Дневник папиной дочки - Грачёва Катерина. Страница 4

2 августа

Оксана со мной не разговаривает. Она считает, что я увела у нее жениха! Что я подмаслила его чтением его собственной статьи!!!

Вот и будь после этого дипломатом.

Ночую у Степы. Домашних видеть не хочу.

4 августа

Мои ночевки у Ведронбома и ссора с Оксаной не остались без внимания. Вот ведь кому-то жить скучно. Мальчишки какие-то дразнят, неприлично и грязно. Что за народ. Лучше б меньше мусора раскидывали. Вероятно, завтра будут уже про Стёпу болтать. Потому что я опять остаюсь у них. Учу его дочек делать всяких журавликов из бумаги.

5 августа

Мы с Михалычем составляем пиар-план по изменению здешнего самосознания в сторону охраны окружающей среды. И ночую я у Михалыча. Принципиально. Они у меня дождутся, эти умники, я ведь человек упрямый, я ведь тут у всей деревни переночую, пока они не устанут про меня всякий бред распространять!!

7 августа

Сегодня совсем озлилась: пристали уже около Ведронбомовского дома, когда я уносила книги поменять. Ну, я и бухнула с порога:

— Ты хоть сам-то в курсе, что я твоя жена?

— Нет, — говорит. — Отстал от жизни. Заходи, хоть чаю выпьем по такому случаю. А то ведь и поговорить некогда с женой-то.

Пока общались, все тот же умник лет двенадцати давай под окном заводить шарманку про тили-тили-тесто. Ведронбом высунулся и говорит:

— Уймись ты, вчерашний день! Какая еще невеста? Мать троих детей, и один из них негр. Иди, иди отсюда.

Вечером Михалыч спросил, от кого ж это у меня негр получился. Уж этот Ведронбом ляпнет так ляпнет. Хорошо, если я здесь не озверею. У кого бы еще переночевать, не придумаю.

Хочу домой. Все плохо. Ничего не нравится. По-моему, у меня даже температура.

Ночь

У Михалыча какие-то проблемы в редакции. Он напился водки и пришел со мною поговорить.

«Ты вот смотришь на меня, думаешь, пьян старый дурак. И статьи-то его бездарны, и труды-то его напрасны. Все так, Женюшка, да ведь куда ж мне такому деться? Уродили меня в грехе и в грехе вырос, и ничего другого не знал. Ты такая маленькая и умница, сколько тебе Бог дал, не налюбуюсь. Когда б я мог так писать, то давно уж тут город-сад бы построил, да что ж теперь поделать? У всех умниц свои дела, и оно правильно, ты не подумай — я не ругаю, да только кто ж окромя меня дурака мое дело сделает? Никто. А потому, глуп ли, гол ли, иди да трудись. Помру, спросит Бог: никто не понимал твоего дела, а ты один понимал, так кто ж, окромя тебя, злодея, за это дело в ответе? Я тебе разумение беды дал, а ты руки и опустил: не умею да не могу. Ан что я Богу скажу? Вот то-то и оно. Спасибо тебе за помощь, Женюшка, а смеяться надо мной смейся сколь хошь, не ахти какая птица Михалыч, переживет. Пьян я, Женюшка, стыдно перед тобою хорошею, ну прости меня, тяжко мне, таков я есть, куда мне с того деться».

«Не слушай, — говорю, — никого, Михалыч, ты лучше всех, и я тебя люблю, и статьи тебе еще из города присылать буду, знай печатай».

Он успокоился, ушел и заснул.

А я сижу одетая под одеялом, пью кипяток, стучу зубами и жду утра. Ох, лучше б я была брезгливой, как Оксана. Очень надеюсь, что это все-таки не дифтерия, а чего-нибудь попроще…

11 августа

Второй день лежу тут у деда, болею, одолела «Естествознание» Дубнищевой. Все знакомые уж меня навестили, а Ведронбом не идет. (Муж называется). Просила Оксану обменять книги — топорщится. Пришлось просить деда, но он говорит: «Не суетись, сам придет твой Ведронбом». Мой Ведронбом. Мой Ведронбом!!! И ты, дедушка, туда же! Да это ж просто натуральная травля людей и вообще всего человеческого.

Оксана говорит, что в разговорах с местными кумушками напала на след основного источника слухов: это-де склочная старая дева Элла из дома с оленем на воротах, которая давно имеет виды на Ведронбома. Уж не знаю, кто такая эта Элла, но вот и ей тоже досталось! Я сказала Оксане, что в агентство «Одна баба сказала» я входить не хочу и его информационной рассылкой тоже не интересуюсь. Оксана обиделась.

