Месяц в Артеке - Киселев В. М.. Страница 7

Это только так представляется, что Ольга все время болтала про мальчишек, на деле было иначе. Она вкалывала в «Калине» на совесть, задания набегали одно за другим. День Героя, вечера дружбы, встречи делегаций, костры, конкурсы — все требовало от них сноровки, выдумки, труда. Плакаты, объявления, газеты, «молнии»… Пресс-центр оказался осью всех артековских событий. Здесь шутить попусту приходилось редко. Ольга корпела над текстами, «пахала» наравне со всеми, ни слова о том, что сердцу не хочется покоя.

И все же…

И все-таки было сказано: «…это потому, что ты еще ни разу серьезно не влюблялась». И все-таки, осуждая мальчишек, Ольга почему-то рьяно взяла Вовку под защиту. Почему-то приглашала на белый вальс только Роберта. И самое непонятное: почему-то все чаще сникала среди вечерней лихости. Можно было, конечно, спросить невзначай и шепотом:

— Оленька, что с тобою? Ты что скрываешь? — и Ольга бы раскрылась. А вдруг наоборот, замкнулась бы? Тогда по дружбе пролегла бы темная полоса. Ох, что было бы да кабы, если бы Бы не было бы Бы! Оставалось ждать. Зато она была уверена в одном: подруга по части Алика ошиблась. Неужто ревновала?..

Новичок вертелся вокруг всех совершенно одинаково. Он замирал только возле Марк-Антоныча: ждал его рассказов о мониторах, монтажерах и тому подобном. Марк Антонович был единственной причиной появления Алика в пресс-центре: певец услыхал про киноведа и побежал в «Калину». Оказалось, что кино для Алика действительно «амплуа»: помощник перестал чинить карандаши, начал давать рецензии на фильмы. Потом появились и стихи:

Алькину пробу пера поместили в «Парусе», и Ольга, как поэтесса (еще неизвестная) была заметно задета: ее опередили. Впрочем, оба стихотворца вскоре мирно поделили сферы влияния. Алик оставил себе лирику, Ольга предпочла сатиру. В содружестве пиитов и родилась их знаменитая «Песенка о соли»…

Кто-то из отряда привез куплет:

Юмористы, услышав куплет, стали повторять, как попугайчики, к месту и не к месту: «А что, друзья, вы знаете о соли?» Возникла острая необходимость творчески организовать общественное увлечение. Ольга с помощью Алика сочинила припев:

Само собой, «Песенку о соли» стали распевать по дороге на завтраки, обеды. Одного куплета оказалось мало. На все лады продолжали творить и дальше, какие только рифмы не предлагались: и «фасоли», и «мозоли», даже «Николи». Самую удачную, «Ассоль», нашла та самая Анюта, которую прозвали Кнопкою. Появился и второй куплет:

и так далее запевали Гога с Аликом, а припев подхватывали хором. «Соль» исполняли залихватски, строчки рубили под ногу, и шаг печатали, как под марш. Шуточная отрядная — ее хватало на всю дорогу до столовой, как по мерке.

Ольга предложила дать слова шуточной в «Парусе», и Марк Антонович по доброте душевной согласился.

IV

Изуверские бомбежки несчастного Вьетнама не кончались, отзвуки их доносились оглушительно. Небо Артека меркло, и вся она цепенела, едва Наташа начинала пересказы газетных сообщений. На Востоке, под небом ее рождения, где еще не стерлись кошмарные тени Хиросимы, где на земли зарождения человеческой культуры оседал атомный пепел, вместе со взрослыми продолжали гибнуть дети. Одно детское тельце, второе, третье… Одно разорвали шарики, новое оружие, второе проплавлено напалмом, третье в гибельных язвах от разбрызнутого яда.

Клод Изерли узнал, что в одно мгновение по его сигналу испепелили триста тысяч; он сошел с ума, как можно было не сойти. Но почему не свихнулся Трумэн, благословляясь на бомбежку, и каким крестом его благословляли?

Ни прежде, ни позже не рисовала она по заданию с такой трепетной готовностью: Наташа пришла в их центр и объявила, что сверхсрочно нужно дать оформление к Маршу мира. И все, даже Марк, взяли в руки линейки и кисти с красками.

На ее долю досталось все наиболее ответственное: самые большие транспаранты, самые сложные плакаты. Свиток метра на полтора: «Пусть всегда будет солнце!» Желтый и розовый фломастеры: юная мать, опустившись на колени, поднимает малыша, и тот ручонками касается солнца. Светило — цветок ромашки, вокруг ее сердцевинки пять лепестков-полуколец с олимпийскою расцветкою, московская эмблема фестиваля.

«Не забудем — не допустим!» Первые два слова в языках пламени, последние — в лучах прожекторов. Крупным планом безумные глаза, втянутые щеки, все лиловое; кричащий рот — и проволока, черные колючки, проткнувшие грудь и руки погибающей. Тени от русского текста она положила на бумагу косо, и буквы здесь вычернила по-английски.

И еще три плаката, тематическая связка, задуманы для оформления отдельной колонны. На первом плакате артековцы ждут встречи с открытыми объятьями; на втором — белозубый негритенок бежит к артековцам с вытянутыми Далеко вперед ладонями для рукопожатия; на замыкающем — еще четверо курчавых ребятишек, мал мала меньше, братишки и сестренки Руди.

Лучшие ее плакаты…

Вечером побродили втроем, она, Ольга и Алик. Когда Алик увязался за ними, Ольга обратилась к нему со слезой во взоре:

— Ты помнишь, какая есть поговорка для подобных случаев?

— Для каких? — клюнул на приманку Алик.

— А вот для этих самых… — откликнулась Ольга, и ладонями, сложенными по-индийски, показала на нее, потом на Алика, затем приложила их к себе.

— Не постиг, — почуяв недоброе, насторожился Алик, и Ольга завершила комбинацию, пояснила задушевно:

— Третий лишний…

— Тогда ты и уходи, — оскорбился Алик, не нашелся, как ответить на подвох поостроумнее. Никуда он от них не откололся, поплелся дальше.

— Столько плакатов, и все-таки успели! А знаешь, можно было бы сделать еще и такой, — рассуждал Алик, ни к кому не обращаясь. Он бурно жестикулировал: — Небо, зарево, лежит старик-вьетнамец, на нем кровь, тоже зарево, возле валяется шляпа из соломки, как у тебя (после шляпы стало ясно, к кому Алик обращается). — Можно изобразить бомбардировщики так, как до тебя никто не изображал. По зареву летят над убитым чудища, вампиры, морды — одна другой страшнее. Хотя, — вздохнул Алик, — пакость у тебя, наверное, не получится.

Они толковали о том, что война взрывалась и в Артеке. Не было бы ее, приехали бы на слет Гайдар, сыновья Фрунзе, Ибаррури.

— «Четвертая высота», «Улица младшего сына»… Издают «Жизнь замечательных людей», а эти книги — «Жизнь замечательных детей»! — пофилософствовал Алик, обернулся к ней, запнулся и примолк.

Ольга вначале старалась не серьезничать, но постепенно втянулась в общую беседу. Был прожит какой-то переломный вечер…