Вермудский четырехугольник, или Возвращение Редькина - Треер Леонид Яковлевич. Страница 13
Редькин догадался, почему недоволен чародей.
— Текст песни ваш? — спросил он, улыбаясь.
— Ну, мой… — не сразу ответил Тараканыч. — Музыка тоже.
— По-моему, это большая творческая удача, — похвалил Редькин.
Эту фразу часто повторяла одна из маминых знакомых, глядя на мамины скульптуры.
Маг был польщен и тронут.
— Да, — сказал он задумчиво. — Если бы я не был злым волшебником, я бы точно стал композитором. Распирает меня изнутри разными звуками. Веришь?
— Верю, — согласился Коля. — Трудно вам придется среди непутяков, они вас не поймут…
— Где им понять… — Тараканыч вздохнул. — Они ведь только шесть слов и знают. Когда восхищаются или удивляются, орут «Нущяк!». Забава по-ихнему «булдеж». Третье слово — «тупта», то есть в переводе — «ерунда». «Гыц» это значит «разбегайся». Ха-мизонцев называют хлипаками. «Удача» у них — «прухец». А все остальное им заменяет «Хы!». А у меня в запасе три тыщи слов, так что поболтать тут, кроме Шаши, не с кем… Вот я ему речь накатал, так ведь не поймут ни черта! Даже обидно…
— Зачем же король выступает перед ними? — удивился Коля.
— Он на них криком действует. Шаша большой артист! — с уважением произнес Тараканыч. — На что уж я спокойный, и то возбуждаюсь, когда он выступает. Да ты сегодня сам услышишь!
Вечером, когда солнце закатилось за Мусорные горы, площадь перед Дворцом заполнили тысячи непутяков. Они молча стояли в ожидании Шаши Бесподобного. Наступили сумерки, и Редькин вдруг увидел, что глаза непутяков засветились бледно-зеленым неоновым светом. Зрелище было удивительное: словно тысячи странных масок явились на площадь, чтобы вершить грозный обряд. По спине у Редькина побежали мурашки.
Наконец на крыше Дворца появилась фигура Шаши Бесподобного.
— Нущяк! — взорвалась тишина от дружного рева.
Король поднял руку. Рев разом оборвался.
— Непутяки! — завопил король. — Мы дети технического прогресса! Мы родились из промышленных отходов! Нам принадлежит будущее! Чем грязнее воздух, тем легче нам дышится! Нас много, но скоро нас будет еще больше! Нам уже тесно в Мусорных горах, мы нуждаемся в новых территориях. Хлипаки задыхаются! Они обречены! Они должны подохнуть!
На Шашу Бесподобного было страшно смотреть. Он искрился, клочья пены летели из его рта, кулаки молотили по воздуху. Казалось, он вот-вот взорвется.
— Мы поможем хлипакам подохнуть! Хватит заниматься мелкими набегами! Будем действовать решительно и безжалостно! Я поведу вас к победе! Планета принадлежит нам!! Смерть хлипакам!!!
Последние слова он уже визжал, катаясь по крыше.
— Нущяк! — отозвалась площадь многотысячным ревом, и долго металось эхо в глухих закоулках Мусорных гор.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой едва не совершается преступление
На следующий день Тараканыч долго совещался с королем, вернулся возбужденный и, хлопнув Редькина по плечу, объявил:
— Хватит, Николя, валять дурака! Этой ночью совершим злодеяние. Мы тут с химичеством подумали и решили для начала опустошить Храм Цветка.
— Как?! — не выдержал Коля. — Похитить тюльпан? Но это же единственное растение, оставшееся у ха-мизонцев!
— Потому его и надо ликвидировать, — сказал маг, потирая руки. Он поглядел на Редькина и нахмурился. — А ты, мон шер, мне что-то не нравишься… Может, тебе с нами не по пути?
— По пути… — Коля вздохнул. — Просто очень неожиданно…
— Настоящее зло — всегда неожиданно, — важно изрек чародей. — Слушай мой план. Летим мы с тобой на воздушном шаре. Ночью повиснем над Храмом. Я спускаюсь на крышу, ты остаешься в кабине. Дальше пустяки: ключ у меня есть, проникаю в святилище, срываю лютик — и назад. Да, чуть не забыл: возьмем с собой непутяка, чтоб присматривал за тобой. Ты уж не обижайся…
— Понимаю. — Коля невесело усмехнулся. — Доверяй, но проверяй…
— Умница, — похвалил Тараканыч. — А сейчас отдыхай. Ночью спать не придется!
