Посох Следопыта - Грачёва Катерина. Страница 13

— А я тебе тоже чужой? — вместо ответа спросил он.

— Чужой.

— А ты мне не чужая. Почему ты такая замороженная? Пошли на лодке покатаемся.

— Макс, поздно уже. Все лодки уж прицепили.

— А там один замок сломался, я видел сегодня. Мы эту лодку возьмём и поедем. А вёсла я у папы попрошу. У нас есть. Я вот и хотел тебя позвать. В лодке заход солнца встретим, представляешь! Я встречал однажды с папой, а ты?

— Макс, я не хочу. Что ты ко мне всё приходишь? Ты меня всё равно не понимаешь. Ты хороший, Макс, только ты пойми, что я последний из могикан и мне среди вас места нет…

Он замолчал, закинул руки за голову, тоже стал думать.

— Настя, домой!

— Не пойду!

— Что ты там делаешь одна?

— Я не одна, я с Максом!

— Тоже мне, успокоила маму, — тихо рассмеялся Макс.

— Что вы там делаете с Максом?

— Иди да посмотри! — сердито крикнула Настя. — Только и знает: домой, домой. Да что я там дома забыла?

— А дома тепло, — сказал Макс. — Пошли ко мне, в нарды поиграем? Моя мама пирог испекла, ещё осталось… — потом он нашёл аргумент посильней:

— А ещё я у себя под крыльцом норку от мышки нашёл. И положил кусок сыра. Хочешь посмотреть, съела она его или нет?

— Мой дом не там. Мой дом не в норке! — вспылила Настя.

— Ты чего? В какой ещё норке?

— Ничего. Макс, иди, пожалуйста, домой, ты мне уже мешаешь. Извини. Может быть, завтра. Хочешь, я к тебе завтра приду? Мы заварим чай из травок и поиграем во что угодно. Хочешь? Только завтра.

Макс вздохнул, обулся и ушёл.

Топ, топ, топ. И опять тихо-тихо. Иногда птица пролетит, покачает ветку.

Почему я такая одинокая? Почему у меня никогда друга нет? А мама скажет: грех тебе жаловаться, Настя! За тобой всегда толпы ребятни бегали! У кого ещё есть такой преданный доктор Ватсон, Архивариус, без которого ты дня не проводишь — всё торчите в гостях друг у друга. У какой девчонки есть такой друг, как Непобедимый, с которым она с дошкольного возраста вместе, велосипед к велосипеду, у кого ещё был такой секретный домик-шалаш на двоих, с вьюнком по решётке окна? А у кого есть — даже не на даче, а во внешнем мире! — такой одноклассник, как Юрик, с которым можно поговорить о чём угодно… Да ты на Макса посмотри — у кого есть такой добрый ухажёр? И не фыркай, привыкай, что друзья теперь ухажёрами называются, когда они мальчики. Вон Леон за Элен ходит, да он же над ней и смеётся, а Макс-то совсем не таков! Он хороший, Макс. Чего же тебе ещё нужно, глупая ты голова, глаза-то раскрой, посмотри кругом, да у кого ещё найдешь такую счастливую и насыщенную жизнь?! Да про такую жизнь только в книжках писатели сочиняют поштучно, и весь мир зачитывается, и мечтает о ней, и не имеет, а у тебя такая жизнь наяву!

Счастливейшая из смертных! Да разве ты не знаешь, что тебе даже завидуют? Завидуют, какая ты нескучная, какая ты не такая, как все. Ты только вспомни, сколько раз тебе это говорили. Да твои тетради народ читает-зачитывает, ни у кого таких больше нет! Родители в мусорку кинули Тетрадь Песчаной Банальности — так Непобедимый в мусорку залез и из мусорки тетрадь твою вытащил! Леон, насмешник Леон, ведь даже сам Леон не дал мальчишкам про тебя байки выдумывать. Не тебя он тогда хотел этими раками обидеть, а мальчишкам показать, что они не правы. Уважает тебя Леон, вот что. А Макс? Ну на что ему эта мышка в норке — ни на что не нужна, его мышки не интересуют, он же только для тебя её нашёл, думал, тебе это будет интересно. Так старался для тебя человек! А ты даже обрадоваться не захотела…

Да не в норке моя жизнь, не в мышке! Почему никто не понимает, в чём моя жизнь?!

