Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы - Дворкин Илья Львович. Страница 24

Изобретатель воздушного шара

Генку распирали идеи. Одна другой лучше. Но человечество почему-то относилось к ним недоверчиво. Находились даже такие типы, которые просто хихикали. Сёмка Харкевич, например.

Но не таков был человек Генка, чтобы обращать на это внимание. Если уж он вбивал себе в голову что-нибудь всерьёз, то становился таким напористым и красноречивым, что Володька только диву давался. А тем, кто раньше хихикал, было уж не до смеха. Они становились занятыми людьми. Они Генке помогали.

Так было осенью, когда он изобрёл воздушный шар.

Ему полетать захотелось.

Не только лучший друг Володька, но и Серёга Трусов и даже Сёмка Харкевич слушали и вертели головами от Генкиного нахальства.

А Генка заливался соловьём. Он до того договорился, что пообещал обязательно открыть какой-нибудь неоткрытый остров. Пусть самый маленький островочек, но неоткрытый. Он говорил, что самолёты очень быстро летают, могут и не заметить. А на воздушном шаре можно медленно полететь и всё высмотреть.

Из-за этого они чуть с Сёмкой не подрались. Сёмка сказал, что никаких неоткрытых островов нету. Не осталось таких островов. А Генка сказал, что есть. А Сёмка сказал, что нету.

— А я вот дам тебе разок, тогда узнаешь! — сказал Генка.

Володьке и Серёге пришлось их разнимать. Но всё равно Генка их уговорил. Все четверо утащили из дому скатерти из прозрачной плёнки и несколько дней склеивали их.

Генка сделал чертёж. Наверное, это был самый ясный и простой чертёж на свете: на листке в клетку был нарисован круг. И всё.

— Это шар, — сказал Генка, — надо клеить так, чтобы вышел шар.

Но сколько ни клеили, шар не получался. Из четырёх маленьких скатертей получалась одна большая. Плоская.

Тогда Генка взял её за углы, собрал края в складочку и привязал к бамбуковой палке.

— Теперь надо надувать дымом, — сказал он, — всё разгладится.

Раздобыли пачку «Беломора», стали надувать.

Через час их отыскал Сёмкин отец. Они лежали рядом с уродливым морщинистым мешком зелёненькие, как огурцы, и плевались жёлтой тягучей слюной. А вокруг валялись окурки.

Не разобравшись в Генкиной идее, родители всыпали всем четверым за папиросы. А когда разобрались, добавили ещё за скатерти.

Человек-буер

Гулко хлопнула дверь. Володька оглянулся и увидел Генку — красного и взъерошенного. И дышал он так, будто за ним гнались собаки.

— Ну, Володька! Ну, Володька, — только и сумел сказать он.

— Ты чего, Генка! Случилось что?

Генка рукой нарисовал в воздухе нечто неопределённое, потом, отдышавшись, сказал:

— Я, Володька, такое придумал — все ахнут! Уж теперь-то точно — ахнут!

— Воздушный шар? — спросил Володька.

— Брось ты! Я тебе серьёзно говорю.

— А тогда?

— Что «тогда»?

— Тогда ты несерьёзно говорил?

— Ну перестань, Володька. Что ты сравниваешь? Тут такое дело! Тут уж действительно — да! Я тебе сейчас чертёж покажу.

Володька даже отодвинулся немного. Если уж появился чертёж, — значит, дело серьёзное. Генка зря чертить не станет.

Не такой он человек, чтобы зря чертить.

Генка вытащил знакомый листок в клетку, развернул его, полюбовался немножко и протянул Володьке.

— Вот! — гордо сказал он.

Володька так и этак повертел бумажку, потом уставился на Генку. Его всегда поражала предельная простота Генкиных чертежей. Ничего лишнего.

— Что «вот»? — спросил он.

На бумажке был аккуратно начерчен квадрат. Ровненько так. Четыре угла. Квадрат как квадрат.

И больше ничего.

— Это что? — спросил Володька.

— Это — человек-буер, — сказал Генка.

Володька снова заглянул в бумажку.

— Где человек?

— Ты человек, и я человек, — сказал Генка.

— Правда? Всё-то ты знаешь, Генка. Умница ты. А буер где?

