Смерть, какую ты заслужил - Боукер Дэвид. Страница 2

– Не знаю, – осторожно ответил Билли.

Пономарь однако уловил нюанс.

– Что значит не знаешь? – вскинулся он.

– У Малька нет предубеждений. Никаких, – настойчиво встрял Босуэл.

– Не умничай со мной, приятель, – мягко предостерег Пономарь. – Мой ресторан я назвал в честь темнокожего. Марокканцы ведь темнокожие, так?

И в доказательство он протянул рекламный коробок спичек с грубой карикатурой на араба в феске. Постаравшись не рассмеяться, Билли потихоньку убрал спички в карман.

– Слушай сюда, – гнул свое Пономарь. – Ты можешь быть любой национальности, и все равно тебя пустят сюда обедать, мне хоть бы хны. Свершенно плевать. Если уж на то пошло, черные сюда не ходят только потому, что им не по карману цены белого человека.

Билли глянул на диктофон, радуясь, что все записывается.

Перехватив его взгляд, Пономарь подался вперед – во всяком случае, настолько, насколько позволяло брюхо. В его глазах не было злобы, только откровенность и легкое веселье.

– Дружеское предупреждение, приятель. Не зли меня. Такого врага, как я, никому не пожелаешь, уж ты мне поверь.

Слова сорвались у Билли с языка прежде, чем он успел подумать:

– И, уж конечно, друга тоже.

Босуэл изменился в лице, став цвета сала. Шестерка у стойки, который как будто не слушал, вдруг соскользнул со своего насеста и направился к Билли. Свирепо глянув на нахала, он перевел взгляд на Пономаря, ожидая только знака, любого знака, что босс желает, чтобы журналиста порвали на части. Но, улыбаясь как злобный Будда, Пономарь отослал его взмахом руки. Заметно сдувшись, шестерка отступил.

Надеясь снять напряжение, Босуэл вскрыл пакетик «Имбирных Маквитти с орехами» и предложил одно Билли. Билли имбирное печенье не любил, но все равно взял одно.

– Итак, как вы бы сами себя описали? – робко начал он.

– Жирный гад, – отозвался Пономарь. – А ты себя?

Не в силах придумать оригинальный ответ, Билли ляпнул:

– Популярнее Иисуса.

И тут Пономарь Билли удивил:

– Гребаная ложь. Никакой ты, мать твою, не популярный. Твой единственный кореш – коп. А это – посмотрим правде в глаза – все равно что вообще не иметь друзей. Тебя никто на любит.

Силясь взять себя в руки, Билли сказал:

– Такие, как я, приобретают популярность задним числом. – И вдруг вспомнил, что надо бы возмутиться: – Откуда вы знаете, что я никому не нравлюсь?

– Навел справки. И выяснилось, что ты гребаный нищий. И крыша над головой у тебя есть только потому, что покойная бабуся оставила тебе свой домишко. Ты наглое, докучное шило в заднице.

Билли растерялся.

– Тогда почему вы даете мне интервью?

– Потому что однажды ты написал очень симпатичную статейку про игрока из старого «Сити» по имени Фрэнсис Ли.

– Вы шутите, правда?

– Нет, так уж вышло, что Фрэнсис мой кумир. Он играл в те времена, когда «Сити» были на коне.

– Значит, поэтому я здесь? – изумился Билли. – Потому что однажды напился со старым футболистом?

Пономарь широко ухмыльнулся.

– Ну уж точно не из-за смазливой внешности.

Повисла тишина. Пономарь подчеркнуто поглядел на часы.

– Пять хреновых минут, а у него уже кончились вопросы.

– Как по-вашему, вы приобрели репутацию гангстера?

– Господи, помоги! – устало протянул Пономарь и умолк, чтобы закурить тонкую панетеллу. – Аты как, мать твою, думаешь, бестолковщина?

– Значит, вы закоренелый правонарушитель? – спросил Билли. Обычно он так не выражался. Он цитировал старый фильм «Томас Танковый Мотор», просто чтобы проверить, заметит ли Пономарь. Но гангстер, очевидно, не был фанатом «Томаса».

– В прошлом я нарушал закон. Подтвержу под присягой, – объявил Пономарь, поднимая пухлую розовую ладонь. – Я родился и вырос в Гульме, а край там бедный. Когда я был ребенком, у нас не было ничего. Я этого не знал, потому что у всех вокруг тоже ничего не было. Папа с мамой тут не виноваты. Они были хорошими людьми и всю свою жизнь работали не покладая рук. И какую награду они получили за свои труды? Несколько гребаных пенни.