— Лучше я погуляю, — сказал Редькин. — Надо побыть одному.
— Имеешь право, — согласился чародей и, свистнув непутяка, приказал ему сопровождать Колю.
В отчаянии брел Редькин куда глядят глаза. Позади топал «телохранитель».
«Что же теперь делать?» — спрашивал себя Коля и не находил ответа. Можно было, конечно, отказаться от полета, навлечь на себя гнев короля… Погибнуть от рук непутяков — какая, жалкая участь… Да и что это изменит? Рано или поздно они смогут управлять шаром…
Редькин остановился у котла, где толпились непутяки, ждущие лакомства. Конвоир тоже подошел к котлу, втягивая носом волнующий запах. Варево густело на глазах, и вот уже вся компания начала жадно отрывать куски смолы.
Конвоир оглянулся на Редькина, потом на котел и, не выдержав искушения, накинулся на любимое блюдо.
Через несколько минут он уже валялся с блаженной физиономией.
«Наелся», — подумал Коля. — «Пусть радуется!»
И он пошел дальше в одиночестве. «Бежать!» — мелькнуло в голове. Но бежать было некуда. Со всех сторон лежали Мусорные горы.
Он поднялся на Шлаковую вершину и огляделся. До самого горизонта тянулось царство хлама и грязи. Редькин присел, оставшись наедине со своими тяжелыми мыслями.
«Ну что ты мучаешься?» — зашевелился инстинкт самосохранения. — «Велика беда — сорвать цветок! Разве мало букетов приносил ты из леса, чтобы потом выбросить их в мусоропровод? Разве дрожала твоя рука, рвущая ромашки и маки?
Жаль, конечно, что у ха-мизонцев всего один тюльпан, но что такое цветок по сравнению с человеческой жизнью! Не забывай, ты на чужой планете. Кто осудит тебя, пленника, которого силой заставили участвовать в похищении? Не будь Дон Кихотом!»
Увы, читатель, первым бы осудил Редькина сам Редькин.
Он своими глазами видел, что значит последний цветок в жизни ха-мизонцев. Лишить их тюльпана — это лишить их надежды и веры. Вдобавок грабеж Храма — только начало.
Затем последуют новые преступления…
Так сидел Редькин на Шлаковой вершине, полный тревоги и душевной борьбы. Вдруг хриплый голос произнес за его спиной:
— Хватит любоваться! Это не Кавказ.
От неожиданности Коля подскочил и чуть не скатился вниз по склону. Позади него сидел закопченный Леро, больше похожий на ворону, чем на попугая.
— Это ты?! — восторженно воскликнул Редькин, прижимая к щеке уставшую птицу.
— Нет, это Сид, — пробурчал Леро и закашлял. — Кошмарная планета, надышался всякой дрянью… Ладно, перейдем к делу. Что у тебя слышно?
Редькин быстро и сжато рассказал другу о готовящемся ограблении Храма Цветка.
— Предупреди Мебиуса, — сказал Коля. — Пусть срочно уберут тюльпан или устроят засаду.
— А ты? — спросил Леро. — Не пора ли прощаться с непутяками?
— Я бы мог выпрыгнуть из кабины сегодня ночью, когда мы будем в городе, но оставлять шар никак нельзя…
— Настоящий мужчина никогда не бросит коня! — одобрительно произнес попугай. — Что же будем делать?
Наступило молчание.
— Король что-то прячет в сейфе, — задумчиво сказал Коля. — Никому не показывает… Значит, эта вещь ему очень дорога… Если бы мы могли ее похитить, а потом потребовать взамен «Искатель»…
— Сэ нон э вэро, э бэн тровато, — пробормотал попугай по-итальянски. — Если это и не верно, то все же хорошо придумано.
— Значит, так. — Редькин озабоченно посмотрел вниз. — Я буду ждать тебя здесь через две ночи на третью. К тому времени кое-что прояснится… Ну, пора расставаться! — Коля поцеловал клюв Леро. — Не забудь предупредить Мебиуса.
— Не рискуй без нужды! — крикнул попугай, взлетая. — До встречи!
Не успел Редькин спуститься с Шлаковой вершины, как услышал пронзительный вопль Тараканыча:
— Держи птицу! Уходит пернатое! По коням, ребята!
Взревели циклолеты, и дюжина непутяков бросилась преследовать Леро. У Коли внутри все оборвалось. «Догонят!» — пронеслось в голове. — «Пропал бедный Леро…» Вдруг где-то близко, в горах, громыхнуло, до Редькина докатилось эхо тяжелого удара.