Сестра морского льва - Иванов Юрий Николаевич. Страница 3

Знал он, конечно, знал английский, испанский, немецкий… По сотне слов. Он посмотрел на девочку. Волосы у нее были заплетены в одну толстую тугую косу, стянутую красной лентой; матово блестело свежее умытое лицо, весело сверкали глаза. Была она в спортивных фланелевых брюках, вправленных в резиновые сапоги, и плотном, видимо, домашней вязки свитере. На ремешке висел нож, засунутый, чтобы не мешал, ножнами в карман брюк. Волков подошел к ней и с очень строгим видом потрогал ее лоб: температура у девочки была самая нормальная. Она чертовски здорова, эта островная зверюшка, подумал Волков. Засмеявшись, Алька боднула его ладонь и крикнула:

— Глядите-глядите! Вот сейчас покажется мой остров, вот сейчас!

Быстро светало. Сине-зеленое небо с ярко-оранжевой подпалиной на востоке, будто створка громадной раковины, выгибалось над океаном. Ага, вот и остров! Черный острый клык на горизонте вдруг прорезался, потом еще и еще один. Теперь это напоминало гребень доисторического чудовища, высунувшего спину из воды.

Волков покосился на девочку. Вцепившись руками в леера, она смотрела в сторону земли восторженными глазами. На скулах ее горел возбужденный румянец, глаза то щурились, то широко раскрывались, влажно блестели зубы полуоткрытого рта.

— Сейчас вы такое увидите, еще такое… — торопливо проговорила она, почувствовав взгляд Волкова, и облизнула подсушенные губы. — Если бы вы когда такое видели!

Видел ли он?! С воды, из-под самого форштевня судна, шумно взлетали птицы. Их с каждой минутой становилось все больше. Поодиночке и плотными группками птицы проносились мимо судна, ныряли в воду или долго, прежде чем взлететь, как бы бежали по ней, суматошно хлопая крыльями. Остров приближался, скалы росли. Зыбь, идущая с океана, ударялась в берег, и над водой прокатывался гул, похожий на далекий, то усиливающийся, то затихающий гром приближающейся грозы.

Я всю осень, зиму и весну ждала, когда опять все это увижу, — сказала Алька, опять облизнув губы. — На острове Беринга одни холмы, а это так скучно — просто ужас!

— А где же бухта?

— А вот сейчас, сейчас…

Скалы раздвинулись, и пароход, сбросив скорость, нацелился носом в каменную прореху. Из-за гор выкатилось солнце. Вода, камни, торчащие из нее, и берег — все тотчас окрасилось в красные тона.

Вот так же было и тогда… «Актиния» влетела в бухту под всеми парусами. Капитан как столб застыл на ходовом мостике, ветер трепал его седые вихры и рвал полы блестящего плаща, а вся команда стояла по своим местам и ждала. Вцепившись в сизалевый трос потными онемевшими пальцами, Валера нетерпеливо поглядывал на Мартыныча: ну что он там, заснул? Ну пора же, пора, торопил капитана Валера, ведь берег совсем близко! Наверно, так думали все: и Сашка Филин, и Борька, приплясывающий от нетерпения, и другие матросы, застывшие на своих штатных местах, но капитан медлил. Он даже время от времени оттирал рукавом плаща пятнышко на лацкане куртки и напевал старую морскую песню «Приятель, ты помнишь рейды Сингапура?»… Звенела вода, кричали птицы, берег надвигался. Неслись навстречу вельботы, шлюпки, несколько узких кожаных байдар. «Пора же, хрен старый! — заорал Филин. — Врежемся!..» Мартыныч весело взглянул в его сторону выцветшими от соленых брызг и солнца глазами и показал Сашке мослатый, сухой, как куриная лапа, кулак. И наверно, эта гонка среди скал продолжалась еще целую вечность; вода бурлила и рушилась под бушпритом со стеклянным звоном; и ветер выл, распирая парусину; и штаги и фалы скрипели все пронзительнее, готовые вот-вот лопнуть от страшного напряжения; и нервы у всех были как тугие тросы такелажа, и уже не было никаких сил терпеть, а капитан все оттирал проклятое пятнышко и все шевелил губами, видно, никак не мог допеть свою песню. Потом он вскинул голову, расправил плечи, приложил ко рту медный мегафон и рявкнул: «Убрать тр-ряпки!» Мачты оголились, все вдруг стихло. Шхуна еще какое-то время скользила по гладкой воде бухты, и Сашка Филин, весь потный, побелевший от восторга, протянул Валерке руку, тот свою, они стиснули ладони до боли, и Сашка захохотал… В эту минуту Валера на всю жизнь полюбил парусные корабли.

