Сестра морского льва - Иванов Юрий Николаевич. Страница 43

И потянулись дни за днями. С утра Волков обходил бухту, после обеда возился возле дома и думал, думал, думал. «Полярная звезда»… Он знал этот транспортный рефрижератор, построенный в Голландии. Белый стремительный корпус, острый вздернутый нос… А какой ходок! Еще бы: фруктовоз. Рейсы на Кубу, в Гану, Гвинею. «Что же я медлю? Почему не бегу на Большое лежбище, чтобы дать срочную радиограмму: „Еду, еду, еду“?» — размышлял Волков. Работа валилась из рук. Сев на порог дома, он курил и глядел в океан. Действительно, ну что его удерживает тут? Лена? Алька?.. Волков вздохнул: да, Лена и Алька. Но не только это удерживало его на острове: чувство ответственности за судьбу этого уголка земли, возникшее а нем. Ч-черт, и угораздило его отправиться на остров Больших Туманов!

Так как же быть? Волков поглядел на синюю кромку горизонта. День был теплым, потоки разогретого солнцем воздуха поднимались от земли, и горизонт шевелился. Вдруг он вскочил, бросился в дом, схватил винчестер, бинокль и, захлопнув дверь, побежал к одинокой скале у бухточки Седого, на которую теперь часто поднимался, — оттуда открывался отличный вид на всю бухту и дальние к ней подступы. Пугая кайр и топор-ков, он быстро поднялся на плоскую вершину скалы и, кинув винчестер в траву, прижал к глазам бинокль — милях в двух от острова курсом на север шел большой черный теплоход-сухогруз. Несколько человек стояли на крыле мостика и глядели в бинокли на остров. Все они были одетые форму, в белые рубашки и черные галстуки, и уже по одному виду подтянутых моряков можно было судить о том, что на этом судне все в порядке. Его заметили, замахали руками, и Волков тоже замахал рукой, а потом, схватив винчестер, выстрелил три раза в воздух. Загрохотав крыльями, стая птиц сорвалась со скал и понеслась в сторону океана, а теплоход величественно и как-то задумчиво прогудел три раза, что на морском языке обозначало: «До встречи. Всего вам доброго», а потом немного погодя еще раз: «Как поняли? Подтвердите». И Волков выстрелил из винчестера: «Вас отлично понял. Счастливого пути!»

Потом он лег в траву и долго глядел на теплоход, завидуя сейчас тем людям, которые находились на его борту. Зажмурившись, он представил себе, как ходит по рубке «своего» судна, ходит взад-вперед мимо гирокомпаса, радиолокатора, рулевой колонки, возле которой застыл матрос, и отдает приказания.

Он открыл глаза. Черного сухогруза уже не было видно. Шумной стаей возвращались на скалы птицы и, рассаживаясь на уступах, перекликались взволнованными голосами. Сорвав жесткую травинку, Волков закусил ее и повернулся на спину.

Решать надо, Волков; что-то нужно предпринимать. Чем дальше, тем все становится сложнее. Мир еще четче раскололся на две половины: мир океана, мир соленой воды — это его мир и мир суши — мир Лены, Аль-ки… Запутался я, подумал Волков. Мне кажется, будто все образуется само собой, но это не так, и нельзя больше оттягивать решения, и нужно определиться до конца. Но как сделать так, чтобы сохранить для себя мир неразделенным, чтобы, приобретая одно, не потерять другое? Стоп-стоп, а не слишком ли я все усложняю? Ну пускай не «Полярная звезда», и пусть кто-то другой уйдет на этом судне в первое плавание, но будут же другие суда, будут! И мир не раскололся пополам, просто он для него, Волкова, стал еще богаче. Теперь и суша будет не просто суша, а то место, где живут, где будут думать о нем дорогие ему люди. Только он дождется, когда с острова уедет Аркаха; он дождется, когда котики отправятся в путь, а уж за ними и он.

Вынув из кармана радиограмму, Волков скомкал ее и кинул в океан, но бумажка не упала в воду: к ней тотчас метнулись две маленькие верткие моевки. Возбужденно крича, отнимая друг у друга бумажку, они полетели вдоль берега, а к ним спешили другие чайки, и клубок птиц рос, как снежный ком. «Несите, несите ее прочь, — подумал Волков, — от бумаг одни тревоги».

