Новое море - Жданов Николай Гаврилович. Страница 13

БЕГСТВО

— А вы что тут, ребята, поделываете? — услышал Пташка.

Обернувшись, он увидел незнакомого человека с чисто выбритым лицом, в распахнутом плаще. Широкая лента орденских знаков виднелась на его гимнастерке. Он смотрел на Пташку веселыми, пытливыми глазами.

— Самый он и прибегал к нам в котлован, — вмешался какой-то щуплый дяденька, проворно подскакивая к ним. — Стою я на вахте, — торопливо продолжал он, — и вижу: под забор шмыгнул сорванец! Нет, думаю, сейчас я тебя перехвачу, голубчика. Спустился вниз, обежал вдоль забора, — нет никого! Я туда-сюда: нет, да и только. Сунулся в диспетчерскую: не видели ли безобразника? «А вон, говорят, на бульдозере укатил!»

Рассказчик тонко и хрипловато рассмеялся и посмотрел на Пташку без всякой злости, даже с одобрением.

— А я вас и не заметил, — сказал Пташка.

— Не заметил? А ежели бы я тебя за нарушение в комендатуру отвел? — деланно-грозно спросил вахтер. — Тогда бы что?!

— Ему не до тебя было, — сказал человек в плаще и тоже засмеялся.

— Это знаешь кто? — прошептал Сева. — Это он самый!

— Кто? — не понял Пташка.

— «Кто, кто»! Главный инженер — Тарасов! Он, видно, на другой машине приехал.

Между тем главный инженер, перестав смеяться, озабоченно поглядывал по сторонам. Напряжение спасательных работ уже стихло. Остановленная вода бессильно кружилась у пробоины.

— Ну, а ты — тоже действовал? — неожиданно обратился он к Севе.

— Действовал! — сказал Сева уверенно. — Мы с дедушкой опору держали, а нас как поволокет! И то ничего!

— Мокрый-то какой… Смотри, простынешь!

— Не простыну, — возразил Сева.

Он тряхнул головой и выпятил грудь.

— Молодец! — сказал ему главный инженер. — Ты что же, из поселка сам?

— Из поселка. Мой папка на землесосе работает.

— А ты, небось, в помощники ему собираешься? — в тон Севе спросил главный инженер.

Но Сева мешкал с ответом.

— Он на шагающий хочет, — сказал Пташка.

— Что ж, — поддержал главный инженер, — и за этим дело не станет!

— Не станет? — недоверчиво спросил Сева с затаенной надеждой.

— Не станет, конечно. Вот вырастешь, выучишься, и дадим тебе шагающий в полное твое распоряжение.

— Ну, когда вырастешь! — разочарованно протянул Сева. — Все только расти да расти.

Достав из кармана брюк пачку «Казбека», главный инженер вынул папиросу, размял ее пальцами и закурил.

— Да, нетерпеливый вы народ, — проговорил он. — Слишком нетерпеливый. Вам уж хочется теперь же управлять машинами, строить гидростанции, плотины, делать новые моря. Желание, конечно, понятное, но нельзя забывать, что для всего этого надо сначала учиться. — Он глубоко затянулся, выпустил дым и продолжал: — Вот мне рассказывали вчера любопытный случай. Просто поверить трудно: какой-то паренек-школьник, вот вроде вас, пришел к экскаваторщикам. И зачем бы, вы думали? Наниматься на работу!

Стоящие вокруг рабочие заулыбались. Пташка украдкой взглянул на своего друга. Тот ковырял землю ногой, делая вид, что нашел что-то очень занимательное; лицо у него сделалось красным и напряженным.

— В чем тут дело? — продолжал между тем главный инженер. — В том, что некоторые ребята считают, что работать на теперешних машинах — ну нет ничего легче! Только кнопку нажмешь — машина сама работает! А ты сиди да загорай. Ни знаний не нужно, ни опыта! — Он лукаво усмехнулся и посмотрел на притихших мальчиков. — Вы-то, я знаю, так не думаете, — убежденно сказал он. — Да вот, выходит, есть на свете и такие еще простаки!

Сева, побагровевший от смущения, невольно приподнял голову.

— Бежим! — хрипло проговорил он и вдруг, дернув Пташку за руку, припустился что было духу в степь.

