Там, на неведомых тропинках - Греков Юрий Федорович. Страница 39

У порога что-то заскреблось. Иляна распахнула дверь и радостно вскрикнула:

— Ежишка!

Еж перевалился через порог. Во рту у него был зажат длинный стебелек.

— Ну, а теперь к Драгошу, девушка. И поторопись! — сказал мош Костаке.

Иляна подхватила ежика на руки и птицей вылетела в дверь.

Медленно тянулась ночь. Мош Костаке не сомкнул глаз, и мне не спалось. Ухала за окном какая-то ночная птица, поскрипывал под лавкой сверчок, вздыхал старый мош.

И вот на рассвете послышались в лесу голоса. Поднялся с лавки мош Костаке, напряженно прислушиваясь. Все ближе голоса, и вот я уже узнаю — Иляна, Драгош, гайдуки.

— Здравствуйте, сынки! — шагнул навстречу вошедшим мош Костаке и по очереди обнялся с каждым.

Немногословны были гайдуки — за них говорили их сабли, и немногословна была их радость. Посидели, обнявшись, и, усталые от дороги и боя, легли спать. А Ежишка рассказал мне, как все было. В эту ночь, когда он совершил свой первый человеческий подвиг, у него прорезался человечий голос. Тоненький, правда, как у ребенка. Но ведь и сам он был еще совсем сопливым ежонком.

Бежала Иляна, едва переводя дыхание и прижимая к груди Ежишку. А он, боясь поранить ее иголками, старался держаться прямо, не сжиматься. Мелькали между ветками звезды, плыла сквозь тучи луна, а Иляна пробиралась сквозь заросли вперед и вперед. Деревья отклоняли ветки, чтобы не ударить девушку, терн прятал свои колючки, чтобы не уколоть, тропинка обегала камни и рытвины, чтоб не споткнулась Иляна. Не зря лес звался гайдуцким. Когда луна перевалила на другую половину неба, добралась Иляна до Старого Дуба. На поляне, раскинув руки и отбросив сабли, храпели стражники: крепко прикованы пленники — не убегут.

Прилегла за кустом Иляна, мучительно думая: как быть? Успеет ли она освободить гайдуков прежде, чем проснутся стражники? А вдруг кто-то из них не спит? Тогда не подберешься незаметно, всех порубят. Но тут Ежишка тихонько ткнулся холодным носом в ладошку Иляны и что-то тонко пискнул. Он хотел сказать: «Я пойду», но еще не умел говорить. Но Иляна поняла и тихонько погладила его по колючкам.

Ежишка пробежал по траве прямо к Старому Дубу, поднес травинку, как учила его мама-ежиха, к толстым железным цепям и — трах! — разлетелись в пыль оковы. Гайдуки не поняли, откуда пришла свобода. Но такие уж люди гайдуки: раз руки свободны — берись за сабли. Повскакали стражники, но поздно было. Засвистели, запели сабли, и стали падать враги. Один из стражников хотел нащупать камень, чтоб оборониться, и изо всей силы сжал подвернувшегося Ежишку.

Рассказывая о том, как заверещал с перепугу стражник, Ежишка очень веселился:

— Он думал — я камень! Хи-хи-хи!

Мош Костаке, дождавшись, когда уснули гайдуки, попрощавшись с убитым своим товарищем Георге, взял стебелек разрыв-травы, приложил к сердцу бездыханного гайдука — и сердце забилось, приложил к глазам — и дрогнули веки. Слетели смертные оковы, и встал с лавки Георге, живой и здоровый...

Наутро, когда уселись все за стол, мош Костаке позвал:

— Ежишка! Иди сюда.

Поставил мош Костаке возле большой миски маленький стульчик (и когда только успел смастерить!) и сказал:

— Ты теперь тоже гайдук, Ежишка. И есть тебе положено из общего гайдуцкого котла.

Ежишка так обрадовался, что даже мордочка у него вспотела, он забыл, как по-человечески будет «спасибо», и сказал по-ежиному «цы-цы!»

Пролетело несколько дней, подлечили раны дружинники, отдохнули и снова отправились на славные свои дела.

И опять одни мы остались. В хлопотах проходил день. Мош Костаке по-прежнему что-то мастерил. Иляна шила, варила, стирала. А когда сгущались сумерки, зажигала Иляна лучину, и садились все слушать рассказы моша Костаке про давние-давние времена. Иляна, облокотившись о стол, напряженно ловила каждое слово. Ежишка устраивался поудобнее на моей спине и вытягивал носик — так ему удобнее было слушать. А мош Костаке попыхивал трубкой, которую сам вырезал из древесного корня, и вспоминал... — И тут ковер легонько качнулся и прервал сам себя: — Постойте, а верно ли мы летим?