Чувствуя облегчение в душе, он подполз к краю скалы и поглядел вниз. Солнце пробивало воду лучами, и можно было рассмотреть желтые, подвижные, как ртуть, пятна солнечных бликов, ползающих по каменистому дну. На камне, торчащем из воды, лежала мама-ка-ланка, а рядом — ее малыш. Седой же плавал возле камня. Высовывая щетинистую на вид голову из воды, он вскрикивал. Он звал малыша в воду, и тот порывался к нему, но мать удерживала каланенка лапами. Сердясь, малыш бодался, крутился, пищал. Он уже чувствовал себя совсем взрослым, и ему так хотелось к отцу… И тогда мамаша отпустила его, и каланенок, заметно выросший, смешно раскинув лапки, плюхнулся в бухту. Седой, повернув голову, звал его за собой, в океан, но малышу было еще очень страшно, что рядом нет матери, и он то бросался за отцом, то поворачивал назад, к камню. Поняв его переживания, калан-ка тоже спустилась в воду, и все втроем они отправились в путешествие по бухте. Наверно, сегодня родители будут показывать малышу, где можно найти ежей, а где на отмелях греются в теплых лучах солнца стайки мелких рыбок.

Полежав еще немного над обрывом, Волков спустился на лайду и пошел вдоль нее, осматривая свое хозяйство.

На львином лежбище царил покой. Наверно, львам всегда снятся только хорошие сны, вот поэтому они так подолгу не продирают глаза. Борис рассказывал, что от покойного образа жизни, обильной пищи и отсутствия врагов львы так жиреют, что им трудно становится нырять: вода выталкивает их туши на поверхность. И тогда львы начинают глотать камни. Случается, в желудках львов находят по тридцать-сорок килограммов камней. Правда, есть и другое объяснение этому явлению: камни способствуют лучшему перевариванию пищи. Ведь в рацион львов, кроме рыбы, осьминогов и прочей «мягкой» пищи входят и колючие морские ежи, и жесткие морские звезды, и морская капуста.

Осматривая лайду, Волков шел вдоль лежбища по высокому прибрежному откосу. Ага, вот и Черномордый. Волков присмотрелся и удивленно присвистнул: песец тащил… куклу. Голова куклы волочилась по сырому песку, и Черномордый то и дело наступал на волосы куклы передними лапами.

— Эй, где ты ее добыл? — окликнул песца Волков.

Поставив уши торчком, песец бросил куклу и посмотрел вначале на Волкова, а потом на куклу, видимо размышляя: а зачем, собственно говоря, она ему нужна? И куда он ее тащит? Раскинув ручки и уставившись в небо синими глазами, кукла лежала на песке. На ней было полинявшее, немного порванное платьице, из-под него торчали кружева и лишь одна ножка. Волков все это увидел и, положив винчестер, стал осматривать откос, прикидывая — а нельзя ли по нему спуститься, чтобы не потревожить львов и отнять у песца его находку? Насторожившись и решив, что кукла все же ему нужна — пускай треплют малыши, Черномордый схватил ее за золотистую косу и опять потащил. Волков резко крикнул и, оттолкнувшись, мягко спрыгнул на песок. Черномордый, подскочив свечкой, отпрыгнул, бросил куклу и, обидчиво лая, побежал прочь. Засмеявшись, Волков взял куклу: откуда ты, какие волны тебя носили, прежде чем выбросили на остров? Он покачал ее, и послышалось хриплое кряхтение, будто кукла пыталась вымолвить какое-то слово. «Говорящая, — подумал Волков, — но заржавело у нее все в груди, отсырело… И с закрывающимися глазами… — Они с тихим стуком закрылись, как только Волков поднял куклу. — Ну что ж, девчонка-морянка, я беру тебя. Алька о тебе позаботится».

Вдруг позади него послышался возбужденный храп. Покосившись, Волков увидел, как из ниши, что под скалой, вылез обсыпанный сырым песком морской лев. Этого еще не хватало! Бежать… Но куда? Волков взглянул вправо, потом влево: весь берег был занят животными… А если броситься мимо зверя и попытаться вскарабкаться на обрыв? Но произошло что-то странное: Волков не мог сдвинуться с места. Громко фыркая, лев двинулся к нему. Волков упал, прижался к песку лицом и закрыл глаза. Остановившись возле, лев наклонился, и Волков почувствовал, как сырой нос животного коснулся его щеки. Втянув в себя воздух, лев заворчал и отпрянул.

«Не шевелиться… И все будет хорошо…» — билась в голове Волкова мысль. Он почти не дышал и все вжимался в песок. Выбросив вперед ласты, чуть не наступив на человека, ворча, лев направился к берегу. Остановился, оглянулся. Изогнувшись, почесал задним ластом морду и заревел. Волков открыл глаза. Во всем теле была противная ватная слабость. Лев ушел. Облегченно вздохнув, Волков поднялся, отряхнулся и, сунув куклу за воротник рубахи, пускай отогревается, начал карабкаться по откосу.