— Ого, не понравилось! — весело шумели в толпе.

Пташка беспомощно оглянулся на главного инженера и тоже бросился бежать вслед за своим приятелем.

ЧТО С ТОБОЙ, ПТАШКА?

Пташка и Сева, еще полные пережитых волнений, возбужденно шагали вдоль насыпи к энергопоезду.

В котловане уже полным ходом шли строительные работы. Только наверху группа рабочих с лопатами отводила в канаву успевшую прорваться воду.

Настя все еще не закончила сварку магистральной трубы. Фатима терпеливо ждала ее у вездехода.

— Вы что опять такие мокрые, мазаные? — поразилась она.

— Так уж, — хмуро сказал Сева и забился на сиденье в самый угол.

Красное, без лучей, солнце скрылось на самом краю степи за вагонами. Стало быстро темнеть.

Наконец Настя вернулась. Она была оживлена и довольна. Ее провожал от паровоза тот самый мужчина, что с таким, недоверием отнесся к ней при первой встрече.

— Спасибо. Вот выручили! — сказал он на прощанье, протягивая Насте руку.

На паромной переправе прежнего паромщика уже не было: дежурил другой. Паром починили. В отсветах вечерних фонарей вода выглядела черной, как застывший вар, и такой плотной, что по ней, казалось, можно было бы идти не проваливаясь.

На реке стало прохладно. Сева тер ладонями свои голые коленки и ежился. Пташка почувствовал озноб. Он придвинулся поближе к Насте и припал головой к ее плечу. С ней ему всегда было хорошо: очень спокойно и уютно.

— Соскучился? — тихо спросила Настя и стала гладить стриженый его затылок.

От переправы ехали с зажженными фарами. Качающиеся зеленые лучи выхватывали из темноты то кусок дороги с жесткой травой на обочине, то встречную машину.

Все молчали, должно быть утомленные пережитым. Одна только Фатима оживленно рассказывала Насте про какую-то свою подругу из драмкружка.

— Ой, с Клавкой умора! — говорила она. — Хочет донну Анну играть. Павел Иванович говорит: «Донна Анна должна быть стройной, изящной, красивой. А у вас, говорит, грации нет…» Знаешь, как обиделась? К комсоргу пошла. Разгорячилась, глаза прямо так и горят. Ну, Филимонов, комсорг наш, ей и говорит: «Он, наверно, не видел, как ты работаешь! В тебе, говорит, грации на пятерых хватит. Поди, говорит, к Павлу Ивановичу и скажи, что комсомольская организация считает тебя красивой». — Фатима звонко засмеялась: — Надо же как!

Настя засмеялась тоже.

С дороги был виден большой щит со светящейся надписью.

«Мир будет сохранен и упрочен, если народы…» — читал Пташка, но машина пронеслась мимо, и он не успел дочитать все. Оглядываясь, он видел только слова, написанные особенно крупными буквами: «Мир будет…» И долго еще, пока машина шла по шоссе, горели вдали, над ночной степью, эти светящиеся слова: «Мир будет…»

Он, должно быть, уснул, потому что очнулся, когда Настя уже вела его от машины к крыльцу.

Дома им с Севой все-таки пришлось умыться. Есть Пташка совсем не хотел — он чувствовал горячащую дрожь в спине и желание поскорее лечь. Но Севина мама, Глафира Алексеевна, стала всех усаживать за стол, говоря, что у нее давно уже готов ужин и никого нет и она совсем заждалась.

Вовы не было — он, вероятно, уже спал.

Только уселись, как пришел Севин папа — багермейстер Стафеев.

— Говорят, такого ливня сто лет не было, — сказал он, вешая на гвоздь свою фуражку.

— А ты все грызешь бережок, и хоть бы тебе что! — шутя заметила жена.

— Как же иначе! — довольно усмехнулся Стафеев. — Обязательство надо же выполнять. А то что получается: стихийное бедствие:

— Сарафанов не приходил? — спросил он.

— Приходил, да опять ушел: к нему отец приехал с Урала, — сказала Глафира Алексеевна.

«Сарафанов… Кто же это такой? — думал Пташка, борясь с охватившей его дремой. — Ах, да ведь это дедушка еще там в степи говорил, что едет к своему сыну, Сарафанову! Как же так?»