Зучок и Мурашка спохватились — они так заслушались, что вовсе забыли не только зачем, но и куда летят! А ведь ковер-то не знает точно, где нужно приземлиться — Гном ему показал только, в какую сторону лететь. Зучок и Мурашка завертели головами, вглядываясь в проплывающие внизу места.

— Э, да мы уже совсем близко, — сообразил Мурашка.

— Верно, — подтвердил Зучок, — вон Ракетная поляна.

— Держи вон на ту березовую рощу, — сказал Мурашка ковру, — за ней терновник будет. И сразу за терновником можно садиться...

Ковер-самолет плавно пошел вниз, проплыл над верхушками берез, сделал круг, выбирая место поровнее, и опустился на траву. Зучок и Мурашка спрыгнули, огляделись — до дома Зучка отсюда оставалось полминуты ходьбы, не больше.

Мурашка сказал Килиму:

— Если бы ты пролетел еще чуть-чуть, мы бы прямо на крышу сели. То-то удивился бы дядя Жук!

— Папа на работе, — возразил Зучок, — а мама точно очень бы удивилась!

— Я вас тут подожду, — сказал Килим, — а вы сбегайте домой и возвращайтесь.

— Ладно, — согласился Зучок. — Пошли ко мне, Мурашка.

— Почему к тебе?

— А потому что до моего дома двадцать шагов, а до твоего все сто.

— Какие двадцать, какие сто? — Мурашка даже присел от возмущения. — Ты считать умеешь?

— Умею, — рассердился Зучок. — И еще кое-кого поучить могу.

Мурашка чуть не задохнулся, но тут вмешался Килим:

— Не ссорьтесь, ребята. Ну чего проще — возьмите да посчитайте, сколько шагов до чьего дома.

— А каких шагов? — остывая, сказал Мурашка. — У нас шаги разные.

— Ну и что, если разные? — возразил Килим и, подумав, посоветовал: — Вы посчитайте, сколько шагов Зучка до его дома, а до Муравейника — сколько Мурашкиных шагов.

— Правильно, — согласился Зучок и предложил: — До моего дома-то совсем близко, но, если хочешь, Мурашка, мы можем сходить сначала в Муравейник.

— Да ладно, — великодушно сказал Мурашка, — пошли к тебе.

— Ну, видите, как просто можно все решить, — отозвался ковер, — чего же ссориться по пустякам. Ну, бегите.

Зучок и Мурашка бросились наперегонки, и, когда, запыхавшись, выскочили на полянку перед домом Зучка, дверь распахнулась, и на пороге показался папа Жук.

— А ты говорил, что он на работе! — едва успел шепнуть Мурашка, как папа Жук увидел их и обрадованно сказал:

— А, это вы! А я уж было собирался телеграмму посылать старому Ротриму.

Зучок и Мурашка переглянулись — какую телеграмму, зачем?

Недолго думая, Мурашка так прямо и спросил:

— Дядя Жук, какую телеграмму и зачем?

— А чтоб Ротрим вас домой отослал, — пояснил Жук.

— Чего же нас отсылать? — со сдержанной обидой сказал Зучок. — Мы себя хорошо вели, можешь у дедушки спросить, если не веришь...

— Да разве я говорил, что вы себя плохо вели? — удивился папа Жук и, вспомнив, что мальчишки-то ничего не знают, принялся объяснять: — Нам с мамой путевку дали в дом отдыха. Сегодня после обеда уезжать надо. Вот я вас на хозяйстве и хотел оставить. Потому и телеграмму собирался послать...

Папа Жук еще что-то продолжал объяснять, но мальчишки уже поняли — придется остаться дома, а назад Килим полетит один. Надо бы сбегать к нему, рассказать, что и как, подумал Зучок. Мурашка подумал о том же и только было хотел сказать папе Жуку, что им с Зучком надо сбегать кое-куда, как Жук заключил:

— Я сейчас схожу в Муравейник, попрошу, чтобы тебе, Мурашка, разрешили пожить недельку у нас. Ну, пока мы вернемся. Если, конечно, ты не против.

— С чего это мне быть против? — удивился Мурашка.

— Ну вот и ладно, — сказал Жук. — Так я прямо сейчас и пойду.

Мальчишки выждали, пока папа Жук свернул за раскидистый лопух, и ринулись напрямик к полянке, где их ждал Килим.

Ковер-самолет подремывал, свернувшись за кустиком. Зучок и Мурашка наперебой рассказали ему, что и как. Килим сказал: