Остров тетушки Каролины - Пиларж Франтишек. Страница 47

– Да будет так! – дружно воскликнули все присутствующие.

Вот почему в тот же день поздно вечером на «Алькантару» пришли три радиограммы-молнии. Одна лорду Бронгхэму – с рекомендацией жениться на тетушке Каролине, а две самой тетушке – в них содержались предложения, в случае если она согласна продать остров Бимхо, перечислить на ее текущий счет: в первой радиомолнии – десять миллионов долларов, во второй – три миллиона фунтов стерлингов.

Радиотелеграфист мистер Тернболл принял их и приказал немедленно вручить адресатам.

Лорда Бронгхэма это известие застигло в тот момент, когда он находился на левом берегу судна и, опершись на перила, докуривал гаванскую сигару «Ротшильд медиум». Его унесли в каюту, и врач не отходил от него целую ночь.

Тетушка Каролина приняла вести из эфира совершенно спокойно, как будто их принес браницкий почтальон Скочдополе. Она и не думала о том, что находится в эту минуту от ближайшего берега самое малое на расстоянии двухсот двадцати километров.

Тетушка положила радиограммы на ночной столик, села на кровать и стала гадать, от кого бы они могли быть. Конечно, всякое могло приключиться за то время, пока она путешествует. Пришел трубочист и напачкал в ее кухне сажей. Или брат Вацлав бросил перевоз, как он давно собирался, ездит теперь на семнадцатом номере трамвая и решил ей об этом сообщить. Мог кто-нибудь и умереть. Но эту мысль тетушка тут же прогнала, потому что в семье Паржизеков умирать раньше восьмидесяти лет не было принято. Скорей, пожалуй… Тетушка Каролина вздрогнула и облилась холодным потом. Она вспомнила, что не заплатила перед отъездом по счету за электричество обычные восемьдесят крон.

– Так оно и есть, – ужаснулась она, дрожащими пальцами развертывая радиограммы. Но тут же успокоилась, убедившись, что это не счет пражской электростанции. Всего-навсего какой-то Уоррен и совсем незнакомые англичане предлагают ей за остров десять миллионов долларов и три миллиона фунтов стерлингов. «Тьфу ты, как они меня напугали, – сказала она, поворачиваясь к Маничку. – Мало я натерпелась за день!..»

Затем она надела на голову чепец и улеглась в постель. Последней ее мыслью, прежде чем она погрузилась в крепкий сон, было: «Слава богу, что не трубочист! Ведь я завязала трубу мокрой тряпкой…»

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

в ней Франтик переживает из-за тетушки Каролины массу неприятностей

В каюте Джона Смита царили мир и покой. Бледный, зеленоватый отсвет морских глубин, проникающий сюда сквозь круглый иллюминатор, смешивался с тусклым светом электрической лампочки, засиженной мухами, создавая тот таинственный мягкий полумрак, каким окутаны предметы на полотнах старых голландских мастеров. Ничто не нарушало торжественной тишины, шумная жизнь осталась по ту сторону закрытой наглухо двери… Вот к стеклу подплыли две миноги и с любопытством заглянули внутрь. Увидев на стене карту Британской империи, они почтительно ретировались.

И в эту минуту рука Джона Смита перестала двигаться. На столе громоздились толстые фолианты, возле пузырька с чернилами лежал лист пергамента. Джон Смит что-то писал. Да, писал! И теперь, дойдя до места, над которым следовало хорошенько подумать, прервал свою работу.

– Как вы полагаете, сэр, панталоны цвета сливы подойдут к моему возрасту и темпераменту? – спросил после минутного размышления Джон Смит, подкрепившись несколькими глотками из пузатой бутылки, стоявшей на полу у его ног. – Сливовый цвет приятен для глаз, боюсь только, он производит несколько легкомысленное впечатление.

– Думаю, вам нечего беспокоиться, сэр, – ответил Франтик. – Учитель Кноблох, что живет у нас в Бранике, тоже любит такой цвет, а это человек серьезный, у него трое детей.

Ответ, видимо, удовлетворил Джона Смита, и он с удовольствием снова приложился к бутылке.