Затем последовала скучная сентиментальная речь о том, как отец Пономаря умер трагически молодым в возрасте шестидесяти семи лет и потому не дожил до того дня, когда сын завел директорскую ложу на стадионе «Манчестер сити».

– Старик так и не увидел, каким я стал крутым. У меня денег больше, чем у кого-либо в гребаной истории Манчестера. У меня яхта хренова шире Оксфорд-роуд. Завтра я мог бы перебраться в Португалию, если бы захотел. Да я мог бы купить Португалию, мать ее. Я мог бы купить все, что мне понравится, включая тебя.

– Значит, я вам нравлюсь? Пономарь рассмеялся.

– Ты о чем, мать твою?

– Вы только что сказали, что можете купить все, что вам понравится. Выходит, я вам нравлюсь.

– Да от тебя с души воротит, уродливая ты задница.

– Вы признаете себя преступником?

– Я и есть гребаный преступник, приятель. Второго такого нет.

– И у вас есть банда. Под названием «Пономарчики».

– Ха, банда! Это движение, мать твою! – Он скривился на Босуэла, погрузившегося в собственные унылые мысли. Шестерка улыбнулся и кивнул, словно говоря: «В яблочко».

– Тем не менее в тюрьме вы были лишь однажды. Как так вышло?

– Потому что у меня есть деньги, и люди меня боятся. Поэтому мне всегда удавалось найти придурка, который отбыл бы за меня срок. Но если ты это напишешь, то Рождество проведешь в сраном гробу.

– Значит, о преступности вы говорить не хотите. Тогда о чем же вы хотите поговорить?

Без всякого предупреждения злое комичное лицо сложилось в маску благочестия.

– Я уйму чего сделал для благотворительности, мать ее. Пора общественности и прессе это заметить.

Следующие восемь минут Пономарь разглагольствовал о своих трудах на благо инвалидов. Не тех, кому он лично помог приобрести инвалидность, но о детишках на костылях, которых так горячо любят все прирожденные сволочи.

– У меня сердце кровью обливается, – заключил он. – При виде этих малышей у меня сердце кровью обливается. Но кто-то же должен им помогать.

После краткого неуважительного молчания Билли спросил:

– Не ошибусь ли я, сказав, что у вас есть друзья в полиции?

– У меня повсюду друзья, приятель. Мне повезло. Однозначно.

– И вы отправили Дерека Паркса, заместителя начальника полиции Большого Манчестера, на Ямайку после смерти его жены?

– Отвали.

– Мистер Паркс один из ваших друзей?

Слегка приподнявшись, Пономарь подался к Билли, так что его брюхо легло на стол. Он придвинулся так близко, что Билли ощутил вонь сигары.

– Который из слогов в «от-ва-ли» ты не понял?

– Сколько у вас денег? – спросил вместо ответа Билли.

– Чертовски больше, чем у тебя.

– Видно, да?

– Еще как, – отрезал Пономарь. – На самом деле, когда ты сюда вошел, я подумал, ты хочешь всучить мне подписку на «Энциклопедию». – Пономарь кивком указал на кольцо с черным черепом на пальце у Билли. – Ты только посмотри, что у тебя на руке, мать твою! Словно в грошовую лотерею выиграл.

Билли зевнул, но Пономарь еще не закончил:

– Для кого эта статья?

– Для «Блэг». Мужской журнал о моде.

Босуэл с жаром закивал:

– Хороший журнал. Двух мнений быть не может.

Пономарю было глубоко плевать.

– И сколько тебе заплатят?

– В зависимости от объема текста. Сотен пять, наверное.

– И все? Я ради такого с кровати не встану.

– Вы когда-нибудь убивали?

– Какой гладкий переход! – Пономарь довольно ухмыльнулся. – Как мои слова о том, что я не встану с кровати, подвели тебя к этому вопросу?

– Я вдруг подумал про всех тех, кто вас разозлил и больше никогда с кровати не встанет.

Пономарь потряс кулаком.

– У большинства обычных придурков на насилие кишка тонка. А если нет, они останавливаются, когда у самих кровь идет или если пустили кровь другим. Тут есть, понимаешь ли, разница. Я не останавливаюсь. Я продолжаю, пока у гадов ни капли крови не останется. Но предупреждаю: если это напишешь, тебя ждет то же самое.