— Ну как, здорово, да? Ведь красиво, правда? — Алька потянула за рукав. Волков посмотрел на нее, кивнул; в его памяти ветер еще терзал с жестким шорохом парусину и звучали другие голоса. — А вот и наш поселок.

Показалась небольшая, вдающаяся полукругом в берег бухта. Солнце поднялось выше, алые тона поблекли, и все приняло естественную окраску: густо зазеленели окружившие бухту горы; видно было, как ветер прокатывался по высокой траве, и она то опадала, то распрямлялась, а вода в бухте была цвета синьки в тазу. Бухту окантовывала каемка зеленой гальки, и кое-где виднелись желтые проплешины песка. Взгляд Волкова скользнул в глубь небольшой долины. Он увидел тесно, будто от холода, сбившиеся дома и огородики среди них, затянутые старыми сетями и поэтому похожие на косяк черных рыб, попавшихся в невод. От домов шли к воде люди, желтыми и белыми клубками скатывались собаки, они носились взад и вперед, и ветер доносил их возбужденный лай.

Из бухты навстречу пароходу мчался сейнерок.

— Вот уже и за нами едут. У нас как пароход — так праздник, — сказала девочка, волнуясь. — У меня приятель есть на сейнере. Толик. Если бы вы знали, какой он! Он все-все умеет, он даже лаять может по-собачьи. Залает ночью в одном конце поселка, и сразу все собаки просыпаются… — засмеявшись, Алька приложила ладонь ко лбу, вглядываясь в сейнер. — А капитаном там дядя Сережа Ваганов. Ого, какой он! И на трубе он даже в самодеятельности играет. Вы слышали про него, слышали? Он на спор три минуты без передыху в трубу свою дул… Или две! Он бы еще и дольше дул, да чуть сознание не потерял. Ужас какой упрямый!

Сейнер спешил к пароходу, пенил бухту, в носовой его части виднелась четкая надпись: «Кайра». Вся палуба сейнера была забита людьми с чемоданами и мешками.

— Ага, а вон и Толик, — радостно сказала Алька и, замахав рукой, крикнула: — То-олик! Я тебе книжку про Серую Сову везу-у!

На полубаке «Кайры», уперев руки в бока, стоял худощавый очкастый парнишка с растущей чуть не от глаз, очень черной кудрявой бородой. Услышав Алькин голос, он завертел головой, поправил очки, вглядываясь в пассажиров на пароходе, увидел девочку, тоже что-то закричал и даже подпрыгнул, но потом быстро обернулся, не заметил ли кто, и, надвинув на самые очки замусоленную кепчонку, вновь принял величественный вид.

— Боцман. Тр-рап пр-риготовить, — разнесся по всему пароходу радиоголос. — Пассажиры с острова. Пр-рошу гр-рузиться без задер-ржки. Из гр-рафика выбиваемся.

— А вот и Бич. Глядите: Бич плывет! — затормошила Волкова девочка, и тот действительно увидел, что по бухте, шлепая лапами и выставив из воды мокрую лохматую башку, плывет собачонка. — Это самый настоящий морской пес с «Кайры». Вечно он опаздывает на судно, а потом за ним вплавь! Би-ич, Бич!

«Здравствуй, остров Больших Туманов, — подумал Волков, — здравствуй… Однако не пора ли покидать борт этого корыта?» Бородатый мальчишка лихо швырнул выброску, и сейнер, дав задний ход, залопотал выхлопной трубой, выдыхая синие бублики остро пахнущего дыма. Шум, гомон, плеск воды. Люди на сейнере суетливо двигались и то хватались за свои вещи, то ставили их на палубу. Из приоткрытой двери ходовой рубки выглядывал высокий костлявый мужчина в морской фуражке, у которой был такой громадный козырек, что из-под него виднелась лишь нижняя часть лица с пышными рыжими усами. Мужчина сердитым, рокочущим баском предостерегал пассажиров, чтобы они не лезли к борту все разом, пугая их тем, что сейнер сделает «оверкиль», и Волков догадался, что это самодеятельный трубач, капитан «Кайры».

А на палубе между пассажирами находилась женщина в красном свитере и с непокрытой головой. У нее было слегка горбоносое волевое лицо, и Волков невольно остановил на ней взгляд, «…если будет тяжело, обязательно возвращайтесь…» — уловил Волков ее грудной, низкий голос.