Ну с кем поделиться? Ну кто поймет?

Далеко, за территорией, железнодорожные пути. Далёкий-далёкий поезд тихонечко застучал. Далёкая-далёкая корова замычала. Это где-то за территорией ещё и деревня…

Сердце вдруг всё всполохнулось, к поезду полетело. Так отчаянно, как никогда. Там, там, там, там, в поезде, мой дом, моё счастье. Там мой друг! Ах, неужели так может быть, что в этом поезде мой друг? Кто-нибудь ещё из могикан! Да, да! Он там! Да кто же это? Неведомый странник? Неведомый воин? Солдат шахматный поцарапанный, нелюдимый бородатый лесник? Могиканин мой, могиканин, хоть один какой-нибудь могиканин, есть ли ты на Земле? Почему ты мимо меня на поезде едешь? Как же мне тебе прокричать, чтобы ты услышал: я здесь!.. Куда за тобой следом бежать?..

Поезд закричал пронзительно. Сердце заплакало, унеслось за поездом вслед. Алая полоска заката. И никогда больше такой не будет. И не удержать её, и не подняться до неё. И так хорошо, что больно. Упасть и плакать, плакать…

Домой!

А если я не хочу, не хочу домой!.. Ну что вам стоит позволить мне спать здесь? Мой дом — здесь… нет, там, в поездном гудке, в красках заката… Непрочный мой дом, — Господи! Где ты?

Ничего нет родного на земле! Как же так!

И только посох, посох Следопыта с рунами. Правила жизни. Жизни нет, а правила есть. Племени нет, а Следопыт есть.

Настя заплакала, обняла свой посох.

— Настя! Домой! Быстро!

Ах, сбежать бы мне из дому вашего кирпичного на все четыре стороны, куда глаза глядят! Но куда ж я сбегу, если я на малую территорию и то заглянуть боюсь? Что уж там о дальних-то поездах говорить!

15. Колодец

Уже август был или даже сентябрь — чудно! сентябрь! — и все уже уехали почти, и только Андрейка что-то не поделил с Женькой Пузырём, и все, кто ещё не уехал, пошли на их драку смотреть, и не могли понять, всерьёз они или скоро перестанут. Девчонки ахали, пищали, а Настя сидела на срубе старого колодца и думала, что она бы пищать не стала, и бояться, как Женька, не стала, а просто дралась бы уж насмерть, если уж драться. И вместо Женьки себя представляла. А у того штаны сползали в пылу борьбы, и были они отчего-то мокрые, и все уже открыто хохотали над Женькой, а он пыхтел и не отвечал ничего.

Андрейка был высокий и красивый, а Пузырь маленький, пухлый, в сползших мокрых штанах и в слезах пополам с грязью. И не прав был, кажется, Женька, потому что его вообще все не любили… Но всё это было уже так неприятно… и вообще похоже на тот, внешний, мир.

«Ещё и ты запищи», — презрительно подумала Настя и по-лихому плюнула вниз, где в старом, старом колодце качались среди ряски брошенные кем-то бруски, ветки и другой мусор.

Захохотали опять над Женькой парни, закачался-загудел колодец, небо в нём опрокинулось.

Из далёкого, смешного, наивного детства пословица из букваря вспомнилась, как писали-выводили пыхтя в прописи: «Не плюй в колодец — пригодится воды напиться».

И всё смешалось: тетрадки в косую линейку, плачущий Женька, колодец, оскорблённый смертельно…

— Хватит вам уже, хватит! — закричала Настя, спрыгнула с колодца и домой побежала, по чужому асфальту, под небом чужим, мимо чужих деревьев — молча, молча, молча стояли деревья, занемели…

Осень над миром — осень, птицы наши края покидают, бабочки не порхают над лугом, пасмурно, одиноко.

Молиться бы — слёз нет.

Прощай! Прощай!

Прощай, дача, умирать тебе без меня, а мне без тебя. Что-то непоправимое свершается — расту, расту — зачем расту? — Дача моя, дача, рай мой потерянный…

И никто уже разговоров не вёл, как в прошлом году, что отнимут дачу, а Настя тогда в один миг поняла, что дачи больше не будет.

Следопыт в колодец плюнул.

Опрокинулся колодец, мир опрокинулся.