Папа, как ты тут жил. Но ведь жил как-то.

…И никакой «мой Ведронбом» так и не пришел.

12 августа

Оксана развивает тему о том, почему нет Ведронбома и т. д. Дедушка тоже. Говорит, что это по-свински — не навестить «болящего» и вообще «девушку, которая по нему страдает».

Как это точно — я действительно страдаю! Только что не по Ведронбому, а от Оксаны и от дедушки!

Папа, как мне тут одиноко, честное слово.

13 августа

Прибежал мальчик, который «тили-тили-тесто», заорал на всю улицу, что у него секретное письмо невесте Ведронбома. Вот уж умеет этот Ведронбом натворить глупостей! Оксана этот пакет ухватила, бегает с ним, веселится и говорит, что не отдаст мне, пока я не сознаюсь, что «обожаю Ведронбома». Детский сад! А впрочем, какой уж тут детский сад, когда это сознательное злодейство. Ну ладно, я человек крепкий, меня так просто не изведешь. Ведронбома тоже, потому я и не собираюсь вызволять это письмо, что бы там в нем ни было написано. (Пусть думает в другой раз, что делает). Но ведь есть, пожалуй, люди, которые от такого даже и повеситься могут.

Вот опять она прибежала, кривляется, говорит: «Имени тут не написано. А если ты его не обожаешь, значит это не тебе, а как раз мне, так я и распечатывать буду. Ведь может быть, Ведронбом раскаялся и зовет меня в театр». «Обязательно, — говорю, — и в цирк, и в зоопарк, и в бассейн с вышками, по полной программе. Смотри от счастья не умри».

Так ведь она и в самом деле распечатала, ходит, читает и хохочет напоказ, чтоб меня понервировать. Хоть бы уж он там не написал ничего такого! Да уж сам виноват такие глупости делать!

Все, замолчала — зачиталась. Ну, уж коли зачиталась, так навряд ли там лекция по физике. Совсем у сестры совести нет, что ли?

Прибежала и кричит: «Ну, тут страстный любовный шедевр в духе сушеной воблы, его надо в музее выставлять! Ты только подумай, он пишет, что на меня он сел мимо лошади и увял! А на тебя, значит, сел прямиком на лошадь и расцвел! И если ты не будешь лягаться, так он на тебе еще с удовольствием посидит и поцветет! Еще он хвастается, что он первый парень на деревне и его все собаки знают! Так не хочешь ли и ты к ним присоединиться!» Папа, я понимаю, что ты меня не одобришь, но я ей врежу. Вот допишу абзац, сосчитаю до десяти (в не знаю какой раз), а потом все-таки врежу. Не могу больше.

…Дед разнял нас, отлупил дипломированную Оксану вишневым веником, загнал в чулан и запер. Она истерически кричит оттуда про права личности и деревенский беспредел. Но она не знает, что деда в доме уже нет и он ее не слышит. Мне тоже досталось пару раз по спине, после этого письмо попало ко мне, а дедушка прихватил веник побольше и ушел, я догадываюсь, куда.

Что до Ведронбома, у него, похоже, и правда судьба то и дело садиться мимо лошади.

День добрый!

Прости, что я тебя не навещаю. Временами я вот такой невыносимый эгоист. Потому что вдохновение на меня напало просто сумасшедшее, и оно весьма вовремя, ведь защита моя уже на носу. Заставил себя прерваться ненадолго, а то уже у меня не голова, а трансформатор. Мог бы и заглянуть к тебе, конечно, но там эта твоя сестра, а я от одного ее вида просто вяну на корню. Мне это сейчас никак нельзя.

А теперь по сути.

В ночь на 24 июня я закончил один из этапов работы и пошел проветриться. Часто это делаю, и все собаки уж меня знают, не лают. Была чудесная звездная ночь. Шел мимо вашего дома. Увидел во дворе некий силуэт. И каким-то непонятным образом я на мгновение почувствовал, что этот человек целиком там, в том самом мире, где и я со своими мю-мезонами. Меня это ощущение потрясло. Сколько-то я шагал автоматически, потом так же автоматически вернулся, но никого больше не было. А я вообще слышал, что приехали дочери Сергея Наумова. Для меня это имя не меньше значит, чем для тебя.