– Надеюсь, его величество разделяет вкус господина учителя Кноблоха, – с важностью произнес он. – Теперь остается разрешить вопрос о сюртуке и галстуке. По моему убеждению, здесь требуется величайшая осмотрительность. Один мой знакомый потерял любовь своей невесты только потому, что избрал для своего костюма цвет, напоминающий растение, которое эта девушка не терпела. Конечно, я бы охотно назвал мисс Паржизек своей невестой. Но, к сожалению, это не так. Она не пришла в тот вечер к вентиляционной трубе, и я до сих пор не имел возможности выразить ей свою симпатию и расположение. Тем не менее я буду вам очень обязан, сэр, если вы сообщите мне название цветка, который больше всего любит мисс Паржизек. Не резеда ли это?

– Тетушке Каролине всегда нравилась куриная слепота, – ответил Франтик. – Кстати, обратите внимание, сэр, ведь мне трудно дышать.

– О, в самом деле! – воскликнул Джон Смит и поспешно встал. Направился к тяжелому дубовому шкафу, стоящему в углу, и в нерешительности остановился.

– Если вы, сэр, будете так любезны и обещаете мне не совершать больше никаких необдуманных поступков, я выпущу вас на свободу.

– Выпустите меня, сэр, – взмолился Франтик, – ведь я и взаправду задохнулся!

Джон Смит открыл дверцы, и Франтик выскочил из недр исторической реликвии. Это был тот самый шкаф, в котором когда-то Джона Смита вынесли из Британского музея и бросили в Темзу; на нем проплыл он с поднятым флагом мимо Вестминстерского аббатства. Теперь шкаф служил тюрьмой для Франтика. Но чтобы понять эту метаморфозу, мы должны вернуться немного назад.

После неудавшейся попытки Джона Смита установить связи с тетушкой Каролиной Франтик решил действовать на собственный риск. Сознание, что он находится всего в нескольких шагах от тетушки и, несмотря на это, не может сообщить о страшной опасности, которая ей угрожает, наполняло его душу тревогой и горечью. Неужели он проделал трудный путь через Австрию, Горицу, Градиск и Триест только для того, чтобы, преодолев все препятствия, беспомощно застрять у самой цели? Тетушка неуклонно приближается к своей гибели. До сих пор она ничего не знает о бунте людоедов на острове Бимхо, а они, конечно, очень обрадуются, увидев перед собой одинокую и беззащитную женщину. Хотя познания Франтика по части гастрономических вкусов каннибалов были скудны, все же он догадывался, что внешность тетушки, без сомнения, подействует возбуждающим образом на фантазию их главного повара.

Короче говоря. Франтик понимал необходимость как можно скорей что-нибудь предпринять. «Алькантара» уже миновала Суэцкий канал и приблизилась к Индийскому океану. И вот однажды вечером, не обращая внимания на запрет, Франтик тайком покинул спасительную каюту Джона Смита и пустился по лабиринтам коридоров и палуб на поиски тетушки.

Путешествие окончилось печально. На трапе, ведущем к закрытой палубе, которая опоясывала пароход, он столкнулся со странным существом, напоминающим не то херувима, не то мопсика жены ревизора налогового управления пани Гарусаковой из Годковичек. Франтик, конечно, не знал, что это Долли, девятилетняя дочь мистера А. Г. Хукера из Чикаго, крупного оптового торговца скотом, с огромным успехом снимавшаяся в прошлом году в Голливуде в большом полнометражном культурно-просветительном фильме «Мошенники и атомная бомба». С тех пор ее уже два раза похищали гангстеры и возвращали за соответствующее вознаграждение. Франтик хотел пройти мимо, но был остановлен неожиданным вопросом:

– Значит, меня опять украдут, сэр?

– Ты что, спятила? – удивился Франтик; его опыт по части кинозвезд был невелик, и от неожиданности он перешел на жаргон.

– Я не понимаю вас, сэр, – пролепетало ангелоподобное существо, – но, судя по вашему костюму, вы принадлежите к банде Билля Хаммердела или Джека Мильфорда по прозвищу Тихая Сапа. Надеюсь, вы меня немедленно украдете… Меня не крали уже почти полгода, а вот Черри Конней, у которой все лицо в веснушках и курносый нос, за это время похищали уже два раза. А ведь у ее папы на целых три миллиона меньше, чем у моего. Пожалуйста, унесите меня поскорей…