Артековский закал - Диброва Алексей. Страница 29

Я развернул треугольник со штемпелем «Проверено военной цензурой», отошёл в тень и углубился в чтение. Брат сообщал, что из Полтавщины он эвакуировался в сентябре 1941 года вместе с отцом и другими односельчанами, — они спасали колхозное стадо. В Казахстан прибыли через несколько недель, испытав все трудности эвакуации, остановились на МТС. Отца весной призвали в армию. Дальше Коля сообщал о своей работе нормировщика, он тоже ожидал призыва в армию. Адреса отца он не знал. Брат тосковал по родному дому, друзьями, ругал проклятого Гитлера, войну, — они прервали его учёбу в институте и принесли столько горя людям. «А мама с Володей, — писал брат, — остались дома, не смогли эвакуироваться». Рука с письмом опустилась вниз, я прислонился спиной к шершавому стволу дерева и закрыл глаза: «Мама и братишка находятся среди врагов. Как же так? Почему вы, родные мои, остались?» — спрашивал я и не находил ответа. Представлял, как маму фашисты тянут за руки, чтобы она ответила за мужа и сыновей.

— Во ист дайне зон? — кричат на неё, ломают руки. А позади бежит маленький Володя и растирает слёзы по лицу, исступлённо кричит:

— Дядя, не бей маму! Это моя мама, я папе скажу! Не бей!

Я сжимал кулаки, раскрывал глаза, и видение исчезало. Вокруг ярко светило солнце, благоухали ароматные клумбы, за вербами блестел пруд. Здесь было тихо, мирно, спокойно, а сравнительно недалеко отсюда фашисты надругаются над нашими родными и близкими, льётся кровь невинных людей, слышится их стон и плачь.

Стало горько на душе, на глаза набегали слёзы. Я медленно пошёл в палату. Раньше я думал, что все родные эвакуировались, это ведь так просто — сел и поехал на восток. А выходит, что много людей не смогло выехать и теперь подвергаются большой опасности.

Письмо принесло радость и горе, тоску, тревогу. Вечером мне снова стало хуже, кутался в одеяла и просил ребят, чтобы они не говорили Анфисе Васильевне. Но это была, наверное, последняя «атака» малярии. Утром я поднялся без температуры, вышел на воздух.

Подошёл Миша Фаторный:

— Привет выздоравливающим! Ну, как чувствуешь?

— Кажется, выкарабкался. А ты, почему не на работе?

— Нет горючего, весь керосин использовали, и Карпенко уехал у кого-то просить. А мы отдыхаем пока.

— А что делали?

— Начали косить в степи. Ох, и трава! У трактора только труба видна!

— Богатая задонская земля.

Мне даже не мечталось никогда, что придётся здесь траву косить. Год с небольшим назад был на виноградниках под Измаилом, а сегодня — вот здесь, в Серебряных Прудах.

— Да, друг, много воды утекло за этот год!

ГРОЗА

Потянулись длинные июльские дни. Началась жара. Правда, в тени разросшихся тополей да верб артековцам было терпимо. Но не всегда можно спрятаться от жары, — а дело кто станет делать?

Весь Артек существует потому, что есть артековцы — бодрый, жизнерадостный, многоголосый, весёлый народ. Мы всё успевали делать так, как до нас делали взрослые, даже самым маленьким было поручено ухаживать за цветами на многочисленных клумбах возле жилого корпуса.

В полдень жара становилась невыносимой, до того маленькие белые тучки вырастали в громадные свинцовые тучи, и вскоре они закрывали солнце. Подымался сильный порывистый ветер и вдруг, стрела-молния рассекала зигзагом небеса вместе с металлическим грохотом грома, падали первые тёплые капли дождя. Ветер налетал с новой силой, становилось почти темно, дождь переходил в ливень — иногда с градом.

Тучи касались дрожащих деревьев, посылая в них огненные стрелы. Всем приходилось видеть грозу, не совсем приятно влияющую на нервную систему человека, пугающую своей могучей, необузданной силой. Но не каждый видел грозу в степи. Это, я вам скажу, — что-то особенное, — гроза в квадрате или в энной степени, как любят выражаться математики. Гроза в степи — очень сильная и поэтому — очень страшная.

