на станции Зеленогорск.

Вышли из электрички, благополучно прошли подземным переходом под платформами к автобусным остановкам. И тут выяснилось, что к озеру Красавица, куда направлялся отряд, ходит только один автобус № 415 и ходит редко.

Только Мишка успел это разузнать — подходит этот самый автобус и туда с шумом и гамом начинает садиться весь отряд.

Что делать? Ждать следующего? А если потом не найти будет ребят на этой самой Красавице, на которой никто из звена не был? А если заблудятся? А если…