— Где, где! Что ты заладил! Это лист фанеры. Тут пробиваем две дырки и тут две. В эти дырки верёвку и в эти. Получатся лямки. Лямки на плечи, фанеру на спину — и готово! Надевай коньки — и ты человек-буер. Фьють! — Генка пронзительно свистнул. — Гони хоть через весь залив. Как на ракете. Понял?

— Понял. Как на воздушном шаре.

— Ты балда! — Генка разозлился. — Ты же знаешь, какой ветер в заливе! И лёд гладкий. А фанера будто бы парус. Понял?

Володька всё прекрасно понял. Это было здорово. Что ни говори, а Генка всё-таки голова! Человек-буер! Мальчишки всего города сбегутся смотреть. Но Володьке не понравилось слово «балда», и он упрямо покачал головой. И отвернулся. С равнодушным лицом. Будто ему всё равно.

— Ну, как хочешь, Володька, — Генка встал, — я тебя последний раз спрашиваю: будешь строить?

Он медленно пошёл к двери. Решительно взялся за ручку, но на пороге задержался и вопросительно взглянул на Володьку.

— А фанеру где возьмём? — деловито спросил Володька.

Генка просиял, подался к нему. Было видно, что ему очень хочется подбежать и всё поскорее выложить. Но он сдержался, подошёл не торопясь, будто бы нехотя.

— Всё продумано, — важно сказал он. — У нас в сарае стоит старый книжный шкаф, он, по-моему, никому не нужен. Иначе чего бы ему стоять в сарае? У него задняя стенка из фанеры. Как раз на двоих хватит.

Не простое это дело — приладить коньки к валенкам. Не всякий приладит. Очень даже просто запутаться в верёвках. Целая сложная система верёвок и палок. Надо, чтобы коньки были прикручены намертво. Палками стягивают верёвочные петли до тех пор, пока просторный валенок не станет совсем тесным. Сложное это дело.

Волоча листы фанеры, Володька и Генка появились на берегу, когда солнце уже садилось. В заливе было пусто — все разошлись по домам. Генка приуныл. Он жаждал признания и восторгов. Но Володька по горькому опыту знал, чем кончаются испытания новых изобретений. Особенно Генкиных. Поэтому он не очень-то печалился.

Спустились на лёд. Дул сильный и ровный низовой ветер с берега, по-местному — «гирловой».

— Ну и ветрище — без паруса несёт, — сказал Володька.

Генка уже возился с лямками.

— Да, здоровый, — рассеянно отозвался он. Володька попробовал приладить фанеру за спину. Как только он поднял её, ветер рванул, ударил тугим кулаком, крутанул Володьку на месте, и тот, не удержавшись, с размаху сел на лёд.

Протискиваясь сквозь ветер, к нему подошёл Генка, сел рядом, помог продеть руки в лямки. Потом Володька помог ему. Они ещё посидели немножко, не решаясь встать.

— Давай, Володька, чего тянуть, — сказал Генка, и они разом поднялись, держась за руки. И сразу же их понесло.

Ощущение было странное. Такое удивительное состояние: будто очень сильная рука ровно толкает в спину, всё быстрее, быстрее, быстрее, — кажется, вот-вот будет последний мощный толчок — и улетишь неизвестно куда. Страшновато и радостно.

Сначала они ехали, вцепившись друг в друга, напряжённые и испуганные. Но ничего не случалось, и постепенно страх проходил, а с ним и скованность. Они почувствовали, как плотно и мягко облепляет спину фанерный парус, будто он всегда был там.

Тело само собой откидывалось назад, опираясь, почти ложась, на плотную воздушную струю.

И от этого чувства могучей и бережной руки за спиной мышцы помягчели, расслабились — и пришло прекрасное ощущение полёта. Володька вспомнил, что такое с ним бывало во сне, и ещё он вспомнил, как всегда обидно было просыпаться.

Они попробовали опустить руки, чуточку разъехались, снова съехались, слегка оттолкнулись и, описав плавную дугу, сошлись далеко впереди.

Генка что-то орал, но Володька почти ничего не слышал: ветер уносил слова. Он разобрал только одну торжествующую фразу:

— Ну как, а?!

— Здорово! — прокричал Володька.

Лёд только издали казался совсем ровным. Да и вблизи не очень-то усмотришь маленькие бугорки и складки. Но коньки довольно ощутимо потряхивало на них, и только это напоминало мальчишкам, что они ещё не поднялись на воздух.