Мой дом - Земля, или Человек с чемоданом - Грачёва Катерина. Страница 9

Кажется, так было целую вечность. Потом вдруг захотелось обернуться. Позади меня, спрятав руки в карманах плаща, стоял задумчивый Гелий, тихий, как осень.

— Сколько времени? — спросила я, чтобы что-нибудь спросить.

— Я не ношу часов, — ответил Гелий. — Наверное, семь.

— А почему не носишь?

— Так… Не хочу считать секунды, хочу чувствовать живой поток времени: оно удивительное… Вот ты проходила в школе, что оно одинаково в любой системе отсчета, правильно?

— А разве не так?

— В физике Ньютона — да. Но вспомни: когда ты была маленькой, каждый день был для тебя новой жизнью, а теперь годы летят мимо все быстрее и быстрее. Я все думал, почему так происходит? Но так и не додумался ни до чего. Может быть, детям все непривычно и все кажется новым. Может, они активнее и подвижнее. Может, какие-нибудь нервные каналы со временем засоряются шлаками. Может, на самом деле время течет по-разному, и они живут быстрее нас?.. Я лично считаю, что космос дает ту скорость твоему времени, какую ты можешь использовать — в том смысле, ты успеешь сделать что угодно, если ты будешь настроен это сделать…

— Выходит, есть другая физика? — спросила я. — Не по Ньютону?

— Не знаю… Выходит, есть.

— А химия? Химия не по Менделееву есть?

— Не знаю. Все возможно, — ответил он.

Потом обошел валун, присел рядом. На горизонте собирались легкие, прозрачные розовые облака. Над нами тоже. Я смотрела, как они медленно, медленно плывут по небу.

Сидели вдвоем, и каждый один на один. Потом Гелий произнес:

— Жил-был человек. Он хотел знать все на свете и считал, что у него хватит на это времени. Он учился математике, биологии и шитью, паял, строил, писал программы для компьютера, изучал всевозможные языки, включая языки дельфинов, обезьян и птиц, он умел играть на множестве музыкальных инструментов, знал теорию шашек, шахмат, го и реверси, разводил цыплят, чинил магнитофоны и водил поезд. Но ему было мало, и он учился, учился и учился, как завещал себе он сам… Он учился всю жизнь, пока не умер. Его занесли в книгу Гиннеса и забыли, потому что ничего полезного он так и не сделал. Мораль: не впадай в крайности.

— Это ты про кого? — поинтересовалась я.

— Так, пришло вот в голову, — ответил он и повернулся ко мне. Тогда я сказала:

— Я люблю тебя.

Странный человек в плаще одним движением встал с валуна и быстрыми шагами двинулся вдоль берега. Песок пытался хватать человека за башмаки, а он упрямо шел, и песок отступался и осыпался.

Потом Гелий вернулся и произнес, не глядя на меня:

— Идем домой.

— Ну, идем, — согласилась я. Ресницы у него были влажные, а может, мне показалось.

Эпилог

Утром я встала совсем рано, но Гелия уже не было, и чемодана тоже. Мама — в своем репертуаре — ахнула, назвала всех нас наивными простофилями, а Гелия Тартюфом и пошла пересчитывать серебряные ложечки. А я сидела и смотрела в серое утро, и что-то говорило мне о том, что на этот раз я не найду Гелия ни на вокзале, ни в библиотеке. Но он все равно уже открыл мне главное. Во-первых — один на один. А во-вторых, он сказал: если очень надеяться, и очень верить…

Через несколько дней ко мне пришло письмо с незнакомым штемпелем и без обратного адреса.

«Оля. Прости.

Если человек хочет совершенствоваться, он должен не иметь к себе жалости и выполнять все предписанные им самим правила.

Я никогда не оставался у людей больше, чем на два дня. Я не знаю, почему дал себя тогда уговорить. Ведь я же отлично понимал, что все это будет, только не знал, что это будет вот так…

Конечно, все в жизни происходит к лучшему — об этом я никогда не забывал и помню сейчас. Только я знаю, что еще должен ходить по свету, и буду ходить. Почему иногда так дико поступать правильно?

Дневники мои найдешь у себя под кроватью, только имей в виду: далеко не все там умное.

Желаю тебе счастья. Привет Юльке.

Наверное, до встречи — лет через пятнадцать. Или десять.

Гелий».

Но я-то знаю, что мы встретимся не через пятнадцать лет и даже не через десять. По крайней мере, года через три. Так я и говорю Юльке. Гелий будет учить меня тому, что узнал, а я буду рассказывать об этом детям. Я уже решила, что пойду воспитательницей в детдом. Потом он будет уезжать снова и снова возвращаться, чтобы я каждый раз была снова счастлива. Когда-нибудь он наконец выстроит дорогу в себе, как он сам говорил…

А я просто надеюсь, люблю и верю.

Есть все-таки на свете люди, которые умеют зажигать на небе солнце.

Июль 1993

Послесловие от автора, или Человек с рюкзаком

Моросил дождь. Теплоход «Мулланур Вахитов» плыл куда-то сквозь волны и облака, а на палубах его бурлила жизнь летнего лагеря челябинского научного общества учащихся. Опытные инструкторы учили школьных «ботаников» «снимать комплексы и любить мир», то есть дурачиться на сцене и обниматься со всеми подряд. Я тоже пыталась дурачиться и обниматься, но когда мне становилось от этого слишком тоскливо, я сбегала от людей и, присев где-нибудь на носу теплохода под всеми ветрами, писала в тетрадке сказку о том, чего мучительно не было в моей жизни.

Удивительно, но чуть позже три желтых тетрадки с надписью «Мой дом Земля» обошли весь отряд; их читали вслух и молча, вместе и поодиночке. Одна из тетрадок чуть не была погребена в волнах при разбирательстве, чья очередь ее читать… А под конец смены, разглядывая пестрые «прощальные» надписи в своем блокноте, я поняла, что один наивный читатель принял мою навеянную дождем сказку за настоящий дневник. Как я улыбалась тогда над этим читателем!..

Но прошло три года. Не пятнадцать, не десять — именно три. Я стояла на берегу маленькой речки, и стоял рядом человек с рюкзаком, и в глазах его светился все тот же звездно-солнечный отблеск. Человек мечтал, глядя в пространство, а ветер развевал полы его куртки.

Кажется, Гелий знал, что говорил, называя мысль материальной…