Во время грозы артековцы прятались по палатам, выключали радио, электричество и молча смотрели на разгул дикой стихии, время от времени содрогаясь от громовых залпов.

Вот и сегодня — совсем неожиданно началась гроза. Ребята сидели в палате, жмурились от вспышек молнии. Я прилёг в постель, болезнь отступала медленно.

Из бани прибежала часть ребят, они промокли до нитки, выкрикивая и подпрыгивая, снимая мокрую одежду, развешивая её на спинках стульев. В баню ребята ходили регулярно, за этим строго следили Анфиса Васильевна и вожатая Тося. После тесных Сталинградских спален, где ребят одолевали паразиты, здесь, в Серебристых Прудах санитарная служба добилась уничтожения вредных насекомых, ребята ходили чистенькие и здоровые.

Я не успел сходить в баню, вернее побоялся из-за болезни.

Гроза продолжала неистовствовать.

Вдруг быстро открылась дверь, и Ваня Заводчиков с порога взволнованным голосом крикнул:

— Мишу убило!

— Что???

— В бане молнией убило Мишу Фаторного!

Я забыл о болезни, и что на улице гроза, — вместе с ребятами побежал к бане, шепча на бегу: «Миша, друг, как же это…» — Меня обгоняли ребята, а я удивлялся, что бегу медленнее их, спешил, что есть силы за ними.

Миша лежал на цементном полу недвижимо. Игорь Сталевский был очевидцем события:

— Сидим мы, моемся из тазиков. Миша опрокинул на себя бачёк воды и пошёл к котлу набрать чистой. Вдруг, что-то осветило помещение, в отдушину влетел огненный шар и потом исчез, будто растворился в горячем пару, а Миша тут же упал прямо навзничь. Мы бросились к нему, а он не шевельнулся. Нас тоже немного задело, кто сидел на скамейке.

Прибежала Анфиса Васильевна, ей кто-то успел сообщить, проверила пульс — его не было. Быстро распорядилась:

— Давайте вынесем его на улицу! Быстрее берите, ребята!

Гроза ещё не прошла, но стала ослабевать. Мишу положили на траву и начали делать искусственное дыхание. Несколько часов билась Анфиса Васильевна за жизнь артековца, не отходя от него ни на шаг. Наконец, появился слабый пульс, Миша застонал, и его перенесли в палату. Утром состояние больного улучшилось, и врач стала требовать отправить Мишу в ближний госпиталь в город Фролово.

Вожатым Анфиса Васильевна говорила:

— Просто удивительно, как выдержал его организм такое напряжение, такой удар! Обычно исход один — смерть. Бедный Миша! Сколько ему пришлось вытерпеть, перенести. Мы все переживали несчастье, которое так неожиданно свалилось на верного товарища, работящего, скромного комсомольца.

Во Фролове с трудом удалось уговорить врачей положить Мишу в госпиталь — не хватало мест. Он был единственным гражданским лицом среди десятков раненных бойцов. Врачи приложили максимум усилий, чтобы вернуть юноше здоровье, чтобы он мог возвратиться в пионерскую семью, к своим друзьям, заменившим ему родительскую ласку и тепло. Навещали Мишу преимущественно взрослые, они постоянно бывали в городе по разным делам. Утешительных сообщений привозили оттуда немного: больной редко приходил в себя, буйствовал, не понимал людей, не мог принимать пищи, очень похудел, врачи вынуждены были его кормить искусственно, поддерживали тлеющую жизнь уколами. Ребятам не рекомендовали пока навещать его.

Со временем крепкий юношеский организм победил недуг, и Миша возвратился в строй артековцев. Вместе со своими сверстниками через год он был призван в армию, воевал в Манчжурии против войск милитаристской Японии. После мобилизации приехал в Сталинград отстраивать город. Работал электросварщиком на строительстве Волго-Донского канала, где был ударником труда. Но разряд молнии травмировал его организм, и подлая смерть рано вырвала Мишу из жизни.